В течение семнадцати лет она оставалась его любовницей, прежде чем он решился узаконить их связь, совершив скромный обряд гражданского бракосочетания в 1806 году при французских оккупационных властях. Даже когда она стала матерью его сына Августа, появившегося на свет на рождественской неделе 1789 года, он не помышлял о браке. А ведь еще до рождения сына для упрямого холостяка она фактически создала семью, в которую входили ее сводная сестра, старая тетушка и брат – тот, сочинявший о Ринальдо Ринальдини. Семья была бы многочисленней: Христиана родила еще четырех детей, но двое умерли при рождении, двое – оказались мертворожденными. Над неравным союзом будто сама судьба распростерла свои черные крылья, ведь и доживший до зрелых лет Август был человеком физически слабым и психически неустойчивым.
Словом, их семейная жизнь не походила на идиллию, им выпало пережить немало драм, которые, конечно же, не могли не оставить свой след в характере и самой веселой из девушек-цветочниц.
Итак, Христиана была противоположностью поэта. Для нее не существовало сложных проблем, она смеялась, шутила и баловала его. Она являлась воплощением чувственного тепла и женской непосредственности, как Гёте писал в своих «Римских элегиях». Она была «ein Lieb mit alien seinen Prachten» («плоть во всем своем великолепии»). Тут речь о чисто физической, чувственной любви, которую и вызывала в нем Христиана. Без нее он не создал бы столь целостную картину любви. Ведь любовь – это не только всепоглощающая страсть души, но и «маленький эротикон», как об этом красиво писал сам Гёте. Возможно, она и олицетворяла любовь в жизни поэта.
Герцог Вюртембергский относился с пониманием к создавшейся ситуации – у кого же нет возлюбленной. Карл Август охотно дал согласие стать крестным отцом сына поэта, Августа; вероятно, ребенок получил имя в честь высокого покровителя. Христиана, конечно, не присутствовала на крестинах сына. Даже Гёте не мог дозволить подобную встречу – герцога со своей возлюбленной.
Августу исполнилось пять лет, когда его жившая во Франкфурте бабушка узнала, наконец, о существовании внука. Христиана нигде не показывалась вместе с Гёте. Напротив, с удовольствием проводила время с людьми своего круга, среди которых было много артистов из маленького придворного веймарского театра. С годами она располнела, отяжелела, а в конце жизни превратилась в расплывшуюся толстуху.
В 1806 году Гёте, наконец, решил узаконить свои отношения с Христианой. 19 октября они официально вступили в брак. И на этот раз все проходило скромно: они венчалась в ризнице церкви Св. Иакова.
Уже на следующий день после бракосочетания фрау фон Гёте появилась в салоне Иоганны Шопенгауэр, матери знаменитого философа, только что овдовевшей и решившей поселиться в Веймаре. Рассуждения этой дамы сводились примерно к следующему: раз Гёте дал Христиане свое имя, то она, госпожа Шопенгауэр, угостит ее чашкой чаю.
Двери многих домов открылись перед новоиспеченной тайной советницей. Впрочем, триумфального шествия по великолепным салонам не получилось. После своего «возвышения» Христиана прожила недолго. Страшно располнев, полюбила уединение. В Веймаре непочтительно поговаривали о «толстой половине Гёте».
Конец ее был тяжелым. Она страдала уремией, ездила на лечение, но от воды Эгерлендского источника только отекала непомерно. Гёте не проявлял к ней особого участия. Всегда боявшийся болезней и смерти, так что в его присутствии нельзя было даже заговаривать об этих печальных вещах, он отвернулся от ее страданий. Как и многие ипохондрики, замкнулся на собственных хворях. Она умерла в одиночестве, он не держал ее руку в последние мгновения.
В дневнике он записал совсем коротко: «Умерла моя жена. Последняя, ужасная борьба ее тела. Она умерла в обед. Во мне и вокруг пустота и страшная тишина». Но сразу же после этих слов продолжал: «Торжественный въезд принцессы Иды и принца Бернгарда. Придворный советник Майер-Раймер. Вечером в городе сказочная иллюминация. Мою жену ночью увозят в морг. Я в постели целый день».
В судьбе Гёте были женщины до Христианы Вульпиус и после нее. Женщины, его вдохновлявшие, влиявшие на развитие его поэтического дара. Но отношения с большинством из них промелькнули короткими эпизодами в его жизни. Он все время спешил дальше.
Единственной женщиной, рядом с которой он задержался, оказалась Христиана, хотя он надолго и оставлял ее. Ни одна другая не одаривала его такой простой, непритязательной любовью. Благодаря этой любви он, возможно, и познал умиротворенность, ибо она была само постоянство, тогда как он – весь движение.
Однако женитьба не спасла Гёте от стрел Амура. Он продолжал любить и быть любимым.
Беттина. Странная особа, впоследствии жена фантаста Арнима, по выражению Льюиса, была скорее демоном, нежели женщиной. Юная, пылкая, взбалмошная, причудливая, влюбилась в поэта заочно, и начала засыпать его полными восторга письмами. Затем она приехала вдруг в Веймар, бросилась поэту в объятия и, как она сама рассказывает, при первом же свидании заснула у него на груди. После этого она преследует его любовью, клятвами, ревностью, несмотря на то, что предмету ее страсти было уже пятьдесят восемь. И Гёте опять ожил, невольно поддавшись ее очарованию. Но скоро сумасбродные выходки Беттины, ее бурная страсть начали утомлять Гёте. Разрыв был неизбежен.
Затем на жизненном пути 60-летнего поэта появилась молодая, горячо любящая Минна Герцлиб, приемная дочь книгопродавца Фромана, девушка, полюбившая старика-поэта всем сердцем и вдохновившая его на целый ряд сонетов и роман «Сродство душ», в котором описаны его чувства к возлюбленной. Страсть Минны и Гёте внушала большое опасение их друзьям, и они постарались избежать серьезных последствий, отправив девушку в пансион, что действительно оказалось спасительным средством.
Через пять лет, то есть когда поэту было шестьдесят пять, он встретился с очаровательной женой банкира Виллемера, Марианной, и оба тотчас же полюбили друг друга с такой страстью, что, читая теперь, через много лет, излияния Гёте и такие же ответы его подруги, совершенно забываешь разницу в годах влюбленных. Кажется, что перед нами два совершенно юных существа, только познающих всепоглощающую страсть и спешащих насладиться дотоле неизведанным чувством.
Влюбленные расстались, но до самой смерти поэта – в течение 17 лет – они вели переписку. За месяц до своей смерти Гёте вернул Марианне ее письма и ее стихотворение «К западному ветру».
И, наконец, последняя любовь Гёте. В семьдесят пять лет он, как юноша, влюбился в 18-летнюю Ульрику Левецов. Ульрика полюбила поэта искренней, пылкой любовью, не иссякшей в ее душе до самой смерти.
Ульрика умерла в 1898 году, оставив после себя воспоминание о гениальном человеке, который едва не стал ее мужем. Она так и не вышла замуж, ибо не встретила человека, который мог бы занять в ее сердце место, принадлежавшее Гёте. Он был стар, но все еще строен и подтянут, на лбу – ни одной морщины, а глаза сверкали ослепительным блеском красоты и силы…
Так почему же его так любили женщины? Несомненно, он был умен, но ум не всегда аргумент для женского сердца; он был красив, но красота также не всегда притягательна. Пожалуй, лучшее объяснение дал Генрих Гейне: «В Гёте мы находим во всей полноте ту гармонию внешности и духа, которая замечается во всех необыкновенных людях. Его внешний вид был так же значителен, как и слова его творений; образ его был исполнен гармонии, ясен, благороден, и на нем можно было изучать греческое искусство, как на античной скульптуре. Этот гордый стан никогда не сгибался в христианском смирении червя: эти глаза не взирали грешно-боязливо, набожно или с елейным умилением: они были спокойны, как у какого-то божества. Твердый и смелый взгляд вообще – признак богов. Этим свойством обладали и глаза Наполеона; поэтому я уверен, что он был богом. Взгляд Гёте оставался таким же божественным в глубокой старости, каким он был в юности. Время покрыло снегом его голову, но не могло согнуть ее. Он носил ее все так же гордо и высоко, и, когда говорил, он словно рос, а когда простирал руки, то, казалось, будто он может указывать звездам их пути на небе. Высказывали замечание, будто рот его выражал эгоистические наклонности; но и эта черта присуща вечным богам, и именно отцу богов – великому Юпитеру, с которым я уже сравнивал Гёте. В самом деле, когда я был у него в Веймаре, то, стоя перед ним, невольно посматривал в сторону, нет ли около него орла с молниями. Чуть-чуть я не заговорил с ним по-гречески, но, заметив, что он понимает немецкий язык, я рассказал ему по-немецки, что сливы на дороге от Йены к Веймару очень вкусны. В длинные зимние ночи я так часто передумывал, сколько возвышенного и глубокого передам я Гёте, когда его увижу. И когда, наконец, я его увидел, то сказал ему, что саксонские сливы очень вкусны. И Гёте улыбался. Он улыбался теми самыми устами, которыми некогда целовал Леду, Европу, Данаю, Семелу… Фридерика, Лили, Лотта, Ульрика – разве это не были те же Семела, Европа, Леда, Даная?»
