Как показали исследования, руды этого подводного месторождения отличаются очень высоким содержанием металлов. Согласно оценкам, стоимость здешних запасов исчисляется многими миллиардами долларов, поэтому – несмотря на огромные затраты – морские рудники оправдают вложенные в них инвестиции.

И все-таки большинство месторождений пока никак не используется. Марганцевая кора, минералы, рудоносные и/ы – все эти сокровища ждут своего часа. Море напоминает богатейший рудник. Волны в устьях рек сортируют приносимые течением осадочные породы и – наподобие золотоискателя, вооруженного своим решетом, – обогащают их (в том числе золото и платину); образуются россыпи. В морских глубинах встречаются железомарганцевые конкреции – скопления округлых минеральных образований, – а также марганцевая кора, богатая кобальтом. Ее слои – сантиметровой толщины – обволакивают поверхность многочисленных подводных гор на глубине от 1100 до 2600 метров.

Наиболее изобилуют полезными ископаемыми подводные срединноокеанические хребты — горная цепь длиной около 60 тысяч километров, протянувшаяся через все мировые океаны. Здесь морское дно раздвигается и из недр вырывается магма. При этом вода проникает в расселины, вымывает минералы из горячей породы и снова пробивается наверх, образуя термальные источники. Вырываясь из-под земли, вода охлаждается, и минеральные вещества оседают в виде коры или ила. В этих образованиях обильно представлены цинк, медь, железо и другие металлы.

Во многих океанических рудах содержание металла очень высоко. На суше в таком случае немедленно начинают разработку месторождения. Так, в рудных илах из Красного моря содержится 29 процентов железа, 1,3 процента меди и 1,4 процента цинка. Стоимость одного этого месторождения составляет около 2,5 миллиардов долларов. Залегает оно на глубине всего (!) 2100 метров, поэтому разрабатывать его будет сравнительно нетрудно. Рано или поздно морские сокровища будут подняты наверх.

В глубоководной части океана любое изменение экосистемы может привести к серьезным, долго не проходящим последствиям. Ведь из-за низких температур и скудных запасов питания жизнь здесь едва теплится. Единственным источником пищи являются органические останки отмерших обитателей моря, которые оседают на дно из верхних слоев воды.

Разработка железомарганцевых конкреций кажется делом тем более разрушительным, что сами залежи и живые организмы связаны друг с другом, друг от друга зависят, – по крайней мере так считает немецкий геолог Ульрих фон Штакельберг. По его словам, животные, обитатели морского дна (прежде всего морские огурцы и черви), блуждая в поисках пищи, вновь и вновь переворачивают эти сгустки минералов, и потому осадочные породы не заносят, не засыпают их. Конкреции вызревают миллионы лет. Крупицы металлов – марганца, меди, никеля и кобальта, – содержавшиеся в морской воде, постепенно укрывают крохотное начальное включение (чаще всего это небольшой камешек).

Немецкие ученые попробовали просчитать последствия будущей добычи руды. В 1989 году они перепахали участок морского дна площадью два квадратных километра, расположенный в районе Перуанской котловины, и стали ждать.

Результаты экспедиции 1996 года, сообщает Штакельберг, оказались неожиданными. Как показали фотографии, перепаханный участок дна весьма интенсивно заселяется. Некоторые виды организмов размножились так стремительно, что ученый говорит об «эффекте удобрения».

Впрочем, время экологических экспериментов скоро пройдет. Лет через двадцать – тридцать, считает Штакельберг, руду начнут выкачивать насосами. Ведь глубоководные железомарганцевые конкреции содержат столько никеля, кобальта и меди, сколько все месторождения на суше, вместе взятые.

Марио Корти

Марио Корти: – Поначалу Пушкин предполагал назвать свою пьесу о Моцарте и Сальере – «Зависть». Легенда пустила корни8*. Она повторяется и в драме Петера Шеффера, и в картине американского режиссера Формана. Но это – анахронизм. В отличие от Пушкина и от музыкального обывателя наших дней, Моцарт не мыслил в категориях романтизма. Времена другие были. Зависть, конечно, была, но не зависть к гению, а зависть к положению. Моцарт все время говорил о заработках, о постоянном месте при дворе» которого он всю жизнь упорно добивался. Естественно, что и Сальери не мыслил в категориях романтизма. Но – в отличие от Моцарта – он имел все то, о чем Моцарт только мечтал, – положение и деньги. Итак – кто кому завидовал?

Восемнадцатый век любил соревнования. И вот 6 февраля 1786 года состоялось состязание между Моцартом и Сальери. В одном конце Оранжереи императорского дворца Шенбрунн ставилась итальянская опера Сальери «Prima la musica, poi le parole» – «Сначала музыка, потом слова», в другом – зингшпиль Моцарта «Der Schauspieldirektor». Обе оперы были сочинены по заказу императора Иосифа II для представления по случаю приема Генерального губернатора австрийских Нидерландов. Опера Сальери была встречена аплодисментами восторженной публики. Опера Моцарта провалилась. Говорят, что причина успеха Сальери и провала Моцарта состояла в том, что у Сальери автором либретто был знаменитый поэт Джованни Баттиста Касти, а у Моцарта – немец Стефани. Это было не просто состязание между двумя композиторами, это было соревнование между двумя жанрами – итальянской оперой и неменким зингшпилем.

Успех Сальери был огромный. И вообще его оперы ставились гораздо чаще, чем оперы Моцарта. Чем это объяснить? Вот что говорит об этом чешский музыковед Камила Халова:

Халова: – В восемнадцатом веке музыку, в частности оперу, воспринимали иначе, чем воспринимают ее в наше время. Это нужно учесть, если мы хотим понять, почему, например, творчество Сальери воспринималось в свое время с восторгом и почему в наше время это не происходит. Оперные зрители того времени имели совсем другой музыкальный опыт, и эстетические критерии, эстетические требования, предъявляемые к опере, были другие. Было иное ощущение времени и, следовательно, темп жизни был другой.

Современный оперный зритель знаком не только с оперой XVIII и предыдущих веков. Но и с оперой последующих двух столетий, то есть XIX и XX веков. Он также знаком с музыкой в кино, в рекламе, с сильными звуковыми эффектами и разнообразным шумом. Ничего подобного у слушателя XVIII века не было. Он воспринимал совершенно иначе даже освещение, которое в театрах того времени создавалось при помоши свечей, ламп и систем зеркал. Мы не можем утверждать, что театральная обстановка того времени создавала у придворных зрителей впечатление чего-то чудодейственного – они ведь были знакомы с великолепием барочных дворцов, красками роскошных платьев, величием и красотой храмов. Однако все же театр, музыка, вся окружающая атмосфера производили впечатление более сильное, чем театральная обстановка наших дней, на современного слушателя, в какой-то степени «отупевшего» от обилия впечатлений.

В те времена аудитория требовала все новых и новых музыкальных переработок одних и тех же текстов, которые она, собственно говоря, знала уже почти что наизусть. Кроме того, структура отдельных драматических произведений почти не менялась: у персонажей могли быть разные имена в разных операх, но их количество всегда было одинаковым. Интриги были разные, но мотивации поступков почти всегда идентичны. В сущности, аудитория требовала постоянного повторения того, с чем была уже хорошо знакома. Этот подход весьма далек от современного вкуса. Для раскрытия закономерностей эстетического восприятия XVIII века недостаточно знать и исследовать несколько лучших произведений Моцарта. Необходимо изучать весь спектр творчества той эпохи, причем в широком культурно-историческом контексте.