— …но ни в коем случае не церковник! Неужели вы забываете, что он — враг всех тех людей, которые до сих пор вас любили? А вы, герцог? Тоже пришли исполнять службу?

— Хотя вас это не касается, ваша светлость, — ответил молодой человек, — но я несу письмо королеве…

— От кого? — надменно спросил Бофор.

— Не злоупотребляйте моим терпением! Знайте только, что мы с мадемуазель де Вален встретились в… — прибавил он, заметив, что гнев на лице соперника сменился мучительным выражением.

— К чему оправдания! Разве всем не известно о вашей помолвке? Наверное, Сильви, вам нравится Думать, что вы станете госпожой герцогиней? Какая великолепная победа над судьбой!

Теперь не выдержала Сильви.

— Я считала вас умнее, — воскликнула она, — хотя вы всегда понимаете лишь то, что вас устраивает. Но устраивает вас только одно — делать вид, будто вы меня не знаете. В таком случае хочу вам сказать: мы с господином де Фонсомом еще ничего окончательно не решили. И я была свободна… до этой минуты!

— Что вы хотите сказать?

— Что теперь я не свободна! И Сильви, повернувшись к своему спутнику, сказала:

— Мы обвенчаемся, когда вы того пожелаете, мой дорогой Жан. Немедленно пойдемте просить разрешения у ее величества!

Хотя Сильви уже испытывала искушение пожалеть об этих поспешно сказанных словах, она забыла обо всем, увидев, каким счастьем озарилось лицо молодого герцога. С бесконечной нежностью он взял руку, которую Сильви ему протянула, и воскликнул:

— Вы сделали меня самым счастливым человеком, Сильви! Но уверены ли вы?

— Абсолютно уверена! Давно пора, чтобы мое сердце научилось биться в ином ритме, чем раньше.

Решение Сильви так потрясло Франсуа, что он побледнел еще сильнее. Только сейчас он понял, что всегда любил Сильви, но не отдавал себе в этом отчета и подсознательно считал, что их любовь взаимна, что Сильви — потаенный сад, где они всегда найдут друг друга. И вот Сильви тоже покидает его. Франсуа чувствовал, что образ девушки, представшей перед ним в эту минуту, когда он терял ее, никогда не изгладится из его памяти. Боже, как она была красива!

Сильви в платье из светло-серого атласа с золотыми блестками, — в ее пышных шелковистых волосах тоже играли золотистые отблески, — выглядела более чем восхитительно, и это сокровище ускользало от него, по доброй воле отдавало себя другому! И поскольку в характере Франсуа всегда было действовать необузданно, стремительно, его охватило безумное желание броситься к Сильви, взять ее на руки, чтобы унести как можно дальше от этого насквозь фальшивого двора и его хищников, унести… на Бель-Иль! Только там, на острове, они, отрезанные от всего мира, будут счастливы!

Франсуа казалось, будто он один погрузился в непроницаемую тишину, и это действительно было так, ибо все молча наблюдали за этой сценой, и он уже хотел устремиться к Сильви, когда послышался певучий голос Мазарини:

— Королева ждет вас, мадемуазель, и вас тоже, господин герцог! Ее величество желает немедленно принести вам свои поздравления. Ваш брак преисполняет ее радостью…

Волшебное мгновение миновало. Франсуа выбежал из зала так быстро, словно за ним гнались черти из ада; но Мазарини допустил ошибку, вмешавшись в дело, которое его не касалось. Герцог совершенно ошибочно приписал влиянию Мазарини этот брак, который так больно ранил его сердце. И это привело к роковому стечению обстоятельств. Решив любыми средствами избавиться от мешавшего ему кардинала, Бофор — к нему на помощь пришли все те, кто уже успел разочароваться в едва начавшемся регентстве — организовал заговор, позднее названный историками Заговором «кичливых»: кардинала должны были убить во время его поездки в Венсенн… Но, подобно всем заговорам той сумасшедшей эпохи, и этот заговор был раскрыт. Кара обрушилась словно гром среди ясного неба…

Первого сентября 1643 года в церкви кардинальского дворца, в которой присутствовали маленький король, королева-регентша и весь двор. Жан де Фонсом сочетался браком с Сильви де Вален, владелицей фьефа Лиль в Вандоме. На брачной церемонии отсутствовали двое: Сезар де Вандом, «лечившийся на водах» в Конфлане, и его сын Франсуа, который отправился к отцу помочь тому развеять скуку.

На следующий день герцог де Бофор, уверенный в том, что не встретит чету молодоженов, которая уехала провести медовый месяц в родовое поместье Фонсома, по вызову королевы прибыл во дворец. Анна Австрийская очень любезно, без посторонних, приняла его в большом кабинете, потом прошла к себе в спальню под предлогом, будто хочет найти какую-то памятную ей безделушку, которую она решила подарить Франсуа. Но королевы герцог де Бофор не дождался.

Вместо Анны Австрийской появился Гито, капитан гвардейцев королевы, арестовавший его именем короля. Вечером герцога де Бофора отправили в Венсеннский замок и поместили в комнату, в которой пятнадцать лет назад при весьма подозрительных обстоятельствах (поговаривали об убийстве) умер его дядя Александр, великий приор Мальтийского ордена во Франции…

С башни Венсеннского замка донеслось три пушечных выстрела.

Кучер придержал лошадей и, нагнувшись с козел, крикнул:

— Кажется, в замке что-то случилось, госпожа герцогиня.

— Остановитесь, Грегуар, и узнайте, в чем делo — ответила госпожа де Фонсом, внезапно охваченная каким-то странным волнением.

Каждый раз, когда она ехала из поместья Конфлан в парижский особняк или наоборот, Сильви, как и сейчас, делала крюк, чтобы проехать мимо башни Венсеннского замка, ссылаясь на то, что ей нравится въезжать в Париж через ворота Сент-Антуан. Это давало Сильви возможность долго смотреть на древнюю башню и заставляло ее сердце биться сильнее, как в те прежние, полные любви и мучительных тревог дни, таившие в себе не гаснувшие с годами прелесть. Ведь на самом верху башни, под облаками и вдали от земли, по-прежнему томился тот, кого она продолжала называть Франсуа и кого стерегли, как самое бесценное из сокровищ…

Пять лет! Скоро пять лет, как он в тюрьме, этот хищный зверь, угодивший в западню, что устроила крыса в пурпурной кардинальской мантии! Когда она думала об этом — а думала она неотступно! — молодая герцогиня де Фонсом не могла заглушить угрызений совести, ибо для нее это время было наполнено великой радостью жизни с мужем; он часто отсутствовал — воина свирепствовала с большей силой, чем во времена Ришелье, но был нежным, предупредительным и стал любить ее еще сильнее с того дня, как два года назад Сильви подарила ему маленькую Марию, которую Жан обожал: крестной матерью девочки стала мадемуазель д'Отфор, благодаря браку с маршалом де Шомбером получившая титул герцогини Аллюэнской, а крестным отцом — юный король Людовик XIV.

Случалось, что это уютное счастье заставляло Сильви обманываться на счет того, чем в самом деле живет ее сердце, но едва она видела стены Венсеннского замка, ее столь послушное сердце замирало. То же самое Сильви чувствовала, когда в чьем-нибудь салоне — к слову сказать, она посещала их очень редко — встречала госпожу де Монбазон, чья верность узнику почти вошла в поговорку и прославилась так широко, что народ сложил о ней песню:

Бофор в тюрьме Венсеннской,

Заточен в башню он,

Но жить и там в веселье

Есть у него резон…

Оп-ля! Оп-ля!

Он пару раз в неделю

Имеет Монбазон.

Надменную герцогиню нисколько не оскорбляло, что ее приравнивают к публичным девкам, которым разрешалось в королевских тюрьмах утешать заключенных, особенно занимавших важное положение. Совсем наоборот! С гордостью и с презрением к престарелому мужу — его это ничуть не смущало — она отвечала на вопросы любопытствующих, сообщала новости о Франсуа, которые раньше других узнавали госпожа де Вандом и госпожа де Немур, но все это неизменно вызывало у Сильви дикое желание собственными руками задушить госпожу де Монбазон…