С этими словами Виолетта извлекла из-за корсажа маленький кинжал и нервно стиснула пальцами его рукоятку, всем своим видом показывая, что готова пустить оружие в ход. А взглядом она пыталась проникнуть герцогу в душу. В его глазах мелькнул кровожадный огонек. И ей стало понятно, что эта угроза не остановит его… Наоборот… Кончилась любовь… Прощай, счастье… Женщина почувствовала острый укол в сердце и пошатнулась, с трудом удержавшись на ногах. Собрав всю свою волю, Виолетта начала лихорадочно думать, чем можно остановить Карла Ангулемского. И вдруг ее осенило. Ровным голосом, от которого повеяло могильным холодом, герцогиня сказала:

— Предупреждаю, что рядом с моим трупом вы обнаружите бездыханное тело вашей дочери.

Это подействовало. Любящий отец возопил:

— Девочка моя!.. Дочь!

Герцогиня вздохнула с облегчением: она почувствовала, что нашла в очерствевшей душе своего супруга уязвимое место.

— Да, ваша дочь, — страстно проговорила Виолетта. — Ваша дочь — настоящая Валуа, и она не переживет позора своего отца. Она заколет себя этим же кинжалом. Ведь так, дитя мое?

Жизель, которая с болезненным изумлением слушала разговор, не очень понимая, о чем так яростно спорят отец и мать, ответила:

— Конечно, матушка. Позора отца мне не вынести. И обагренный вашей кровью кинжал поможет и мне уйти из жизни, которая станет для меня нестерпимой мукой.

Она произнесла это без всяких колебаний, благородное и гордое дитя. И сказано это было таким тоном, что у отца не осталось никаких сомнений в том, что именно так девушка и поступит. Мать поблагодарила ее улыбкой и ласковым взглядом, а герцог мгновенно взмок и стал жалобно и почти униженно умолять дочь:

— Жизель, о моя дорогая крошка!..

А она не просто любила отца — она боготворила его! И, ответив матери без всяких колебаний, она добавила с улыбкой, уверенным голосом, в котором звучала трогательно наивная, но непоколебимая вера в обожаемого батюшку:

— Но я не сомневаюсь, что умру своей смертью. — Девушка вытянулась в струнку, глаза ее горели гордостью. — Скорее небо упадет на землю и поглотит весь мир, чем герцог Ангулемский, мой высокочтимый отец, хоть в самой малости погрешит против чести.

И это было сказано со святой верой, которую не могли поколебать ни люди, ни боги.

— Какое сердце! — умилился Пардальян.

Отец с горячей признательностью посмотрел на дочь и немного сгорбился, словно на него слишком давило такое бремя этой безоглядной веры.

Взгляд матери лучился гордостью. Она страстно прижала дочь к груди и взволнованно произнесла:

— О ангел мой, в своей невинности ты нашла нужные слова. Они кажутся простодушными — но на самом деле столь глубоки и прекрасны, что не пропадут даром.

Потом Виолетта повернулась к супругу и кротко проговорила:

— Ступайте, монсеньор, теперь вы знаете, что делать.

Герцог бегом спустился с лестницы, предупреждая криком, что сейчас откроет. Люди, осаждавшие ворота, тут же замерли. Еще немного, и ворота рухнули бы под мощным напором бандитов.

Жизель пристально посмотрела на шевалье и очень серьезно спросила:

— Господин де Пардальян, вы можете мне объяснить, почему отец, который любил вас как брата, теперь видит в вас врага?

— Черт возьми, это слишком долгая история, да и ты еще маленькая, — смущенно ответил шевалье.

— А вы как-нибудь покороче, — попросила Жизель. — Я попробую понять с полуслова.

— Да! — кивнул Пардальян, думая, как бы выйти из положения. — По твоим глазам сразу видно, что ты далеко не глупышка.

Убедившись, что девушка не отстанет, пока не получит ответа на свой вопрос, шевалье уклончиво произнес:

— Ну, ладно. Дело в том, что наши дороги разошлись, вот и все.

— Насколько я понимаю, — сказала Жизель с рассудительностью взрослого человека, — отец хочет взойти на престол, который унаследовал от своего отца, короля Карла IX, а вы этого не желаете. Это так, да, господин де Пардальян?

Шевалье совершенно растерялся от такой неожиданной атаки. Собираясь с мыслями, он пошутил:

— Ну, герцогиня, надо было меня предупредить, что ваша юная дочь так хорошо разбирается в государственных делах.

— Но, сударь, вы же сами все это здесь объяснили, — серьезно возразила Жизель.

— Гм!.. Я сам? — изумился Пардальян.

— Ну, конечно, сударь, — кивнула Жизель. — Я же не глухая!

— Тогда другое дело… — пробормотал шевалье. — Значит, ты уверена, что я сам… Точно уверена?.. Ну, что ж… Право, если я сам это сказал… значит, так оно и есть.

— Тоща объясните мне, сударь, почему вы не хотите, чтобы отец получил то, что ему принадлежит? — спросила девушка.

Смущенный Пардальян потянул себя за тронутый сединой ус. Наконец, собравшись с духом, шевалье решительно заявил:

— Я полагаю, что он покушается на то, что ему как раз не принадлежит.

— Значит, отец покушается на то, что ему не принадлежит? — медленно повторила Жизель.

— Да, — твердо произнес Пардальян.

Этот короткий ответ прозвучал как приговор, не подлежащий обжалованию. Жизель на миг задумалась. Потом подошла к Пардальяну, взяла его за руку и с глубоким волнением промолвила:

— Господин де Пардальян, моя мать, моя дорогая бабушка, да и сам отец привили мне любовь к вам с самого детства. От них я узнала, что вы живое воплощение чести и верности. То есть я хочу сказать, что боготворю вас не меньше, чем батюшку. И вашему слову я верю так же, как слову отца. Больше тут добавить нечего, так ведь?

— Ну-ну! Выкладывай, маленькая плутовка, что ты надумала? — улыбнулся Пардальян.

— Я вижу, сударь, что у вас с отцом разные мнения, — вздохнула девушка. — И от этого я теряюсь. А еще мне очень больно. Вы ответите мне серьезно?

— Ну, спрашивай, — согласился Пардальян не без внутренней борьбы.

— Спасибо, господин шевалье, — прошептала Жизель. — Вот что я хочу узнать: вы уверены, что мой отец не имеет никаких прав на французский престол, который, как он считает, принадлежит ему по праву рождения?

— По нашим законам — ни малейших, клянусь честью, — отрезал Пардальян.