— Удивительно… Мой отец был йоркширским пастором, мать — учительницей… Муж торговал шерстью в Манчестере… Вот уж никогда бы не подумала, что такие незаметные люди с их более чем обыденным существованием способны бросить тень на кого-то или что-то в международном масштабе! Я не смею сказать, что довольна ожидающей меня судьбой, но, прошу прощения, она мне немного льстит… Жаль, что никто, кроме нас с вами, об этом не догадывается…

— Позвольте признаться, миссис Лайтфизер, что вы нравитесь мне все больше и больше…

— Я очень тронута, мистер…

— Тер-Багдасарьян.

— Мистер Багдасарьян, а моя дочь? Вы и ее тоже…

— Нет-нет! Напротив! Я обещаю, что вашу дочь ждет очень счастливая судьба. Даю вам слово!

— Благодарю. Для матери это самое главное, не так ли?

— Для капиталистической матери — конечно… Вы согласны предупредить меня, когда подготовитесь?

— А вы спешите?

— Не то чтобы очень, но все же… слишком задерживаться было бы не совсем естественно, правда?

— Разумеется. Но все же давайте допьем чай, хорошо?

— С удовольствием.

Миссис Лайтфизер вылила в чашку гостя почти всю заварку. Получилось слишком крепко.

— О, прошу прощения… Мне следовало бы подлить горячей воды. Но если положить побольше сахара…

— Я обожаю очень сладкий чай.

Багдасарьян положил четыре куска сахару, но тем не менее чай показался ему горьковатым. Полагая, что жертва никуда не денется, он попросил:

— Когда вам угодно, чтобы я приступил к делу, миссис Лайтфизер?

— Я прошу отсрочки всего на двадцать минут — надо же приготовиться к столь неожиданному уходу из этого мира! Вы позволите?

— Договорились, но не больше двадцати минут, хорошо?

— Я думаю, что вполне хватит…

Все три часа, что перед его глазами развивалась эпопея Аламо, Гарри переживал настоящую агонию. Он смотрел, как Джон Вэйн и его друзья падают под ударами мексиканцев, но видел лишь миссис Лайтфизер. Каждая шпага, вонзающаяся в тело, каждое копье, пробивающее грудь, наводило на мысль о ноже Тер-Багдасарьяна, который творил в это время свое кровавое дело. Каждое пятно крови, каждая рана внушали ему мысль об иной крови, об иной ране. Виски у него вспотели, и Пенелопу, которую молодой человек держал за руку, сначала удивил, а потом и встревожил его лихорадочный жар. В конце фильма женщина с детьми — единственные, кто остался в живых после резни, — уходят куда-то вдаль, и Комптон усмотрел в этом намек на то, что произойдет с его любимой, когда она обнаружит труп матери. Гарри невольно всхлипнул, но соседи отнесли это на счет фильма. Его сочли человеком на редкость чувствительным, а Пенелопа нежно сжала пальцы, чтобы успокоить. Но это проявление любви еще больше огорчило Комптона, усугубив угрызения совести. Выходя из кино, он куда больше напоминал фонтан, нежели соблазнителя. В метро по дороге в Кентиш Таун, а потом в автобусе Пенни не удалось вытянуть из своего спутника ни единого слова. Она терялась в догадках, что происходит с Гарри, и в конце концов сочла, что молодой человек ни с того ни с сего вдруг на нее рассердился.

У подъезда дома на Саус Гроув любопытные не толпились — значит, преступление еще не обнаружилось.

Гарри взмолился, чтобы какой-нибудь природный или рукотворный катаклизм — землетрясение или взрыв атомной бомбы — избавил его от необходимости пережить ближайшие часы. Поднимаясь по лестнице следом за Пенелопой, он думал, что каждый шаг приближает их к окровавленному трупу. Как отреагирует на это девушка? Упадет в обморок? Или взбудоражит громкими криками сначала весь дом, а потом и квартал? Помимо того Комптона очень тревожил допрос, который не преминут учинить инспекторы уголовного отдела Ярда, когда он сообщит об убийстве. Только бы сохранить хладнокровие и выглядеть лишь огорченным, не давая им оснований заподозрить его в преступлении или по меньшей мере соучастии.

Пенелопа сунула ключ в замок и тихо открыла дверь. К огромному удивлению девушки, Гарри оттолкнул ее и вошел первым. Он не хотел, чтобы Пенни без всякой подготовки увидела такое зрелище, как труп ее зарезанной матери… Она недоуменно посмотрела на молодого человека и уже хотела задать вопрос, но Комптон решительно поднес палец к губам, требуя тишины. Оробевшая Пенелопа замерла. Гарри прислушался и вдруг почувствовал, что волосы у него на затылке встают дыбом.

— Ну, дети мои, приятно провели вечер? — спросил хорошо знакомый голос.

Не в силах произнести ни звука, Гарри повернулся и узрел улыбающуюся миссис Лайтфизер. Неужели Багдасарьян не приходил? С души молодого человека свалился огромный камень, и все его существо охватила радость. Комптон подошел к старой даме и, с необычным пылом сообщив, как он счастлив снова ее увидеть, сжал ее руки, короче говоря, так бурно выражал свой восторг, что Пенелопа начала всерьез опасаться нового припадка самобичевания.

— Мама, пожалуйста, приготовь поскорее чашечку чаю, а то как бы у него опять не началось… Предупреждаю: если он сейчас рухнет на колени и начнет просить у тебя прощения, я завою!

Гарри поклялся, что ничего подобного ей не грозит и что в ожидании чая он положит свои вещи на кровать, в которой провел прошлую ночь. В самом жизнерадостном расположении духа Комптон вошел в комнату для гостей, включил свет и бросил пальто на покрывало, а заодно и на лежавшего в постели Багдасарьяна. Увидев последнего, молодой человек остолбенел, раздумывая, уж не начались ли у него галлюцинации. Потом он тихонько коснулся лица армянина, но тот даже не вздрогнул. Гарри решил, что он мертв, но мерное подрагивание покрывала свидетельствовало, что убийца просто-напросто спит глубоким сном. Может, и сам Комптон видит все это во сне? Может, и бешенство Багдасарьяна, и обещание убить миссис Лайтфизер — лишь кошмарные видения? Нет! Армянин ясно сказал, что прикончит мать Пенелопы, пока последняя вместе с Гарри будет сидеть в кино. Так в чем дело? Как объяснить, что старая дама еще жива и — что уж совсем невероятно! — Багдасарьян мирно спит в комнате для гостей?

Миссис Лайтфизер седьмой или восьмой раз за сегодняшний день разливала чай, когда в гостиной появился позеленевший от волнения и вконец сбитый с толку Гарри.

— Та-та-там… му-мужчина, — пробормотал он, указывая на дверь комнаты, из которой только что вышел. — И он спи-пи-пит!

Эта новость, при всей ее неожиданности, ничуть не взволновала Пенелопу, а ее мать с обычной невозмутимостью заметила:

— Да, знаю, это я его там уложила… Пейте чай, пока он не остыл, Гарри.

Комптон, как автомат, механически плюхнулся на стул, уже вообще ничего не соображая. То, что он видел и слышал, превосходило всякое понимание. У бедняги возникло столь явственное ощущение собственной отрешенности от происходящего в этом доме, что он начал всерьез подумывать о сложнейшей теме фантастических романов — параллельных мирах.

— Ну, что же вы не пьете чай?

Миссис Лайтфизер улыбалась.

— Послушайте, миссис Лайтфизер, тот человек, что спит в гостевой комнате…

— Сумасшедший.

— Сумасшедший?

Интересно, кто тут над кем издевается?

— Этот тип уже приходил на днях расспрашивать о Пенни. Признаюсь, он и тогда показался мне странноватым, а сегодня вечером почти сразу после вашего ухода… явился опять. Я сразу поняла, что у бедняги не все в порядке с головой… Подумать только, он заявил, будто пришел меня убить!

Комптон привстал со стула:

— Он… он сказал вам такое?

— Да! И угадайте почему? Потому что моя смерть, видите ли, представляется необходимой в международном плане! Представляете?

— И что же вы тогда сделали?

— Предложила ему выпить чаю, предварительно растворив в нем несколько таблеток снотворного, которое мне выписал врач… Надеюсь, я не переусердствовала… Так или этак, но мне это показалось лучшим выходом из положения, чем беспокоить соседей.