— В том, что господин де Сен-Мар желает избавиться от кардинала, который мешает ему занять пост, которого он добивается, чтобы жениться на мадемуазель де Невер, ничего удивительного нет, но что будет с королем? Рассчитываете ли вы, господа, избавиться и от него?

— Об этом речь не идет! Мы — верные подданные короля, но вы, уже довольно давно находясь вдали от двора, вероятно, не знаете, что отношение его величества к первому министру очень изменилось. Король устал терпеть эту невыносимую опеку…

— Это он сделал вам такое признание?

— Король сказал это не мне, а Сен-Мару. Когда тот стал умолять короля освободиться от кардинала, поблагодарив его преосвященство за труды на благо Франции, король отказался, являя все признаки смущения и испуга. Тогда наш друг посоветовал прибегнуть к… более решительному средству.

— И что ответил король? Опять испугался?

— Нет. Он ненадолго задумался, потом, словно обращаясь к самому себе, прошептал: «Он — священник и кардинал, меня отлучат от церкви». К этом следует прибавить, что наш монарх очень болен. Кстати, Ришелье тоже!

— В таком случае зачем вовлекать Испании дела Франции? — вмешался в разговор Бофор. Быть может, стоит подождать?

— Месье и Сен-Мар больше не могут ждать, как раз потому, что король болен. Месье жаждет стать регентом, а Сен-Мар…

— Жаждет заполучить мадемуазель де Невер, которая, говорят, выходит замуж за короля Польши. Я не против этого, но Испания…

— Вы слишком долго сражались против Испании, чтобы ее любить, мой дорогой герцог, но именно Испания отведет от нас подозрения, и никто не посмеет обвинить нас в причастности к смерти кардинала. Испания даст нам оружие и исполнителя, когда король и его полумертвый министр войдут Руссильон и Каталонию, что они и собираются сделать.

— Но если мой дядя-король умрет раньше кардинала?

— Месье, наверное, станет регентом… Хотя у кардинала всюду есть свои ставленники, долго он не протянет. Знать Франции тоже окажется в опасности. Поэтому нам необходимо избавиться от кардинала.

Бофор повернулся к юному де Ту, который молча слушал, и спросил:

— Что думает на сей счет наш юрист?

Де Ту покраснел, но ответил своему хозяину очаровательной улыбкой.

— Что риск слишком велик и для нашей безопасности следует принять все меры предосторожности. Пусть господин де Фонтрай едет в Испанию, это дело полезное. Остается узнать, что предложит Испания нам и за какую цену?

На этом и порешили; совещание закончилось, так как завтра утром горбуну предстояло уезжать. Франсуа взял руку госпожи де Монбазон — за весь вечер она и рта не раскрыла, — поцеловал ее, а потом поручил даму попечению Пьера де Гансевиля, которому велел проводить ее в покои.

— Я скоро приду пожелать вам спокойной ночи, нежная моя подруга, — обратился он к Марии де Монбазон. — А сейчас позвольте мне заняться кое-какими делами…

Поскольку герцог не сделал того же в отношении мадемуазель д'Отфор, та подумала, что она фигурирует среди «упомянутых дел», и подошла к камину, в котором горело целое дерево. Остальные гости так это и поняли, подходя к ней прощаться перед уходом.

— Итак, — сказал Франсуа, приблизившись к ней — что вы думаете обо всем этом?

— Что любое дело, в котором замешан Месье, опасно. Одному Богу известно, как я ненавижу Ришелье, и я охотно соглашаюсь, что его гибель будет прекрасным делом. Но Сен-Мар — это юный, опьяненный честолюбием безумец, которому его высокое положение кружит голову. Если вы мне верите, Франсуа, то держитесь от этого заговора подальше!

— А как же мой отец?

— Герцог Сезар далеко, и, если заговор провалится, его не будут искать за Ла-Маншем, как это было со всеми его предшественниками. Если вам дорога ваша голова, а я очень на это надеюсь, постарайтесь быть незаметным. Улыбайтесь, соглашайтесь со всем, но главное — ничего не подписывайте… И еще я хотела бы дать вам один совет…

Он стремительно нагнулся к ней и слегка коснулся губами ее губ…

— Оставьте его при себе, милая моя мудрость! Я ни за что не соглашусь помогать никакому заговору, если к нему будет причастна Испания! Я — французский принц. Мари, но прежде всего — я солдат. Когда я слышу об Испании, то свирепею…

— Однако я полагала, что если не Испанию, то хотя бы одну испанку вы любите!

— И продолжаю любить, Мари! Если вам придется снова с ней встретиться, скажите ей, что отныне у нее есть сын — и даже два сына! — и что положение изменилось. Мне трудно поверить, что королева Франции способна протянуть свою прекрасную руку заговорщикам, которые могут отнять трон у юного Людовика.

Мари посмотрела своими прекрасными глазами прямо в глаза герцогу, словно пытаясь прочесть то в их глубине.

— Вы по-прежнему ее любите?

— Да.

— А как же…

Она головой показала на дверь, в которую шла божественная герцогиня.

— Боже мой, как вы молоды и наивны! — улыбнулся в ответ Франсуа. — Мне двадцать пять лет, прекрасная моя Аврора, и я не давал обета быть монахом. Та, что ждет меня наверху, в Башне четырех ветров, дает мне больше, чем я смел надеяться. Быть может, благодаря ей я сохраняю холодную голову перед лицом тех вихрей, что вздымаются у меня под ногами.

— Только ли голову?

— Само собой… Она заставляет меня ценить счастье, которое заключается в том, что ты чувствуешь себя живым.

— Неужели вы забыли, что смерть Ришелье даст вам возможность разделаться с Лафма и освободить наконец не менее восхитительное создание, чем ваша подруга?

— Почему, по-вашему, я выслушиваю этих господ и принимаю их у себя? Я желаю им самого полного успеха, но без меня. И при условии, что они не тронут короля. В чем я, впрочем, еще не уверен.

— Они не посмеют…

— Убить его? Не посмеют, но… приблизить час смерти уже тяжело больного человека, почему бы нет. Я убежден, что де Ту об этом не думает, а вот Фонтрай… Ступайте спать, милая моя, и будьте уверены, что дальше мне с ними не по пути. Я даю вам слово.

Поднявшись к себе в комнату, Мари задумалась над тем, что это «предварительное» совещание, состоявшееся в замке Вандом, уже представляет собой большую опасность. Перед тем как лечь в кровать, подошла к окну, в которое яростно хлестал холодный дождь. Она долго смотрела на потоки воды, убеждая себя, что такая отвратительная погода не для поездок. Однако она знала, что, вернувшись в замок Ла-Флот, будет торопить отъезд в Кретей, даже если несколько дней придется мерзнуть в доме, совсем не готовом принять ее с бабушкой. Мари не особенно расстраивала мысль о смерги кардинал (для этого она слишком сильно его ненавидела), не как и герцогу де Бофору, ей не нравилась мысль об обращении за помощью к Испании. Особый ужас внушали мысли о том, что юный Сен-Мар, достигнувший почестей благодаря кардиналу, осыпаемый благодеяниями безвольного короля, думает лишь об одном: укусить или даже оторвать так щедро кормящую его руку.

Жаннету, пришедшую помочь ей раздеться. Мари тем не менее встретила улыбкой.

— Скоро мы снова увидим Париж, Жаннета.

— Мадемуазель снова призвали ко двору?

— И да и нет. Я буду жить за городом, но тебе, никто не станет мешать ходить на улицу Турнель. Или даже вновь поселиться в Отеле Вандом. Сейчас там, наверное, очень нуждаются в преданных слугах…

Солнечный луч, внезапно осветивший такое грустное до сей минуты лицо молодой горничной, словно успокоил мрачные мысли, терзавшие Мари, и дал ей возможность безмятежно уснуть.

С тех пор как Лафма узнал, что Сильви поселилась в монастыре на улице Сент-Антуан, он пребывал в состоянии возбуждения, которое вытеснило мысли о постоянно угрожавшей опасности. То, что Сильви так близка и вместе с тем недоступна, возбуждало острое желание, не дававшее ему заснуть в долгие ночные часы. Не в состоянии следить за монастырем сам — по должности заниматься слежкой Лафма не полагалось, — он приказал денно и нощно вести наблюдение за монастырем под тем неопределенным предлогом, будто среди монахинь укрываются некая знатная заговорщица и ее служанка. Он даже намекал, что подозревается герцогиня де Шеврез. Агенты Лафма обязаны были следить за обеими женщинами, если те случайно выйдут из монастыря. Зная, что «Шевретта», хорошо известная полиции, — а она по-прежнему находилась в Мадриде, — вряд ли появится на улице Сент-Антуан, он постарался со скрупулезной точностью приписать мнимой служанке черты Сильви. Естественно, что на дежурство чаще всего отправлялся Никола Арди, посвященный в суть дела, но его это мало волновало. Он ненавидел эту девушку, за которой его отправляли на край света, откуда он вернулся искалеченным. У Сильви не было никакого Шанса ускользнуть от Арди, но он, будучи далеко не глупым человеком, решил не упускать ни малейшей Детали и для этого заручился помощью двух мальчишек, иногда доставлявших в монастырь свечи. От них он узнал, что мадемуазель де Вален принята в послушницы; это известие привело начальника полиции в полное отчаяние: можно еще было надеяться похитить из монастыря Сильви-беглянку, но, надев покрывало будущей монахини, Сильви становилась неприкасаемой.