Но больше ничего не случилось. Своим присутствием на церемонии Пардальян просто желал показать, что его рано списывать со счетов: шевалье особенно хотелось, чтобы Фауста осознала: отныне она везде и всегда будет встречать его на своем пути. И красавица отлично поняла намек Пардальяна.

На первый раз этого было достаточно. И удовлетворенный Пардальян отошел в сторону. Однако он постарался встать так, чтобы все видеть и все слышать.

Так что Роспиньяку и его людям не пришлось вмешиваться. И они поступили так же, как и шевалье: отошли в сторону. Однако они не спускали с Пардальяна глаз. Роспиньяк отправился к хозяину, а остальные осторожно наблюдали за шевалье, не понимая, заметил он слежку или нет.

Усыпанная драгоценными камнями королева напоминала богиню, сошедшую с Олимпа. Несмотря на величественный вид, она была не совсем спокойна. А виноват в этом был король, ее сын. Мы уже говорили, что Мария Медичи воспылала горячей симпатией к Фаусте, которая ослепила и покорила ее, И теперь королева тревожилась, как бы ее новая подруга не сочла прием холодноватым, если Людовик XIII будет держаться в рамках тщательно разработанного заранее церемониала.

Но опасения Марии Медичи оказались напрасными. Удивительная красота Фаусты уже действовала на короля, который, впрочем, на всю жизнь останется целомудренно сдержанным с женщинами, так сильно отличаясь в этом от Зеленого Кавалера, своего славного отца. Однако сейчас, напустив на себя равнодушный вид, Людовик пожирал гостью глазами. Искусство делать непроницаемое лицо он уже освоил в совершенстве, и ему оставалось только усиленно моргать, чтобы никто не заметил, что взгляд его прикован к Фаусте.

Но вот Фауста, Кончини и Карденас остановились у помоста. Все трое принялись долго и умело раскланиваться. Затем Кончини подался вперед и заговорил напевно и чуть сюсюкая, наполнив огромный зал своим голосом:

— Я имею честь представить Вашим Величествам ее высочество принцессу д'Авила, герцогиню де Соррьентес, чрезвычайную посланницу Его Королевского Величества короля Испании.

Постоянный представитель этого монарха Карденас выпрямился с истинно испанским благородством и на чистом французском языке отчеканил:

— Сир, я имею честь вручить Вашему Величеству верительные грамоты, подписанные моим всемилостивейшим повелителем и удостоверяющие, что присутствующая здесь ее высочество мадам герцогиня де Соррьентес является чрезвычайным послом короля Испании при дворе французского государя.

Но грамоты были переданы не королю, а канцлеру. Окруженный министрами, он подошел к помосту одновременно с посланницей. После этого король, королева-регентша и Фауста торжественно произнесли положенные речи.

На этом официальная часть церемонии была закончена. Высочайшие актеры уступали место живым людям. Король мог считать свою миссию выполненной. Этого-то и опасалась его мать. Но чарующее обаяние Фаусты и нежные переливы ее ласкового голоса окончательно покорили Людовика. Он встал, сошел с помоста, галантно снял шляпу, грациозно раскланялся — что выглядело особенно трогательно, принимая во внимание его юный возраст, — почтительно поцеловал красавице руку и промолвил:

— Мадам, нам чрезвычайно приятно, что выбор нашего любезного испанского брата пал именно на вас. Мы всегда рады видеть вас в нашем дворце и просим вас считать его своим домом.

Эти слова произвели фурор. Такого лестного приема не удостаивался еще ни один посол. Мария Медичи никак не ожидала такой любезности от своего застенчивого сына. Она просияла, обрадовавшись даже больше, чем Фауста, и, спускаясь с помоста, наградила сына благодарным взглядом и улыбкой.

Фауста же сохраняла величавое спокойствие. Она громко поблагодарила короля и наговорила ему таких комплиментов, что юноша просто зарделся от удовольствия. Фауста безошибочно определила, на чем следует сыграть: обратившись к Людовику как к мужчине и монарху, к чему он еще не привык, красавица ловко польстила его самолюбию.

Король не захотел оставаться перед ней в долгу. Повернувшись к матери, властным тоном, которого никто от него еще не слышал и которого он, похоже, и сам от себя не ожидал, Людовик распорядился:

— Когда будете писать моему испанскому брату, мадам, не забудьте поблагодарить его за то, что он прислал к нам госпожу герцогиню. Я чрезвычайно признателен ему!

Не скрывая своего удовлетворения, Мария Медичи ответила:

— Ваши слова для меня приказ, сир, и я выполню его с величайшим удовольствием,

А король, повернувшись к Фаусте, любезно проговорил:

— Вне всякого сомнения, мадам, вы будете одним из лучших украшений нашего двора, который покажется нам холодным и мрачным в те дни, когда вы не сможете наполнять его светом своего ослепительного присутствия.

Фауста собиралась ответить очередным комплиментом, но Мария Медичи опередила ее:

— Добавьте, сир, что герцогиня будет вам верным, преданным другом. А это в наше время большая ценность.

Королева сказала это самым искренним тоном и, забыв про всякий этикет, подошла к Фаусте и расцеловала ее в обе щеки, как простая горожанка, а потом подхватила герцогиню под руку и потащила за собой, объясняя по-итальянски:

— Идемте, сага mia, я представляю вам всех этих дам и кавалеров, которые просто сгорают от нетерпения…

И это была правда: всем этим великосветским дамам, всем этим сановным вельможам не терпелось поближе познакомиться с герцогиней де Соррьентес; все знали, что она баснословно богата, и все видели, что она божественно прекрасна. Все стали свидетелями ее триумфа. И каждый хотел быть поближе к ней, каждый мечтал добиться ее расположения.