Голова у меня раскалывалось и ужасно хотелось в туалет, но я определённо был жив. На секунду я с горечью вспомнил о другом мне там, на Земле, в настоящем мире — о том, чья голова, вероятно, никогда не болит, и которому никогда не нужно в туалет.

Я видел, как на другом краю комнату доктор Чандрагупта разговаривает женщиной-врачом — её фамилия была Ын. Чандрагупта, похоже, рассказывал анекдот; я не мог различить слов, но у Ын на лице было выражение человека, который слишком долго ждёт окончания шутки. Я подумал, что это добрый знак: хирург, только что завершивший неудачную операцию, не стал бы травить анекдоты. Я дождался, пока Чандрагупта закончит. Развязка, по-видимому, была достаточно хороша: Ын громко расхохоталась, хлопнула Чандрагупту по руке и заявила: «Это ужасно».

Чандрагупта широко улыбнулся, по-видимому, довольный своим остроумием. Я попытался заговорить, но в горле у меня слишком пересохло; у меня ничего не вышло. Я с трудом заставил словно покрытую наждачкой гортань сглотнуть и попробовал снова:

— Я…

Ын первой посмотрела в мою сторону, за ней Чандрагупта. Они пересекли комнату и склонились надо мной.

— Ну, здравствуйте, — сказал, улыбаясь, Чандрагупта; вокруг его тёмных глаз при этом появлялись морщинки. — Как вы себя чувствуете?

— Пить…

— Конечно. — Чандрагупта огляделся в поисках крана, но Ын хозяйничала в этой больнице и знала где что. Она быстро подала мне пластиковую кружку, полную холодной воды. Я приподнял голову над подушкой — она почти ничего не весила, но внутри бесновались отбойные молотки. Я сделал глоток, потом другой.

— Спасибо, — сказал я ей, потом посмотрел на Чандрагупту. — Всё в порядке?

— В полном. А у вас?

— Нет, нет. Я о том, как всё прошло.

— По большей части хорошо. Была одна проблема — нидус был очень извилистый, и изолировать его, и только его, было непросто. Но в конечном итоге — успех.

Я почувствовал, что краснею.

— То есть вы меня вылечили?

— О да, разумеется.

— И никакой опасности каскадного разрыва сосудов?

Он улыбнулся.

— Не больше, чем у любого другого — так что следите за холестерином.

Я чувствовал себя не просто по лунному лёгким; мне показалось, что я стал невесомым.

— Обязательно, — сказал я.

— Отлично. Ваш доппель…

Он оборвал себя. Он едва не сказал, что моему доппельгангеру не нужно обо всём этом беспокоиться, а вот мне придётся.

Мой доппельгангер. Другой я. Живущий моей жизнью. Я должен…

— Синий код! Чрезвычайная ситуация! — зазвенел женский голос из интеркома на стене.

— Что за… — сказал я. Ын уже бегом бежала прочь.

— Синий код! Чрезвычайная ситуация!

Доктор Чандрагупта едва не стукнулся головой о потолок, спеша к двери.

— Доктор, что случилось? — крикнул я ему вслед. — Что происходит?

— Синий код! Чрезвычайная ситуация!

— Доктор!

Я считал, что автор бестселлеров проводит свои дни, надиктовывая текст в компьютер. Карен же, казалось, бо́льшую часть времени проводила на телефоне, разговаривая то со своим литературным агентом в Нью-Йорке, то со своим киноагентом в Голливуде, то со своим американским редактором, также в Нью-Йорке, то со своим британским редактором в Лондоне.

Им было о чём поговорить: Карен ставила их всех в известность относительно изменения в своих делах в связи с мнемосканом. Я невольно подслушал некоторые из этих разговоров; я старался не слушать, но эти новые уши были такие чуткие. Все, с кем она разговаривала, приходили в восторг, не только от того, что Карен задумалась о написании нового романа — она сказала, что уже много лет не чувствовала себя такой энергичной — но и из-за шумихи, которая вокруг неё поднимется; Карен была первой в мире писательницей, совершившей перенос сознания.

Я бродил по её дому; он был огромен. Она устроила мне небольшую экскурсию по нему в первый день, но её оказалось недостаточно, чтобы проникнуться. Она сказала мне, чтобы я не стеснялся бродить где мне вздумается, и я как раз этим и занимался, разглядывая висящие на стенах картины (разумеется, только оригиналы), тысячи бумажных книг и стеклянные шкафы (именно так, во множественном числе), в которых были выставлены её награды.

Трофеи, сертификаты, фаллического вида штука под названием «Хьюго», ещё что-то, именуемое «Ньюбери», десяток других похожих, и…

…даже не знаю, что это…

Я остановился, как вкопанный, и прислушался.

…какая-то ошибка…

Я слышал слабое жужжание кондиционера и ещё более слабое жужжание каких-то механизмов внутри моего тела, но где-то там, на границе восприятия, были также и слова.

…если вы понимаете, что я имею в виду…

— Эй! — сказал я, чувствуя себя неловко оттого, что я говорю в голос, когда вокруг никого нет.

Что за…? Кто это?

— Это я. Джейк Салливан.

Это я Джейк Салливан.

— По-видимому. И ты — не биологический прототип, не так ли?

Что? Нет, нет. Он на Луне.

— Но предполагалось, что будет лишь один такой, как мы. В одном экземпляре.

Так и есть. И кто же ты тогда, чёрт возьми, такой?

— Гмм, я — легальная копия.

Да? А откуда ты знаешь, что я — нет?

— А где ты сейчас?

В Торонто… я так думаю. По крайней мере, не помню, чтобы я ездил куда-то ещё.

— Но где именно ты находишься?

Ну, наверное, где-то в здании «Иммортекс». Но я эту комнату никогда раньше не видел.

— Как она выглядит?

Синие стены — чёрт, кстати — я больше не дальтоник. А ты?

— То же самое.

Потрясающе, да?

— Что ещё есть в этой комнате?

Стол. Кровать, типа кушетки. Схема мозга на стене.

— А окна? Ты можешь выглянуть на улицу?

Нет. Только дверь.

— Ты можешь выходить из комнаты и возвращаться в неё, когда захочешь?

Я… я не знаю.

— Ладно, где ты провёл вчерашнюю ночь?

Я не помню. Здесь, полагаю…

— В чём ты находишься? В синтетическом теле?

Да — именно в таком, какое я заказывал.

— Я тоже. Там кто-нибудь есть? Другие мнемосканы?

Нет, никого не вижу. А что с тобой? Где находишься ты?

— В Детройте.

Какого чёрта ты там делаешь?

— Неважно. — Забавно: чего я смутился-то? Да ещё перед самим собой. — Но я был в нашем доме в Торонто.

То есть ты, получается, официальная, законная копия?

— Да.

А я — какая-то… пиратская?

Похоже на то.

Но почему?

— Без малейшего понятия. Но это неправильно. Предполагалось, что будет сделан лишь один экземпляр.

Что… что бы ты сделал со мной, если бы меня нашёл?

— Что-что?

Ты бы захотел меня отключить, верно? Я — оскорбление твоего чувства себя.

— Э-э… ну…

Не уверен, что я должен тебе помогать. То есть, мне, конечно, не нравится, что меня держат здесь, но это лучше, чем ты можешь мне предложить.

— Послушай, что бы «Иммортекс» ни задумала, её нужно остановить…

Я… возможно… если ты…

— Я тебя не слышу. Связь прерывается.

Кто-то идёт… Я…

И он исчез. Надеюсь лишь, что у него достало соображения не раскрывать свои карты.

Смерть Карен Бесарян стала шоком для всех. То есть, умом я, конечно, понимал, что кожуре оставалось жить совсем недолго, но реальная смерть одного из них взбаламутила всю нашу лунную общину.

Мне нравилась Карен, и я любил её книги. Большинство из нас ещё не обзавелись связями на Луне — мы знали друг друга ещё недостаточно долго. Но Карен безусловно успела оказать влияние на многих, хотя я не мог сказать, сколько из тех слёз, что я видел, было пролито по ней самой, а сколько — по самому себе и своей близкой кончине, ставшей такой очевидной с её смертью. Я был вдвойне выбит из колеи, потому что смерть Карен произошла сразу после моего излечения. Я старался об этом не задумываться, но это было очень похоже на работу какого-то закона сохранения жизненной силы.