Опасны и для настоящего, легко превращая то, что справедливо может быть предметом гордости, в самую худшую форму национального самосознания – в гордыню.

8 августа 1700 гола в Москву пришло известие о подписании мира с Турцией. Петр мог вздохнуть с облегчением: он получал долгожданную свободу, чтобы вместе с союзниками обрушиться на шведов. Царь еще не ведал, что по злой иронии судьбы в тот же самый день число его союзников сократилось ровно вдвое. 8 августа датский король Фредерик IV, спасая свою беззащитную столицу, принужден был подписать под диктовку Карла XII условия Травентальского мира и выйти из войны. Впрочем, едва ли это печальное известие могло остановить Петра: жребий был давно брошен, осталось только перейти Рубикон. 19 августа была объявлена война Швеции. 22 ав1уста царь покинул Москву, а 24 в поход выступила и вся армия. В последовательности этих дат – Петровское пренебрежение традициями, когда отправлявшийся в поход царь торжественно покидал столицу вместе с дворовым полком. Но царь давно уже подчинялся логике дел, а не логике традиции. К тому же он просто сгорал от нетерпения скорее начать войну, и возня с переговорами в Константинополе была ему как нож к горлу. Едва этот нож оставили – он кинулся в войну.

Петра не смущало, что он начал военную кампанию осенью, когда, по обыкновению, было принято сворачивать военные действия и отводить войска на зимние квартиры. Здесь – не одно нетерпение, а и расчет: царь не собирался отставать от своих союзников в разделе шведских владений в Прибалтике. И хотя договор с Августом ограничивал его притязания Ижорской землей и Карелией, он хорошо знал способ перекраивать соглашения – взятыми и не отданными назад городами. Но еще лучше об этом было известно союзникам-соперникам. «Вы хорошо знаете, как хлопотали мы о том, чтоб отвратить его (Петра. – И.А.) от Нарвы», – писал саксонцам лифляндец Паткуль, прогнозируя еще в начале сентября все возможные последствия царского упрямства – со взятием Нарвы Петр мог двигаться на Ревель, Дерпт и, хуже всего, – на Ригу. «Поневоле станешь бояться, имея дело с таким государем, вспомнив об его силах и о всех его движениях», – продолжал Паткуль, совершенно точно повторяя в этом своем «невольном страхе» опасения, обуревавшие короля Августа. Отговорить от осады Нарвы Петра даже верткому Паткулю не удалось. Он смирился «из опасения, чтоб не раздражать его», но не отказался от интриг, чтобы в будущем «таким образом охранить право короля».

Основной удар должен был наноситься по Нарве. Ее взятие обеспечивало фланг русских войск, которым предстояло действовать в Ингрии. Под Нарву должны были сойтись армии в 63 тысячи человек, большую часть которых составляли регулярные солдатские полки.

22 сентября передовые части русских подошли к стенам Нарвы. К началу октября к крепости подтянулись полки Адама Вейде (более 11 тысяч человек) и Автомона Головина (14 тысяч человек). Войска тотчас занялись фортификационными работами: стали устанавливать батареи, рыть траншеи и ров с расчетом не только осады Нарвы, но и отражения попыток ее освобождения извне. В конце октября ударили по Нарве из орудий. Здесь выяснилось, что «бросание бомб» – занятие небезопасное и, что обидно, – малоэффективное. Оказалось, что порох был низкого качества и едва докидывал ядра до крепости; что недостаточный калибр орудий, особенно «верховых», не приводил к желаемому разрушению бастионов; что люди, наконец, плохо выучены, а некрепкие орудийные станки окончательно разбиты не неприятелем – дурной дорогой. К середине ноября из-за недостатка пороха обстрел прекратился. Надо было выуживать обозы из осенней хляби и гнать их в лагерь. К этому прибавились еще две тревожные новости, от которых царским генералам приходилось озабоченно морщить лбы. Первая новость: Август, единственный союзник Петра, снял осаду Риги и отошел на зимние квартиры. Вторая: Карл XII, одолев жесткие осенние шторма, все же высадился в Пернау (Пярну). Из этого следовало, что не имея возможности сразиться с польским королем, Карл, возможно, вознамерится схватиться с царем Петром.

26 октября навстречу королю был послан Б.П. Шереметев с дворянским ополчением – около 5 тысяч человек. Он должен был дойти до Везенберга и разведать намерения противника. Шереметев углубился на 120 верст, Везенберг занять не успел и отошел к деревне Пертц. Здесь он столкнулся со шведским разведывательным отрядом. Шереметев разбил его, получив от пленных подтверждение о движении короля с тридцатитысячной армией к Нарве, и поспешно отступил к дефиле между болотами у Пагаиоки, в 40 верстах от Нарвы. Оправдываясь перед царем, он писал, что отошел «не для боязни, для лучшей целости и для промыслу над неприятели». На самом деле, Шереметев пятился все время к Нарве из-за сильного опасения столкнуться с главными силами шведов. Но 16 ноября шведы неожиданным ударом сбили заставы Бориса Петровича у Пагаиоки, и тогда Шереметев, к великому удивлению и радости Карла XII, в ночь на 17 ноября без боя оставил эту сильнейшую позицию и побежал к нарвекому лагерю.

Бесспорно, Шереметев действовал из рук вон плохо. Он не оседлал единственную дорогу в тех местах, где шведы не имели возможности обойти его, не разрушил даже переправы и мосты. Отступая конным, не оторвался от пешего противника. Неожиданно появившись под Нарвой рано утром 18 ноября, он сообщил о приближении короля, который и вправду объявился… уже вечером!

Однако не один Шереметев был виновен в том, что на протяжении 150 верст от Пярну до Нарвы, где были как минимум три труднопреодолимые переправы, не удалось задержать неприятеля. Его не подкрепили ни пехотой, ни легкой артиллерией. А по тогдашним установкам он не только с дворянской конницей, но и с регулярной кавалерией не мог долго препятствовать наступлению пехоты. Наконец, сам царь, зная о нерасторопности тяжелого на подъем Бориса Петровича, не дал ему четких указаний.

Сильно усугубил положение войск отъезд царя в Новгород в ночь на 18 ноября. Вступивший в командование войсками герцог де Кроа ни в коей степени не мог заменить его. Все строгие наставления царя своим генералам, офицерам и даже солдатам слушаться нового главнокомандующего «яко самому его царскому величеству под тем же артиклом», не могли достигнуть своей цели. Вообще, эпизод с «арцухом фон Кроем» на первый взгляд кажется совершенно непонятным. Зачем Петру нужен был этот генерал «цесарской службы», успевший за 49 лет службы четырежды поменять своих «хозяев»? Но кого еще мог поставить во главе войска Петр? Патрик Гордон совсем не ко времени сошел в могилу. Следом за ним последовал Лефорт. Из живых остался Федор Головин, до того получивший звание генерал-адмирала, а с началом войны со шведами ставший генерал-фельдмаршалом. Но этот опытный дипломат фельдмаршалом был липовым. Это прекрасно было известно Петру. Не случайно, покидая войска, царь взял с собой Головина: со своими знаниями и способностями генерал-фельдмаршал нужен был ему не на поле сражения, где от него было мало проку, а за столом переговоров с королем Августом.

Сам Петр ни по своему скромному чину капитана, ни по принципиальным соображениям, на должность главнокомандующего не претендовал. Да и оставляя вместе с Головиным армию, он в любом случае должен был искать нового главнокомандующего. Де Кроа показался ему для этого самой подходящей фигурой: он еще в Амстердаме, напрашиваясь на русскую службу; выложил перед Петром рекомендательные письма, подписанные самим императором. В них герцог – «храбрый», «опытный генерал», который обязательно «снискает новую славу под знаменами Русскими». Что же еше было нужно?