Герберт Рутланд с бесконечными предосторожностями запер за собой дверь и, таким образом избавившись от домашнего гнета, радостно поспешил в Адмиралтейство.

Из гигиенических соображений, а равно и потому, что, работая в ателье «Пирл и Клементин», она не могла позволить себе лишних трат, мисс Лайтфизер имела обыкновение в любую погоду — будь то снег, град, ветер или дождь — всегда идти пешком до станции метро Кентиш Таун. Высоко подняв голову, с радостной улыбкой, девушка бодрым шагом проходила мимо Хайгетского кладбища, где покоится некий Карл Маркс.

Очень далеко оттуда, в аристократическом районе Кенсингтон, чопорный дворецкий-шофер сэра Реджинальда Демфри поглядел на часы, желая проверить, не отстал ли от них колокол Сент-Мэри Эбботс, а потом с самым торжественным видом сообщил кухарке, Маргарет Мод Смит, толстухе лет пятидесяти с такой же любезной физиономией, какая может быть разве что у голодного бульдога, а также горничной Розмери Крэпет, с трогательным упорством пытавшейся в свои сорок лет выглядеть не такой увядшей и тощей благодаря обилию ленточек и кружев:

— Пойду к сэру Реджинальду…

Хозяин весьма ценил такт дворецкого, всегда будившего его с величайшей осторожностью.

— Доброе утро, Серджон.

— Здравствуйте, сэр.

— Какая сегодня погода?

— Хорошая, сэр.

Сэр Реджинальд недоверчиво воззрился на слугу.

— Вы не шутите, Серджон?

Дворецкий чуть заметно вздрогнул.

— Я никогда не шучу, сэр!

— Да, верно… прошу прощения. Подайте машину к без четверти десять…

Когда сэр Реджинальд Демфри входил в ванную, мисс Лайтфизер спускалась по ступенькам лестницы на станции Кентиш Таун, намереваясь воспользоваться Северной линией, а адмирал Норланд выходил из собственного домика в Грэйвсенде, чтобы сесть на восьмичасовой поезд в Лондоне.

Призывая верующих подумать немного о вечном спасении, колокол Христовой церкви разбудил молодого Петра Сергеевича Милукина, который, после того как уехал из Бристоля, стал именоваться Гарри Комптоном. Означенный Гарри снимал комнатку на Тэвисток-сквер у вдовы Пемсбоди, хорошо известной в округе консервативными взглядами, приобретенными во время трансваальской войны благодаря тайной, но оттого не менее пылкой симпатии к одному юному и блестящему офицеру по имени Уинстон Черчилль. Петр недовольно заворчал, повернулся на другой бок и снова закрыл глаза, надеясь досмотреть сон, в котором наконец осмелился заговорить с очаровательной девушкой, вот уже больше месяца завтракавшей всего за несколько столиков от него. Девушка носила какую-то невероятную фамилию — что-то вроде Лайтфизер, но была так хороша собой, что никакое смехотворное имя ее не портило… и потом, когда-нибудь она отделается от этой мелкой несообразности, взяв фамилию мужа, который во сне Петра очень походил на него самого.

Тем временем обожавшая пешие прогулки мисс Лайтфизер вышла из метро на станции Юстон и направилась к Монтегью-стрит, в свое ателье. Она прошла под окнами Петра Сергеевича Милукина, но тот, вопреки тому, что могли бы вообразить наиболее чувствительные души, даже не догадывался об этом обстоятельстве.

Инспектор Картрайт, один из самых блестящих представителей Интеллидженс Сервис, вытер губы, тщательно сложил салфетку и, поднявшись из-за стола, расцеловал свою жену Элизабет.

— Не жди меня к обеду, дорогая, — сказал он перед уходом.

Элизабет пожала плечами. Уже давным-давно, смирившись с неизбежным, она перестала ждать мужа — нормальная, размеренная жизнь явно не для них.

А в Панти констебль Боб Карузерс уже успел позавтракать и со вздохом удовлетворения ложился в постель. Все, что сегодня произойдет в Лондоне, его уже не касается.

Как всегда по утрам, выйдя из ванной, сэр Реджинальд Демфри долго разглядывал свое отражение в зеркальном шкафу и не мог удержаться от тяжкого вздоха. Представшее его глазам печальное зрелище и в самом деле не могло не вызвать сочувствия: фигура была пока еще ничего себе, но в остальном шестой десяток завершался очень скверно. Под глазами — мешки, на лбу и на щеках — морщины, на висках — глубокие залысины, волосы поседели и стали какими-то тусклыми, у губ залегла горькая складка, а глаза выцвели. Нет, в самом деле, сэра Реджинальда собственный вид отнюдь не радовал, а его и без того обычно бледное лицо приобретало землистый оттенок от одной мысли, что внешняя разруха — лишь слабое отражение внутренней. Демфри догадывался, что его сосуды изношены до последней степени, и под двойным напором холестерина (бесконечные порции яичницы с беконом, которые он поедал, с тех пор как оставил соску, конечно, не могли пройти даром!) и множества забот, не дававших ему вздохнуть, он вполне созрел для хорошенького инфаркта миокарда. Впрочем, это самый тактичный, а потому весьма ценимый в хорошем обществе способ уйти в отставку.

Подумать только, что в свое время сэр Реджинальд Демфри слыл одним из самых бесшабашных повес Лондонского университета! Но это было до того, как он познакомился с Барбарой и согласился возглавить сектор «Д» Адмиралтейства.

Барбара принадлежала к разряду женщин — стихийных бедствий, что рождаются в каждом поколении и испокон веков доводят тех, за кого вышли замуж, до преступления, алкоголизма или, в лучшем случае, до язвы желудка. Тридцать лет назад Барбара Пеллрайт являла собой славу «Шепердс Буш Эмпайр» и, по единодушному мнению критиков, в ревю Let me listen youk heart[1] была «настоящим лакомым кусочком». Да, лакомым, но, как выяснилось, совершенно несъедобным, и тридцать лет спустя несчастный Реджинальд Демфри все еще не мог переварить глупость, сотворенную примерно в 1931 году. Ибо околдованный восхитительными ножками Барбары темпераментный молодой человек с чисто мужским отсутствием логики имел неосторожность просить руки танцовщицы, а та, со времен своего первого антраша мечтая стать «респектабельной дамой», немедленно согласилась. О, разумеется, она предпочла бы лорда, но, наведя справки и выяснив, что у родителей Реджинальда — вполне приличное состояние, а сам их единственный отпрыск подает блестящие надежды, Барбара быстро решилась стать спутницей его жизни. Сразу после свадьбы молодая женщина прекратила радовать супруга видом своих прелестных ножек, зато обнаружила самый отвратительный характер, какой только можно вообразить. Не прошло и года, как Реджинальд глубоко раскаялся в содеянной чудовищной ошибке, но в те времена мужчина, мечтавший сделать карьеру, не мог позволить себе развод, и мистер Демфри, вспомнив о короле Георге V и своей собственной преданности традициям доброй старой Англии, погрузился в пучину супружеской жизни. С того-то самого момента и начали потихоньку изнашиваться его коронарные сосуды, и каждый приступ бешенства, каждая жалоба, каждый перепад настроения чертовки Барбары истончали их оболочку. Однако с годами у миссис Демфри поубавилось злобы, и, по мере того как ее муж поднимался по ступенькам иерархической лестницы, Барбара с головой уходила в светскую жизнь. Впрочем, то, что все счета от портних, модисток и ювелиров получал один Реджинальд, свидетельствовало о неукоснительной супружеской верности. Таким образом, годам к пятидесяти мистер Демфри, ставший уже сэром Реджинальдом Демфри, мог бы наконец вкусить долгожданного покоя, тем более что в его распоряжении всегда оставались три блаженные гавани, в которые леди Демфри не имела доступа: работа, клуб и его собственная комната. Однако, надо думать, Провидение судило Реджинальду долю великомученика и обрекло на вечные изнурительные заботы. Едва избавившись от домашней фурии и обретя вполне умиротворенную и довольную жизнью супругу, сэр Демфри согласился возглавить в Адмиралтействе сектор «Д», куда стекались все секретные бумаги. Естественно, этот отдел больше всего привлекал любопытство иностранных генеральных штабов. С тех пор сэр Реджинальд жил в безумной тревоге, вечно опасаясь, что, невзирая на тысячи предосторожностей, шпионы доберутся до бесценных досье, и это станет как жесточайшим ударом для обороны Великобритании, так и непоправимым бесчестьем для него самого.