Розовые щечки Сильви покраснели как мак.

— Но… Не помню, чтобы я давала ему свое согласие…

— Не давали. Разумеется, не давали, и впоследствии можно будет сказать, что вы взяли назад свое. слово, но подумайте о том, сколь значительной особой сделает вас столь знатный титул! Ничтожный Лафма будет смотреть на вас только издали и будет рисковать головой, если посмеет приблизиться к вам с дурными намерениями. К тому же, дорогое мое дитя, я считаю, что ни один мужчина никогда не будет любить вас так, как он. Жан беззаветно вам предан и не требует ничего взамен.

— Кроме моей руки и моего тела.

— Вы могли бы позволить мне закончить мою фразу: не требует ничего, кроме того, чем вы пожелаете его подарить. Ему известно все, что вы претерпели. Все, вы понимаете меня? Я сам рассказал ему обо всем.

— И он все-таки хочет сделать меня герцогиней? Это безумие. Я никогда не смогу…

— Замужество не требует никаких особых знаний, — рассмеялся Персеваль, видя ее растерянность. — К тому же вы уже находились в окружении королевы. Я уверен, что она была бы очень рада вновь обрести свою «кошечку», даже с венцом герцогини на головке…

Опять королева! Но Сильви о ней и думать забыла. Наверное, произошло это потому, что Сильви была убеждена: увлеченный госпожой де Монбазон, Франсуа наконец-то разлюбил королеву.

— Я так давно ее не видела. Как она теперь выглядит?

— Кто? Королева? Я лично нахожу, что она даже похорошела. Родив двоих детей. Она просто расцвела. Поистине…

— Уж не пытаетесь ли вы уверить меня, что Бофор по-прежнему ее любит, несмотря на свою новую связь?

— Да, Сильви, как ни горько это вам слышать, я считаю, что он по-прежнему любит королеву. Я понял это по тому, с каким волнением Бофор о ней говорил…

— Значит, вы видели его?

— Да. Перед отъездом к отцу Франсуа зашел ко мне, чтобы дать кое-какие советы… Сильви! Пришло время, когда вы должны взглянуть правде в глаза. Я прекрасно знаю, что вы любите его, но вы уже не девочка и должны понимать, что он никогда не будет принадлежать вам. Поэтому не мучайте себя и не портите жизнь ради пустой мечты!

— Пустой мечты! Вы правы, по ночам я представляю, что мы вдвоем с Франсуа в дивном месте, которое мне так хорошо знакомо: на острове Бель-Иль! С того дня, как я уехала оттуда, сердце подсказывает мне, что однажды я буду ждать его там и он придет…

— Сильви! Сильви! Мы часто привносим в свои мечты то, чего желаем больше всего, да и я очень хотел бы видеть вас счастливой!

— Без него я не могу представить себя счастливой!

— Не говорите так! Подумайте о том, что когда-нибудь меня не будет. Но если не сбудется моя заветная мечта оставить вас в честных и нежных руках, самый дивный рай превратится для меня в ад!

Сильви порывисто встала, подошла к креслу Персеваля и обняла крестного за шею, прижавшись щекой к его щеке. У шевалье де Рагенэля был такой несчастный вид, что она устыдилась собственной строптивости. Тем более что в глубине души Сильви признавала правоту крестного.

— Обещаю вам подумать об этом, милый крестный! Во всяком случае, я могу признаться вам хотя бы в одном: не так давно мне навязали гнусного супруга. В тот миг, когда он насильно надевал мне на палец обручальное кольцо, я думала о Жане. Не о Франсуа! Поэтому я даю вам слово: если звезды повелевают, чтобы я вышла замуж, я стану женой только Жана, и никого другого!

После этих слов Персеваль почувствовал себя несколько успокоенным, и долго в этот вечер они сидели вдвоем, согретые теплом дома и надеждами на будущее, которое представлялось им радужным и счастливым.

Последующие недели для обитателей дома на улице Турнель прошли спокойно. Лафма пребывал между жизнью и смертью, кардинала, находившегося на другом конце королевства, поглощали другие заботы. Пока король, возродившийся к жизни, блестяще начал осаду Перпиньяна, каждый день отправляя с курьером собственноручно написанную депешу о ходе событий в «Газетт де Франс», Ришелье держался в стороне, в Нарбоне, где боролся не только с недугом, но и с королевой. После того как Ришелье добился для преданного Мазарини кардинальской шляпы, — король вручил ее счастливцу, потерявшему от радости голову, — шпионы первого министра донесли ему о странных слухах, касающихся заговора, главарями которого были Анна Австрийская, Сен-Мар, король Испании и Месье, брат Людовика XIII. Кардинал действовал стремительно: Анна Австрийская, которая еще не поняла, что королева Франции не имеет права участвовать в заговоре против королевства, наследником которого является ее сын, была лишена права попечения собственных детей. Результат не заставил себя ждать: перед лицом серьезной опасности, которая могла грозить ей изгнанием, а может быть, и перспективой кончины в нищете где-нибудь в медвежьем углу Германии, как это случилось с Марией Медичи, матерью Людовика XIII, Анна заставила себя попытаться помириться с кардиналом Ришелье. Ришелье ограничился тем, что прислал к ней Мазарини, чтобы тот «принял поздравления королевы по случаю возведения в сан кардинала».

О чем говорили при встрече опальная королева и новый прелат? Это неизвестно, но Мазарини, чьего обаяния она не отрицала, обладал великой силой убеждения. Итог их долгой беседы в одно прекрасное утро обнаружился на письменном столе Ришелье в виде одного из трех экземпляров договора, заключенного в марте де Фонтраем с герцогом Оливаресом и добровольно переданного королевой в руки Мазарини. Договор, который должен был начать действовать после убийства кардинала, предусматривал возвращение Испании всех крепостей, завоеванных французами на севере, востоке и юге Франции. При исполнении этого условия королева становилась регентшей — заговорщики не сомневались, что Людовик XIII сойдет в могилу сразу же после своего первого министра. Предполагалось, что королева будет править с энергичной помощью Месье и получит значительные денежные вознаграждения взамен отданных крепостей… Господин де Сен-Мар станет первым министром и женится наконец на принцессе де Гонзага; все изгнанники будут возвращены, и на каждого из них прольется золотой дождь. Без сомнения, это был самый чудовищный заговор, когда-либо замышлявшийся против Ришелье, а главное — против Франции. Мазарини, когда королева передала ему экземпляр договора, почувствовал, как у него на лбу выступил холодный пот.

— Я преклоняюсь перед вашим величеством и благодарю вас за то, что вы поняли, в чем состоит ваш долг, — взволнованно проговорил он. — Если королева хочет, чтобы монсеньер дофин однажды вступил на престол, вашему величеству необходимо, и немедленно, научиться быть француженкой! Его преосвященство сумеет оценить все, чем обязан вашему величеству.

Ришелье же не проявил никакого беспокойства. Осада Перпиньяна закончилась блестящей победой, и увенчанный славой король спешил к кардиналу. Завтра Людовик XIII будет в Нарбоне и остановится в епископстве. Ришелье вручил экземпляр договора своему верному Шавиньи со словами:

— На утреннем выходе вы передадите это королю, затем отправитесь к Месье и попросите, чтобы он отдал вам его собственный экземпляр. Это необходимо сделать на тот случай, если король откажется поверить в виновность господина Главного!

Король был так больно уязвлен коварством фаворита, прекрасного молодого человека, которого он вознес столь высоко, что его тайное свидание с Марией д'Отфор закончилось ничем. Возмущенный тем, что она имеет дерзость нападать на Сен-Мара, и убежденный, что она поступает так только из мстительной ревности, он повелел Мари снова вернуться в замок Ла-Флот и не покидать его. На этот раз обнаруженная измена фаворита причинила Людовику ХIII настоящую муку. Но король действовал решительно: в Париж немедленно отправили приказ арестовать Сен-Мара, де Ту, де Фонтрая и других заговорщиков, а Шавиньи посетил Месье.

— Вина вашего высочества столь велика, — заявил ему Шавиньи, — что его преосвященство ни за что поручиться не может. В опасности сама ваша жизнь…