— Про некромантку ничего толком не могу сказать, — признался хозяин. — Из верных людей никто её не видел. Сам понимаешь, — магия шибко щекотливая. Вот тот мудрец-звездочёт, что с лордом Адальбертом сидит…

— Да, наслышан я про него. Но какая с него практическая польза? Предсказатель, — раньше, чем через год, не проверишь, правду ли набормотал…

Девчонка трудилась старательно: рот горячий, умелый. Было приятно, но по-настоящему загореться я не мог.

Вновь появились сомнения. Пора было возвращаться, но с колдунами я ясности не добился. Что скажет король? Здешние колдуны нам не нужны, всё равно у Эшенбы не хватит терпения долго их кормить. Но когда-то я поклялся, что стану неотделимым продолжением руки моего короля. Он сказал — взять. Я способен сам оценивать шлюх, сапоги или колдунов, но не могу ослушаться прямого королевского приказа. Колдуны, пусть и слабые, пусть лгуны, но имеют малую каплю магии. Но тогда какого брать? Козлино-кошачий горец мне не нравился. Захватить его легко. Жирный телохранитель едва ли успеет что-то предпринять. Но разве старый горец — серьёзная добыча? Эшенба, не задумываясь, расколет древний козлиный череп о мой собственный. Значит, королевский маг-астролог? Будем исходить из того, что лорд Адальберт не станет приближать к себе полного шарлатана. Вдруг колдун умеет ещё что-то, кроме вырисовывания никчёмных звёздных рисунков? Вытащить колдунишку из Цитадели будет непросто. Но возможно. Правда, поднимется переполох. Стоит ли колдун большого шума? Планов короля я толком не знал.

Девчонка честно старалась, но не слишком успешно. Я сгреб её за ярко-рыжие, подкрашенные волосы. Уже года два, как глорские красавицы взяли моду стричься. У шлюшки локоны были ровно обрезаны на уровне плеч. Странное изощрение, впрочем, держать всё равно удобно.

— Иди сюда, моя леди.

Она жалобно облизнула уставшие губы.

— Ничего, малышка, я просто задумался, — пробормотал я, поглаживая её подбородок, — губы её светились остатками помады морковного цвета. Чистенькая городская шлюха. Хорошенькая. Почему она меня совсем не греет? Старость, или я мертвею и между ног?

— Послушай, ты очень миленькая. Я не мог тебя где-то видеть? Или твою сестрицу? У тебя есть сестрица с голубыми глазами?

Моргнула. Догадливая.

— Если милорду угодно. У меня есть кузина. Очень красивая особа с ярко-голубыми очами. Ещё младшая сестрица со светлыми глазками. Она очень юна, но если милорд будет щедр…

Не выдержав, девка начала придушенно ахать, уткнувшись лицом в подушку. Я работал сильно, лишь старался не сломать ей кости. Лжёт насчет сестриц, конечно. Или нет? Кое-кто из Ливней давно перебрался в столицу. Их кровь. Их, их!

Доля безумия, которой я дал прорваться, пьянила куда сильнее джина.

Ри-Рыбоед поджидал меня у гостиницы.

— Живы, милорд? Мы уже сомневались.

— Жив. Передать письмо было не с кем.

— А Сукс? Он где шляется?

— Полагаю, веселит морских дев. Парень пошёл провожать Хвоста и увлёкся. Рассеянным был наш весёлый Сукс.

— Ах, мораг меня обними, — лицо Рыбоеда вытянулось. — Я знал, что Хвост крепок жилой.

— Это уж точно. Остался бойцом до последнего. Пошли, поужинаем. Завтра в Кедровую возвращаться. Мне нужно королевское решение. Кстати, как здоровье Его Величества?

— Если говорить прямо, то не очень-то, — уныло пробормотал Рыбоед.

До Кедровой бухты мы добрались без особых приключений, если не считать отвратительной погоды. Лагерь был пуст: «Сопляк» вышел в море. Нам пришлось самим разгружать фургон. В лагере, кроме часовых и баб, никого не осталось.

Сбросив городскую одежду, я пошёл умываться. Дождь унялся, проглянуло солнце. На песке пляжа кто-то сидел на разостланных плащах. Хм, королевские девки на солнышко выползли. Пришлось отойти подальше. Солёная холодная вода после мытья в смешных гостиничных тазиках и дорожной пыли принесла облегчение.

Возвращаясь к тропинке наверх, я заметил рядом с девками обезьяньего принца. Надо же, жив ещё. Мальчонка, неловко вытянув замотанную ногу, сидел и искоса следил за мной. Верёвка, охватывающая его шею, тянулась к колу, надёжно вбитому в песок. Девки — Жани и Светленькая, — дремали. Рядом с одеялами стояла миска с орешками нутта и кувшин с каким-то пойлом.

Я кивнул мальчику:

— Пасут? Ничего, зато воздух чистый. С верхней лапой-то что?

Мальчишка посмотрел на свою правую руку, тоже замотанную тряпьем, но, естественно, промолчал.

— Его Величество наказали, — сказала Жани, не раскрывая глаз. — Макакс решил сбежать. Едва догнали. Эшенба весьма разгневался.

— Макакс — это он, что ли? — я кивнул на мальчонку.

— А кто же ещё. С одной ногой прыгал так, что только держись.

Мальчишка на макаксу вовсе не походил. Я вдоволь навидался этих вороватых голоухих и коротконогих обезьян на Жёлтом берегу. Голенастый сопляк разве что светлой мастью на них походил.

— Скакун, значит? Ничего, теперь не поскачешь.

— Не поскачет, — Жани открыла глаза. — Его Ила охраняла.

— Королевская постель стала на треть прохладнее?

Жани кивнула, следя за мной сквозь ресницы. Взгляд у неё был трезвый, словно и не жевала нутт горстями. Ресницы всё-таки удивительные. И не тяжело носить такие длинные?

— Мне жаль, — пробормотал я.

— Пустое. Король подберёт новую грелку, — заверила Жани.

Странно она на меня смотрела. Ожидающе. Лежала, опираясь о бок посапывающей Светленькой. Шёлк обтянул стройное округлое бедро, виднелась щиколотка, охваченная угловатыми звеньями ножного браслета, что делают ювелиры в глубине Жёлтого берега.

Я кивнул и пошёл к тропинке.

— Эй, милорд, — тихо окликнула Жани. — Как насчет пудры? Кто-то обещал?

Я с трудом вспомнил. Ну, да, благодарность за стирку. И кто меня за язык тянул?

— Увы, не в этот раз, моя леди. Бобы, мука и масло важнее.

— Будешь ходить грязный, милорд-вонючка, — насмешливо сказала девчонка.

Я лишь кивнул, не оглянувшись.

Парни сказали, что король на «Сопляке» ушёл кормить Двинутого. Могут задержаться в поисках корма. После шторма «купцы» только выползали из безопасных бухт, пока кто-то попадётся.

Я почистил оружие, потом аккуратно избил Джоу, вздумавшего вытребовать у служанки удовольствие прямо на наблюдательной площадке. Блудница, тоже схлопотав оплеуху, отправилась чинить мой городской плащ.

День тянулся медленно и бессмысленно. Оказалось, за эту поездку в Глор я совсем отвык от кладбищенской пустоты Кедровой бухты. На обед была жареная рыба. Я уже доедал, когда пришел Боров. Помявшись, боец сказал:

— Милорд, у Джоу, видать, челюсть треснулась.

— Заживёт.

— Так, ясное дело. Я про другое. Борода вашу милость просил зайти. Очень просил. Худо ему.

К Бороде я шёл без всякой охоты. Знал, о чём речь зайдет. Борода был родом из рыбацкого посёлка, что к востоку от Нового Конгера. До Ливней оттуда четыре дня хода при хорошем ветре. Соседи, считай.

Борода совсем околевал. Вернее, нижняя часть его уже умерла и смердела. Живыми оставались запавшие глаза на жёлтом лице, да губы в реденьких волосках знаменитой бороды ещё кое-как шевелились.

Я выслушал. Пообещал. И Борода, и я хорошо знали, что я никогда не исполню обещания. Нет мне пути в ту деревушку, где осталась его семья, да и нечего мне будет им сказать. Что сдох их муж и отец, выгнил чревом от разодранного паха до горла? Разве нужно это семье, помнящей ловкого молодого кормчего, героя Севера, ушедшего с великим Флотом? Но все из наших, кому довелось подыхать в сознании, просили зайти к близким, сказать, напомнить. Смешно. Как-то, ещё у Крабьего мыса, Дан-Листок попросил меня навестить его соседку. Рёбра у Дана были выбиты вчистую, лёгкое колыхалось, плавая в крови. Дан-Листок плевал мне в щеку розовыми каплями и умолял. Ему было сорок лет, в родном посёлке его ждали лишь развалины родительской хижины, а он просил зайти к бабе, которую помнил тоненькой девочкой, и сказать… Сказать, что он её помнил.