— Погоди тогда! Не вступай в бой! Погоди!

Ёсиаки исчез в глубине дворца. Он поспешил посоветоваться с Хино и Такаокой — двумя придворными, с которыми поддерживал самую тесную дружбу. Ближе к вечеру Хино тайно послал из дворца вестника. В ответ во дворец в качестве представителя Оды прибыл наместник Киото, а вечером появился и Ода Нобухиро, облеченный соответствующими полномочиями от самого Нобунаги.

— Отныне я обязуюсь следовать всем пунктам меморандума, — сказал посланцу Ёсиаки.

Вынуждаемый обстоятельствами, Ёсиаки произносил сейчас вовсе не то, что думал. Ему пришлось униженно просить мира. Нобунага отозвал войско и мирно вернулся в Гифу.

Ровно сто дней спустя войско Нобунаги вновь окружило дворец Нидзё. Произошло это, разумеется, из-за вероломства Ёсиаки, который и не думал выполнять своих обещаний.

Проливные дожди тяжело стучали в высокую крышу храма Мёкаку в Нидзё на протяжении всего седьмого месяца. Здесь, в храме, Нобунага расположил свою ставку. Сильный порывистый ветер и ливень застигли и его флот, пересекший озеро Бива. Но решимость, владевшая воинами Оды, становилась только тверже. Промокшие под дождем, тонущие в грязи воины окружили дворец сёгуна и заняли боевые позиции, ожидая только сигнала к штурму.

Никто не знал, казнят ли Ёсиаки или заточат в темницу, но его судьба теперь всецело зависела от клана Ода. Воины Нобунаги испытывали такое чувство, будто заглядывают в клетку с редкостно благородным и яростным зверем, которого предстоит умертвить.

Нобунага беседовал с Хидэёси, и слова их разносились по ветру.

— Как вы намерены поступить? — спросил Хидэёси.

— На этот раз у меня нет выбора, — ответил Нобунага. — Я просто не имею права спустить ему с рук и это.

— Но ведь он…

— Не произноси того, что ясно и без слов.

— И что же, нет повода проявить хоть какое-нибудь снисхождение?

— Нет! Ни малейшего!

В комнате во внутренних приделах храма было темно из-за бушевавшего снаружи дождя. Из-за долгой летней жары и затяжных дождей воздух так отсырел, что позолота на статуях Будды и рисунки тушью на раздвижных дверях казались подернутыми росою.

— Я не оспариваю вашего мнения, когда взываю к снисхождению, — начал Хидэёси. — Но неприкосновенность сёгуна гарантирована Императорским домом, поэтому у нас нет права так легко относиться к этому вопросу. Все силы, поднявшиеся, как они говорят, на Нобунагу, получат повод воззвать к правосудию и обратить его против человека, который убил их истинного властелина — сёгуна.

— В этом ты прав, — откликнулся Нобунага.

— К счастью, Ёсиаки настолько слаб духом, что, оказавшись в безвыходном положении, он не покончит с собой и не решится на отчаянную схватку с нами в открытом поле. Вместо этого он запрется у себя во дворце, уповая на стены и на крепостной ров, вода в котором из-за дождей поднимается все выше и выше.

— Ну и что ты хочешь мне предложить?

— Мы намеренно ослабим окружение и дадим сёгуну возможность спастись бегством.

— Но ведь это крайне недальновидно! Какая-нибудь враждебная провинция может дать ему приют и усилить благодаря его присутствию свои притязания!

— Нет, — возразил Хидэёси. — Мне кажется, люди мало-помалу начинают осознавать, насколько он отвратителен. Я не удивлюсь, если они с радостью воспримут изгнание сёгуна из столицы и сочтут это справедливым наказанием, соразмерным его прегрешениям.

Тем же вечером войско, осадившее дворец сёгуна, перегруппировалось и, как бы в силу нехватки воинов, оставило в оцеплении изрядную дыру. Однако же приближенные сёгуна во дворце заподозрили западню и до самой полуночи не предприняли попытки к бегству. Но вот наконец в ночном мраке и под проливным дождем группа всадников внезапно пронеслась по мосту над крепостным рвом и помчалась прочь из столицы.

Достоверно узнав о бегстве сёгуна, Нобунага обратился к своему воинству:

— Дворец опустел! Нет никакого смысла штурмовать его. Но сёгунат, правивший страной на протяжении четырнадцати поколений, рухнул! Поэтому ворвемся в этот пустой дворец с победными кличами! Да будет наш штурм заупокойной службой по недостойному правлению сёгунов из рода Асикага!

Дворец Нидзё разрушили в ходе одной атаки. Почти все, кто не пустился в бегство вместе с сёгуном, сдались на милость победителя. Даже двое представителей высшей знати, Хино и Такаока, смиренно просили прощения у Нобунаги. Лишь один человек — Мибути Ямато — и его военачальники общим числом чуть более шестидесяти бились насмерть. Никто из них не бежал и ни один не сдался: все пали в бою, умерев истинно самурайской смертью.

Покинув Киото, Ёсиаки нашел прибежище в Удзи. Словно подтверждая свою никчемность, он и здесь не сумел организовать мало-мальски серьезного сопротивления. К тому же у небольшого отряда сопровождавших его воинов отсутствовала воля к борьбе. Когда недолгое время спустя войско Нобунаги окружило храм Бёдоин, служивший Ёсиаки пристанищем, он сдался, так и не вступив в схватку с могучим противником.

— Всем покинуть помещение, — распорядился Нобунага.

Он сел чуть прямее и посмотрел Ёсиаки в глаза:

— Надеюсь, вы не забыли, как когда-то назвали меня своим вторым отцом. Как хорош был тот день, когда вы пришли во дворец, восстановленный мною для вас.

Ёсиаки безмолвствовал.

— Припоминаете?

— Князь Нобунага, я ни о чем не забыл. Зачем вы сейчас вспоминаете об этом?

— Вы трусливы, мой господин. Я не намерен лишать вас жизни: даже сейчас, даже после всего, не намерен. Но почему вы все время лжете?

— Простите меня. Я заблуждался.

— Счастлив услышать это. Но вы попали в очень трудное положение. Даже если не забывать о том, что вы — сёгун по праву рождения.

— Мне хочется умереть. Князь Нобунага… Я прошу вас… помочь мне совершить сэппуку.

— Вот уж нет! — Нобунага расхохотался. — Простите за грубость, но, мне кажется, вы и живот себе разрезать не сумеете. Мне так и не удалось возненавидеть вас по-настоящему. Беда в том, что вы все время играли с огнем, а искры разлетались по всем провинциям.

— Теперь мне это понятно.

— И поэтому мне хочется подыскать для вас какую-нибудь безвредную и безобидную форму отставки. Я оставлю у себя вашего сына и позабочусь о его воспитании, чтобы вам не пришлось тревожиться за его будущее.

Ёсиаки была дарована свобода — свобода удалиться в изгнание.

Под надзором Хидэёси сына Ёсиаки привезли в крепость Вакаэ. Воистину то был добрый жест в ответ на злодеяния, но подозрительный и обидчивый Ёсиаки решил, что его сына вежливо взяли в заложники. Комендантом крепости Вакаэ был Миёси Ёсицугу, которому пришлось позже предоставить приют и самому Ёсиаки.

Ёсицугу этому, однако же, не слишком обрадовался: заносчивый, хотя и низверженный сёгун изрядно докучал ему. И вот он пошел на хитрость, постоянно внушая Ёсиаки одно и то же:

— Мне кажется, здесь вы не можете чувствовать себя в полной безопасности. Нобунага способен, придравшись к любому пустяку, переменить свое решение и приказать обезглавить вас.

Ёсиаки спешно покинул Вакаэ и переехал в Кии, где попытался подбить монахов-воинов из Кумано и Сайги на восстание, обещая им неслыханные доселе привилегии в обмен на помощь в деле свержения Нобунаги. Однако же, именуя себя прежним титулом и вспоминая свое былое могущество, теперь он вызывал у людей только презрение и насмешки. Рассказывали, что и в Кии он задержался ненадолго, переправившись затем в Бидзэн и поступив на содержание клана Укита.

Началась новая эпоха. Свержение сёгуната было подобно внезапному появлению солнца на затянутом тучами небосводе. И вот уже кое-где показалась чистая синева. Ужасны времена, когда, не имея перед собой истинно высокой общегосударственной цели, страной правят бессильные и недалекие правители, не имеющие за душой ничего, кроме титула. Самураи, хозяйничавшие в провинциях, цепко держались за свои привилегии; духовенство копило богатство и усиливало свое и без того огромное влияние. Бессильна была придворная знать, вынужденная сегодня обращаться за помощью к самураям, завтра — к духовенству, а послезавтра — ища защиты от тех и от других у сёгуна. Жители империи были поделены на четыре народа — народ монахов, народ самураев, народ придворных и народ сёгуната, — и все они вели между собой бесконечные войны.