— Не исключено, Стэн. Поэтому вам следует выяснить, что за гостья находится в каюте капитана.

Мистер Гордон поспешно вскочил.

— Иду немедленно, Том! Иду! Как это мне самому не пришло в голову! Видите ли, ваш покорный слуга оскорбился, что его назвали старым негром. Как еще много, Том, в нас пустого тщеславия, глупой обидчивости! Хотя дело все в тоне, каким было произнесено это оскорбление. Ну да ладно, то ли еще приходилось сносить моим несчастным предкам. Не подстраховывайте меня. В данном случае мне с ним лучше объясниться без свидетелей.

В холле капитанских апартаментов слуга-китаец приветливо улыбнулся мистеру Гордону:

— Здравствуйте, док!

— Здравствуйте, Чен! Капитан у себя?

— Да, дома, каюта.

— Узнай, можно ли к нему пройти.

— Нельзя, док. — Чен состроил печальную гримасу. — Там мадама. Шибко шанго мадама.

— Красивая, говоришь? Все-таки ты, пожалуйста, доложи обо мне.

— Иво не видела. Капитана серчай будет. Шибко серчай.

В это время дверь из внутренних покоев капитанской каюты открылась и вышла молодая красивая женщина с возбужденным от спиртного лицом. Следом шел, поддерживая ее за локоть, капитан Смит. У выходной двери она с профессиональным изяществом положила ему руки на плечи и поцеловала в щеку.

— Прощай, душка! Если меня не убьет Энн, то мы еще увидимся. — Озарив всех ослепительной улыбкой, она скрылась за дверью, услужливо распахнутой Ченом.

— Это вы, Стэн? А знаете, кто у меня был? Мэри Хемнер! Кинозвезда! Ах, какая женщина! Ну идемте, что мы стали будто на якорях! — Капитан пошатнулся. — Идемте, Стэн. Вы ко мне надолго? — Он зевнул. — Проходите, садитесь. Мы сейчас с вами выпьем немного. Вы наливайте, а я пока прилягу на диван. Извините, всего на пять минут. Ах, Стэн, дружище, как хорошо, что вы зашли! Я так одинок. Страшно одинок. Если бы не Мэри, одиночество могло бы убить меня, Стэн. — Он вытянулся на широком диване и мигом захрапел.

Мистер Гордон с глубокой печалью посмотрел на багровое, одутловатое лицо капитана. Когда он вышел из салона, то в холл входил старший помощник капитана — высокий, худой, подтянутый, с брезгливо сжатыми губами, похожий на лубочного сатира.

— Ну как? — спросил старпом у мистера Гордона, кивнув на двери.

— Спит. Видимо, нездоров, мистер Гольдман.

Старпом криво усмехнулся:

— Вы тот самый профессор, которого преследуют навязчивые идеи?

— Если бы это касалось только меня одного, мистер Гольдман!

— Капитан говорил мне о вас. Поверьте, я сделал все, что зависело от меня. — Выражение глаз старпома говорило, что он ничего не сделал и не собирается делать, что у него и без того прорва забот на судне, чтобы еще потакать слабонервным пассажирам. Он насмешливо улыбнулся, притронулся пальцем к околышу фуражки и прошел к капитану.

Мистер Гордон брел по коридору, погруженный в грустные размышления. Ничего не изменилось после выхода из Сан-Франциско. И он, и его друзья в своем донкихотском стремлении спасти ближних от гибели остаются в горьком одиночестве.

Навстречу шла шумная толпа пассажиров, устремившихся в кинозал. Людской поток, источая запах духов и пота, обтекал его, как инородное тело. Он поймал на себе несколько неприязненных взглядов.

«Может случиться, что мы так и не найдем главного убийцу. Сотни раз будем встречаться с ним, сидеть рядом в кинозале, в ресторане, восторгаться вместе океаном и не будем знать, кто он, что совершит через час или через неделю. Что, если он так и не покажется в заключительных сценах третьего акта? И не надо! Пусть он останется „черным человеком“, наемным убийцей в маске. А судно? А люди? Надо во что бы то ни стало поймать его за руку, остановить! Иначе исчезнут, не оставив следа, и театр, и зрители…»

Полный сомнений, мистер Гордон пришел в собачий «люкс».

Гарри Уилхем стоял у сетчатого ограждения и следил, как оранжевый солнечный диск погружается в жемчужно-серый океан. Увидев профессора, сказал с улыбкой:

— Добрый вечер, мистер Гордон. Вы заметили, как быстро падает солнце? Вот уже булькнуло, смотрите, что поднялось там! Какие брызги ударили в небо! Все же как ни прекрасен здешний закат, а есть в нем подвох. Видите вон те легкие облачка, розовой дорожкой, так это примета ветра, хотя нам он не страшен, даже приятно море почувствовать, а то плывем как по Миссисипи. Вижу, вы чем-то недовольны, мистер Гордон? Что-нибудь случилось?

— Пока еще нет, Гарри.

— Будем надеяться, что и не случится. Да и что с нами может случиться? Если и наклевывались какие неприятности, то они позади. Выходи, дружище Кинг, порезвись. — Выпустив бульдога из клетки, Гарри Уилхем сказал: — Только перед вами ко мне заходил отец Патрик в темном костюме и с цветочком. И лик у него сияет, как иллюминатор. Спрашиваю: «Не божья ли благодать снизошла на вас, святой отец?» «Ты угадал, — говорит, — было мне знамение, скоро опять ухожу в джунгли, к своим папуасам». Не понял — врет или говорит правду?

— Надо верить людям, Гарри. Лопес сейчас переживает очень важный момент в своей жизни.

— Он каждый день переживает эти моменты. Ребята говорили, что вчера опять много выиграл в «железную дорогу». Сегодня тоже, видать, в казино навострился. Зачем праведнику столько денег, мистер Гордон?

— Не знаю, Гарри, я далеко не праведник. Может, копит на миссионерскую деятельность. — В глазах мистера Гордона мелькнули лукавые искорки.

— Вот это вы дельно предположили. И господь ему в этом помогает?

Гарри Уилхем засмеялся. Болонки в клетках зло затявкали.

Шторм разразился под утро, когда мистер Гордон совершал свою обычную прогулку по судну. Он шел в зеленоватом сумраке по коридору, ощущая свинцовую тяжесть в ногах, когда нос судна поднимался на волне. О шторме еще напоминал отдаленный гул волн и шуршащие удары дождевых струй по палубным надстройкам. Всю мощь разбушевавшихся стихий он осознал, только с трудом отворив дверь: ветер навалился на нее снаружи, порыв ветра с дождем ударил его в грудь — все же ему удалось выбраться на балкон. Ветер крепко прижимал его к переборке. В пяти шагах за бортом бушевала непроглядная темень. Палуба накренилась, и ноги заскользили к борту. Ухватившись за мокрый планшир, он, пересилив страх, глянул за борт. Там на гребне волны, вспыхивали багровые отблески ходового огня. Повеяло жутким одиночеством. Страх защемил сердце.

Выбравшись с открытого балкона в пустой зал с редкими столиками, он сел за один из них, несколько минут просидел, улыбаясь пережитым страхам и чувствуя себя настоящим моряком, встретившим грудью разбушевавшийся океан.

Верхняя палуба поразила его пустотой, заброшенностью. Куда-то исчезли шезлонги, только одно плетеное кресло как бы в раздумье двигалось в разные стороны, не зная, куда податься. Вспомнилась встреча с обувным королем. «Как он себя чувствует в шторм?» — подумал мистер Гордон, проникнувшись вдруг к поэту неожиданной симпатией. К «растерявшемуся» плетеному креслу подошел матрос в мокрой робе и уволок в темноту. Ощущение охватившего было одиночества исчезло. Судно было полно жизни, энергии, усилий. В эти минуты сотни людей спокойно, уверенно работали на нем, не обращая внимания на непогоду. Когда он проходил мимо одного из камбузов, оттуда пахнуло необыкновенно вкусными запахами жаркого, слышался стук ножей, кто-то из поваров напевал.

В ходовой рубке царила атмосфера торжественного покоя, хотя переборки ее вздрагивали, по ветровым стеклам бежали потоки дождевых струй.

В рубку вошел капитан Смит. Он был бледен. Устало улыбнулся.

— Стэн! Вы, как всегда, совершаете утреннюю прогулку? Я же в это время еще сплю, да шторм сегодня поднял и меня. Вы частенько стали заглядывать сюда?

— Да, мне все тут нравится. Чувствуется покой и уверенность.

— Как верно вы определили здешнюю атмосферу!

— Я совершенно иначе представлял себе управление судном.