— Чего ради вы сюда приехали? — наконец нетерпеливо спросил он.

— До меня дошли кое-какие слухи.

— О том, что я собираю войско?

— Хорошенькую же, признаться, заваруху вы затеяли!

— И что говорят люди?

— Да так, разное.

— Понятно, что разное. Но пусть-ка лучше дождутся конца заварухи, прежде чем судить кто прав, кто виноват. Да и вообще: пока не умрешь, правды о тебе не скажут.

— А, так вы подумали и о том, что случится после вашей смерти?

— Ясное дело, подумал.

— Что ж, тогда вы наверняка понимаете, что последствия принятого вами решения непоправимы.

— С какой это стати?

— Дурная слава, которая пойдет о вас из-за того, что вы восстали против князя, оказавшего вам столько милостей, будет жить на протяжении многих поколений.

Мурасигэ промолчал. Жилки у него на висках отчаянно бились, не оставляя сомнений в том, что его переполняют чувства, но он не находил подходящих слов, чтобы достойно ответить на прозвучавший вызов.

— Вас ждет сакэ, — доложил вошедший слуга.

Мурасигэ явно с облегчением поднялся с места:

— Давайте-ка пойдем выпьем, Камбэй! Мы давненько не виделись, так ведь? А все остальное — побоку!

Мурасигэ показал себя радушным хозяином. Стол был накрыт в одном из залов главной цитадели. За выпивкой оба воина намеренно избегали говорить на серьезные темы, и Мурасигэ порядком расслабился. Тут-то Камбэй и вернулся к тому, из-за чего приехал:

— Послушайте, Мурасигэ, а почему бы вам не остановиться, пока дело не зашло слишком далеко?

— Какое дело? Что не зашло слишком далеко? — не сразу понял разомлевший от сакэ хозяин.

— Игра мускулами.

— Я принял трудное решение. И это вовсе не игра мускулами.

— Возможно, и так! Да только люди называют вас предателем. Как вам это? Не задевает?

— Пейте, пейте! — попытался уйти от ответа Мурасигэ.

— Благодарю, вы задали мне сегодня настоящий пир, но ваше сакэ, на мой вкус, горчит.

— Вас послал Хидэёси, — уныло произнес военачальник.

— Ну конечно. И знаете ли, князь Хидэёси чрезвычайно тревожится за вас. Мало сказать, тревожится. Он горой стоит за вас и, не слушая никаких возражений, утверждает, будто вы достойнейший человек и бесстрашный воин. Хидэёси пытается удержать князя Нобунагу от применения силы против вас.

Мурасигэ несколько протрезвел и, поддавшись внезапному порыву, произнес:

— Честно говоря, я получил от него несколько доброжелательных писем и тронут его дружбой. Только Акэти Муцухидэ и другие вассалы Оды приезжали сюда несколько раз от Нобунаги, и всем им я дал от ворот поворот. Так что пойти на попятную теперь уже не могу.

— По-моему, вы не правы. Позвольте дать вам совет: предоставьте уладить дело самому Хидэёси, он наверняка сумеет договориться с князем Нобунагой без малейшего ущерба для вас.

— Вряд ли, — мрачно произнес Мурасигэ. — Мне доложили, что Мицухидэ и Нобумори в ладоши захлопали от радости, прослышав, что я восстал. Мицухидэ и сюда заявился только для того, чтобы меня раздразнить. Говорил он, ясное дело, учтиво, но кто знает, что он там, воротясь, наплел Нобунаге? Стоит мне отворить ворота перед Нобунагой, как он велит своими людям схватить меня за косицу и отрубить голову. Да и мои люди не хотят возвращаться на службу к Нобунаге. Все готовы сражаться до последнего. Так что решение я принимал не один. И все-таки, когда вернетесь в Хариму, передайте Хидэёси, чтобы он не держал на меня зла.

Судя по всему, переубедить Мурасигэ было не так-то просто. После еще нескольких чашечек сакэ Камбэй достал письмо Одэры Масамото и вручил его хозяину.

Камбэй, понятно, заранее проглядел это письмо. Весьма короткое, оно тем не менее было выдержано в довольно резких тонах по отношению к Мурасигэ. Тот, подойдя к лампе, вскрыл и прочел письмо и тут же, извинившись перед гостем, вышел из комнаты.

Едва он покинул помещение, как туда ворвался отряд вооруженных воинов в боевых доспехах. Они окружили Камбэя.

— Вставай! — закричали ему.

Камбэй неторопливо отставил от себя чашечку с сакэ и обвел взглядом злобные лица воинов.

— Ну хорошо, я встану — и что дальше?

— Тебя бросят в крепостную темницу. Таков приказ князя Мурасигэ, — ответил один из воинов.

— В темницу? — Камбэй громко рассмеялся. Он мгновенно подумал, что погиб, но тут же его рассмешила мысль о том, как глупо он выглядит, попавшись в ловушку, подстроенную Мурасигэ. Все еще смеясь, он поднялся с места: — Ладно, пойдемте. Ничего не могу поделать, если представления князя Мурасигэ о гостеприимстве именно таковы.

Воины повели Камбэя по главному коридору, громко топоча сандалиями и лязгая доспехами. По темным лестницам и извилистым проходам они спускались все ниже и ниже, куда-то в подземелье. Наконец они оказались в кромешной тьме, и Камбэй подумал, что его сейчас убьют. Что ж, он заранее готовился к такому исходу своей миссии и жалел лишь о том, что она оказалась бесплодной. Несмотря на тягостные мысли, он невольно отметил, что темное подземелье, в которое его привели, представляет собой разветвленную систему потайных ходов и помещений под всей крепостью. Некоторое время спустя перед ним с грохотом открылась тяжелая раздвижная дверь.

— Иди внутрь! — скомандовали Камбэю конвоиры.

Пройдя шагов десять вперед, он оказался в темнице. Дверь за ним заперли. Но и на этот раз Камбэй громко рассмеялся — теперь уже в полной тьме. А затем, нащупав рукой стену, он прислонился к ней спиной и заговорил нараспев, как будто читал стихотворение, в строчках которого звучало лишь презрение к самому себе:

— Я ухитрился попасть в ловушку, подстроенную Мурасигэ. Что ж, что ж… В наше время повсюду дурные нравы.

Пленник догадывался, что находится неподалеку от оружейной палаты. Пол в темнице был застлан грубыми суковатыми досками. Камбэй прошел вдоль всех четырех стен, ощупывая их, и прикинул, что площадь комнаты примерно десять цуто.

«И все-таки Мурасигэ достоин сожаления, — подумал он. — Ну чего он добьется, заточив меня в подземелье?»

Камбэй, скрестив ноги, уселся посередине комнаты, прямо на голом полу. Вскоре он почувствовал, что начинает замерзать, но ни мебели, ни циновок в темнице не было.

Вдруг его осенило: да у него же забыли отобрать малый меч! И Камбэй возблагодарил судьбу за милость, ведь теперь в крайнем случае он окончит жизнь достойно.

Камбэй уже основательно продрог, но дух его оставался неукротимым. В юности он много и самоотверженно предавался медитации, был ярым приверженцем дзэн-буддизма и сейчас мог не без пользы провести время. «И все-таки хорошо, что сюда отправился именно я, — подумал Камбэй. — Если бы в плен угодил Хидэёси, нынешняя небольшая беда могла бы обернуться великим несчастьем».

В этот момент ему в лицо ударил луч света — в комнате приоткрыли окно. Когда его глаза немного привыкли, он разглядел, что через решетку за ним наблюдает какой-то мужчина.

— Ну что, Камбэй, замерз? — раздался голос Араки Мурасигэ.

Камбэй с наигранным равнодушием произнес:

— Да нет, меня еще согревает выпитое сакэ. Но к полуночи я, должно быть, и впрямь продрогну. Однако можете не сомневаться: если князь Хидэёси узнает о том, что Куроду Камбэя заморозили до смерти, то на заре непременно придет сюда и вскоре выставит вашу голову у ворот, на холодке. Мурасигэ, вы ведь не дурак! Чего вы добиваетесь, заточив меня здесь?

Мурасигэ не знал, что и ответить. Он понимал, насколько постыдно поступает, но не нашел ничего лучшего, как презрительно рассмеяться:

— Ну-ка, не скули, Камбэй! Говоришь, я дурак? Нет, братец, это ты как самый последний дурак угодил в ловушку.

— Ругательства вам не помогут. Попробуйте-ка лучше призадуматься над тем, что происходит.

Мурасигэ ничего не ответил, и Камбэй заговорил вновь:

— Вы, конечно, считаете, будто я послан сюда с коварным умыслом погубить вас, да только не в моих правилах прибегать к подобного рода трюкам. Мне никогда не доставляло удовольствия злоумышлять против тех, с кем я дружен. Поэтому, обеспокоившись положением, в которое попали вы и князь Хидэёси, я прибыл сюда, причем, заметьте, один, без сопровождения. Неужели вы не можете этого понять? Неужели способны пренебречь дружбой князя Хидэёси и самурайским долгом вассала?