— Мы с Джейн все время любовались этой необъятностью. Действительно, величественное зрелище!

— Какой высокий слог, Том! Хотя мне тоже хочется писать стихи и скинуть с плеч лет двадцать. — Он пристально посмотрел на молодого человека. — Вы чем-то расстроены, друг мой? Где Джейн?

— Я не расстроен. Я счастлив. Только боюсь за нее. Она сейчас в каюте, готовится к встрече с Гонолулу.

— Все так, как должно быть, Том. И ваши тревоги, и ее беспечность вполне оправданны. Но не терзайте душу мрачными домыслами. Мы должны, как писали в жестоких драмах, схватить за руку злодея.

— Ах, Стэн! Лучше бы его не хватать. Лучше бы его совсем не было!

— Не ропщите! Тогда бы мы с вами не встретились. Джейн уплыла бы одна. Вы бы пребывали в тоске и отчаянии, скитаясь по дорогам Калифорнии. А я вместе с пассажирами любовался бы морскими пейзажами, не зная о дамокловом мече, что денно и нощно угрожает судну… — Он шепнул: — Обратите внимание на высокого блондина с красивой дамой. Слева от нас.

— Это мои клиенты, те, о ком я вам рассказывал.

— Писатель и актриса? Он похож на гангстера.

— Гангстер пера. Вы, Стэн, также начинаете всех подозревать?

— Вернее, сомневаться. «Только через сомнения обретается истина», — сказал Ашока. Идемте отсюда. Созерцать прекрасное надо умеренно, тем более такое нерукотворное чудо, как океан.

Они пошли к лифту, невольно схватывая взглядом лица пассажиров, читая на одних удивление, радость, на других — благодушную самодовольность удачливых людей, на третьих — апатию все уже видевших, все испытавших.

Мистер Гордон заметил Фреда — тощего мальчишку, того, что гонял мяч по коридору; мальчик стоял, держась за спинку кресла, в котором сидел слепой старик. Когда они проходили мимо, мальчик говорил вполголоса:

— Острова, дедушка, остались далеко позади. Сейчас только один океан. Необыкновенно огромный и солнечный, весь в зайчиках…

Мистер Гордон и Томас Кейри переглянулись, и каждый подумал, что хотя бы из-за одного этого мальчонки они обязаны были отправиться на «Глории» и приложить все силы, чтобы Фред вернулся в Сан-Франциско.

— Я только что был у капитана, — сказал мистер Гордон, когда они вышли из лифта, — играл с ним на биллиарде.

— Слышал, Стэн. Поздравляю!

— От кого? Не прошло ведь и часа!

— Знает уже все судно. Мне сообщил лейтенант Лоджо. Это местная сенсация. Капитан считался непобедимым игроком.

Мистер Гордон покачал головой:

— Скажите! Вот неприятность! То-то он так огорчился. Видя его состояние, я даже сделал попытку проиграть, да ничего не получилось, и он обиделся, как ребенок. Все мы, Том, по существу, в чем-то дети.

— Как и тот ребенок, что хочет продырявить наш пароходик?

Мистер Гордон укоризненно покачал головой:

— Ах Том, Том! У вас начинает портиться характер. Между тем чем больше в человеке остается от детства, тем он выше как личность, особенно как творческая личность. Ну что вы так саркастически улыбаетесь?

— Видите ли, Стэн, возможно, одна из таких творческих личностей два часа назад пыталась проникнуть в каюту Джейн, когда она с мисс Брук вышла на палубу.

— Это же замечательно, Том! — воскликнул мистер Гордон и засыпал вопросами: — Вы разглядели его? Каков он из себя? Он вас видел?

— Среднего роста. Темный пиджак, светлые брюки. Лица не разглядел. Он находился метрах в тридцати, и освещение там слабое. Зато я видел второго, что стоял у лифта, тот похож на итальянца, высокий, прекрасно сложен, очень хорошо одет. Он стал громко спрашивать, как пройти в бар «Тритон и наяда», причем загораживал спиной того, у дверей. Я понял, что первый улизнет, что тот и сделал — почти побежал от двери. Тогда я занялся вторым, проводил его в бар. Кстати, вот это заведение, зайдем, может, он еще здесь.

В баре было пустынно. Негр-бармен в белой рубашке с крохотной черной бабочкой задумчиво стоял у стойки, молодая пара в углу пила коктейли и шушукалась, давясь от смеха.

— Нам ананасового сока, — сказал Томас Кейри.

Они сели подальше от молодых людей.

Мистер Гордон в нетерпении потер руки:

— Дальше, Том. О чем вы с ним говорили? Лицо? Что вы прочли на его лице?

— Чисто выбрит. Глаза карие, смотрит нагловато и в то же время виновато отводит взгляд.

— Ну конечно, Том! Он же понял, что попался, что вы его заподозрили в чем-то. Хотя он знает в чем. Мы ему хорошо известны. Но что им надо было в каюте Джейн? Хорошо, Том. Мы остановились на его лице.

— Довольно красив, вернее, смазлив, ровные белые зубы, когда улыбается, просто обаятелен.

— Какая удача, Том! Просто непостижимая удача, вроде моего выигрыша в карамболь. Так о чем вы разговаривали?

— Об удобствах на судне, о хорошей погоде, Гавайских островах.

— Как он назвал себя?

— Пабло Родригес.

— Соврал?

— Конечно, такого на судне не числится. Я справлялся у мисс Бетти.

— Все отлично, Том. Главное — мы теперь одного из них знаем в лицо. Вы сообщили об этом лейтенанту?

— Нет еще. Лоджо готовится к приходу в Гонолулу. Я не смог его увидеть: он находился у старпома.

— Надо обязательно вам встретиться до прихода в Гонолулу: он поможет найти его каюту, выяснить, под чьим именем он едет, а также установить наблюдение за ним и его сообщником.

— Иду, Стэн.

— Постойте! Как он одет? Может, я его встречу.

— Костюм из темно-голубой шерстяной ткани, синяя рубашка, красный галстук.

— Какой яркий портрет вы нарисовали, Том! Я вижу его. Пабло Родригес! Наемный убийца! Совсем законченная роль!

Томас Кейри ушел, а мистер Гордон остался сидеть возле недопитого стакана с ананасовым соком. Мысленно он занес уже двух мафиози в список действующих лиц назревающей драмы, но с уходом Томаса Кейри у него возникли сомнения: «Что, если это обыкновенные воры?..»

Эдуардо Антиноми занимал каюту более высокого класса, нежели мистер Гордон. К просторному салону примыкали спальня и кабинет. Стены покрывали штофные обои под шелк, палубу устилали пестрые ковры с высоким ворсом, во всех помещениях висели поддельные под старых мастеров картины, дорогие с виду гардины и шторы придавали всей этой броской роскоши композиционную завершенность.

Посреди салона за круглым полированным столом шла азартная игра в «железную дорогу». Играли трое: хозяин каюты, Малютка Банни и банкомет отец Патрик, сутана которого валялась на ковре. Он был в синея элегантной сорочке с широкими рукавами, на манжетах блестели золотые запонки. Без сутаны миссионер утратил обычную елейность, лицо его стало жестче, глазки хищно поблескивали. Сбросив сутану, он сменил и имя: к нему обращались, называя его по имени — Клем.

— Ну, Малютка, давай. Сейчас тебе повезет, — сказал банкомет, подмигивая Антиноми.

— Раз повезет, то ва-банк!

— Здесь три двести!

— Хоть десять! Играть так играть. К тому же если должно повезти.

Взяв две карты, Малютка Банни задумался, посмотрел на непроницаемое лицо Антиноми, словно ища у него совета, заглянул в колючие глазки Клема и молниеносным движением накрыл своей лапищей его руку с колодой и вывернул ее. Девятка треф сползла с колоды и почти скрылась в манжете сорочки.

— Ты что, Банни? — спросил Клем испуганно. — Видишь, карты соскользнули. Руку вывихнешь, дьявол!

— Тебе бы ее оторвать и собакам бросить! Эдуардо, что ты скажешь на такие штучки этого святоши?

Лицо Антиноми словно окаменело.

— Что ты на это скажешь, Эдуардо?

Антиноми молча пожал плечами, следовало понимать так: «Что здесь можно еще сказать?»

Банни отшвырнул руку банкомета с такой силой, что Клем чуть не вылетел из кресла, а карты посыпались на ковер.

Антиноми встал, обошел стол, остановился у кресла, где сидел незадачливый шулер, и закатил ему две увесистые пощечины.

Малютка Банни засмеялся, сгребая деньги:

— Так его, так, Эдуардо, хотя стоило врезать на всю катушку, чтобы он вынес свои зубы в Гонолулу в тряпочке! Молись своим святым, Клем, что я сегодня добрый. Как ангел, такой я сегодня добрый, не то бы… Да ладно, хватит с тебя пока и пары оплеух. — Рассовав деньги по карманам, встал. — Я пошел, ребята. А ты, Клем, брось эти штучки. Учись у Эдуардо. Тот мечет, как бог! Комар носу не подточит. Учись на досуге, а с нами играй начистоту