Похоже, что современная власть может опираться только на чиновничество, называемое теперь «государственными служащими», да на силовые структуры. Именно они и составляют ту исполнительную вертикаль, которая пронизывает наше общество. Не странно ли, что как раз эти группы наименее изучены социологами. К сожалению, я не знаю ни одного репрезентативного теоретикоэмпирического исследования современной российской бюрократии и могу высказывать о ней только собственные предположения.
Похоже, что сегодня – это слой тесно спаянных друг с другом людей, имеющих важные обшие интересы. Конечно, низшие звенья бюрократии сильно отличаются от высших и представлениями, и образом жизни, но их соединяют общие интересы. Верхушку этой вертикали и составляет наш правящий класс; нижние поддерживают ее, с нею делятся и ждут от них взаимности, конечно, не забывая и о своих собственных, пусть относительно узких и частных возможностях.
Надо сказать, что и сама бюрократия тоже существенно обновилась и перетасовалась. Первая волна перемен была связана с распадом Советского Союза: ликвидировались союзные министерства, находившиеся в основном на территории России. Собственно российская бюрократия была как бы рангом пониже и качеством похуже союзной, но зато сидела покрепче; ее-то рабочие места сохранялись. Было стремление ее вытеснить работниками союзного уровня, но в конце концов дело кончилось компромиссом: в новую систему удалось втиснуть большую часть и союзных, и российских чиновников, в результате бюрократический слой сильно разбух. Одновременно шла гигантская ломка всей системы управления экономикой: старые министерства закрывались, новые создавались. Освобождающиеся от одной работы чиновники вскоре находили себе другую. К этому добавился распад системы КПСС, ее работников также надо было как-то трудоустроить. Часть из них ушла в бизнес, малая часть – на пенсию (с 1991 по 1993 годы – 9 процентов; в Венгрии в аналогичной ситуации – более четверти), остальные пополнили ряды чиновничества. Серьезная чистка бюрократии произошла и в связи с путчем 1991 года.
По сведениям, приводившимся в 1999 году на симпозиуме «Куда идет Россия?», в СССР перед перестройкой было 700 тысяч чиновников, а в нынешней России – их 1200 тысяч. В три с половиной раза больше на миллион управляемого населения! Огромная сила, и не только количественно. Сегодня это существенно более квалифицированные работники, чем десять – пятнадцать лет назад: многие работают на компьютерах, знают иностранные языки. Именно эта социальная группа составляет опору власти, которая заинтересована в ее поддержке, откровенно стремится привязать ее к своей колеснице разными привилегиями. В итоге бюрократия далеко не бедствует.
Социально-экономическая система, сложившаяся сегодня в России, – это нежизнеспособный и неэффективный гибрид госсоциализма с диким капитализмом, своего рода социальный мутант. Чтобы выжить, он должен перестроиться. Но кто, какая общественная сила возьмется за его реконструкцию? Признаем, что после 1993 года никаких реформ в стране не проводилось. Правящий класс в это время был занят разделом и переделом власти и собственности между разными кланами. Он либо просто не вспоминал о России, либо откладывал вопрос о ее судьбе «на потом».
И кажется, это «потом» настало. Потребность общества в реформах остается насущной, людей не устраивают те условия, в которых они в конце концов оказались. Но кто и в чьих интересах будет проводить реформы?
Верховная власть выполняет функции мозга: интеллектуальные, идеологические, организационные, контролирующие. По всему же организму выдаваемые мозгом сигналы разносит не кто иной, как бюрократия; и как передаются эти сигналы, зависит от нее и от ее интересов. К примеру, мозг приказывает пальцам сжаться в кулак, а они почему-то сжимаются в кукиш… А ставшие народным присловьем слова Черномырдина: «хотели как лучше, а получилось как всегда», разве они не о том же самом? Или замечательное восклицание Бориса Ельцина: «А черт их знает, куда они делись, эти полученные от Запада четыре миллиарда долларов!» За всеми подобными «явлениями» стоит ловкая деятельность бюрократии.
Демократическую либерализацию российской экономики большинство ученых считают маловероятной из-за отсутствия реальных сил, которые к этому стремились бы. Вряд ли кто-нибудь решится и на вариант, связанный с пересмотром результатов приватизации, это чревато гражданской войной, после которой останутся лишь развалины. Значит, единственный путь- постепенное улучшение и совершенствование того, что так или иначе сложилось. Делать это можно, опираясь либо на формально бюрократические государственные структуры, либо на структуры гражданского общества. Второй путь предпочтительней и эффективней, но для нас пока недоступен. Он подразумевает наличие не просто активного, но подлинно политического парламента, депутаты которого реально связаны с избирателями, борются за их интересы, наличие сильного демократического движения в стране. Если бы общество более четко структурировалось по групповым, национальным, классовым интересам, то им было бы гораздо труднее манипулировать. Пока же наше общество политически не структурировано, оно беспомошно.
В 1993 году российское общество ощущало, что стоит на развилке истории. Оно могло пойти по совершенно разным путям. Но выбор был сделан, ситуация стабилизировалась, и люди стали жить поспокойнее. Кризис 1998 года стал новым ударом и по обществу, и по массовому сознанию, в глазах простого человека мир вновь закачался. Диктатура или демократия? Война или мир на Кавказе? Вступление России в НАТО или выход из Совета Европы? Ситуация выбора, жизненно важного для страны. Но это выбор в уже новых условиях, когда правящий слой консолидировался, бюрократия обжилась на государственных постах, получая все новые льготы и привилегии или новые синекуры для самостоятельного обогащения. О каких демократических реформах можно говорить, когда главным и единственным субъектом преобразований в России является государственная бюрократия, а серьезно противостоит ей разве только (и то до известной меры) криминальный мир?
В таких условиях следует говорить не столько о реформах, сколько о наведении хотя бы элементарного порядка как в содержании, так и в соблюдении законов, устранении хотя бы наиболее вопиющих противоречий, увязке в более или менее разумную систему. Иными словами, о гом, чтобы «вода», в которой все мы вынуждены плавать и действовать, постепенно становилась менее мутной, более прозрачной.
В принципе, ни одно государство невозможно без бюрократии, но социологи различают два ее типа. На Западе преобладает «рациональная бюрократия», представляющая собой группу государственных служащих, которые профессионально выполняю* квалифицированную работу за справедливо высокое вознаграждение. В России же сложился и продолжает существовать сословный тип бюрократии, реализующий не государственные, а в первую очередь свои собственные интересы. Бюрократия как сословие не столько служит государству, сколько «приватизирует» его в своих интересах, выдаивая из него все, что возможно.
Иногда говорят об особой опасности слияния политической власти России с «олигархами», или крупнейшими собственниками. Мне кажется, эта проблема надумана. Ведь генетически и политически наши «олигархи» не представляют самостоятельной силы, они – и порождение, и часть той же бюрократии. Во времена Ельцина олигархами назначали так же, как прежде секретарями обкомов. Некоторые прямо называли себя «миллиардерами по указу». Например, освобождение ГЪскомспорга от акцизов на продажу спиртного означало возникновение группы новых олигархов. То же происходило, когда человека назначали министром внешних сношений России или директором международного банка. Более мелких боссов назначали местные власти, в регионах происходило то же самое, что и в Москве.
Отношения конкретного бизнесмена с государством в нашей стране есть главный фактор, определяющий судьбу его бизнеса: если отношения неважные – никакого бизнеса просто не будет. Крупный бизнес, не сращенный с государством, у нас почти невозможен. Мелкий также почти целиком включен в бизнес-бюрократические сети разных масштабов.
