Андрей. Как же так, Андрюша?

Она заперла за участковым дверь, и тогда остатки сил покинули ее. Прислонившись к двери спиной, она медленно съехала по ней, села на корточки, засунула пальцы обеих рук в рот и, до боли закусив их зубами, стала без слов, немо и страшно, выть через этот импровизированный кляп. Рыдания сотрясали все ее тело, но глаза оставались сухими — она многое отдала бы сейчас за то, чтобы заплакать, но отчаяние было слишком велико — оно заполнило собой весь мир, высушив слезные протоки, как суховей. Кроваво-грязный водоворот засасывал ее все глубже в зловонную тьму, где у самого дна кормились огромные слепые чудовища... Она уже побывала там однажды, она давно стала там своим человеком, хорошо — даже слишком хорошо — усвоив царивший там закон клыков и когтей. Освещенная утренним солнцем поверхность удалялась с каждым мгновением, и пути назад не было, потому что на ногах у нее огромным мертвым грузом висело прошлое.

Я мертвая, думала она. Жирный ублюдок Костик, штатный киллер Банкира, изнасиловал меня и убил... задушил проволочной удавкой, как Верку Волгину, а потом какой-то неумный шутник вдохнул в меня некое подобие жизни, но смерть осталась со мной, во мне, и я заражаю ею всех вокруг, а мне ничего не делается — все правильно, нельзя умереть дважды, у меня к этому делу иммунитет...

Сейчас меня вырвет, поняла она. Заблюю весь пол. Нет уж, сказала она себе, дудки, мертвые не блюют, и тут же вскочила и едва успела добежать до туалета, где ее вывернуло с чудовищной, пугающей силой. И тогда она заплакала, сидя на грязноватом кафельном полу и прислонившись щекой к холодному фаянсу унитаза, — заплакала неудержимо, взахлеб, всхлипывая и причитая, в голос, по-бабьи, — в который раз поименно и скопом оплакивая всех.

Выплакавшись, она прошла в комнату, села на раскладушку и придвинула к себе свою спортивную сумку. На дне, рядом с пистолетом, лежала припасенная на новоселье бутылка коньяка. Коньяк был хороший, и горлышко оказалось закупоренным настоящей пробкой. Извлечь ее, конечно же, было нечем, и Катя небрежно отбила горлышко стволом пистолета. Раньше она видела такое только по телевизору и сильно сомневалась в том, что этот фокус ей удастся, но горлышко послушно отскочило и, бренча по полу, отлетело в угол. Катя отсалютовала бутылкой в пространство и сделала огромный глоток, нимало не заботясь о том, что может порезаться, а то и проглотить осколок стекла. Она мучительно закашлялась, расплескивая дорогой коньяк из наклонившейся бутылки. На глаза опять навернулись слезы, и она почувствовала, что стремительно пьянеет.

— С новосельем, Скворцова, — перехваченным голосом сказала Катя. — С днем рождения, сука.

Катя решила шиковать. С непривычки общественный транспорт оказывал угнетающее воздействие на ее психику. Заняв денег и доложив недостающую сумму из той премии, что выплатил ей Щукин за то, как она разобралась с грабителем в казино, она купила недорогой, но еще вполне жизнеспособный десятилетний «Скорпио» немецкой сборки. Сосед-инвалид, два месяца назад продавший свой «Запорожец» с ручным управлением, по сходной цене в рассрочку уступил ей металлический гараж во дворе. Выводя по утрам машину из гаража, Катя привычно отыскивала на третьем этаже окна своей квартиры и с некоторой неловкостью думала о том, что явно и недвусмысленно идет в гору — квартира на Арбате, машина, гараж, хорошо оплачиваемая работа... У нее было ощущение, что она заключила сделку с дьяволом. Условия сделки были ей не вполне ясны, зато плоды были налицо, весомые и ощутимые. «Какова-то будет расплата», — со вздохом подумала она, выбираясь из машины, чтобы запереть гараж.

Ворота в гараже были с норовом, и ей пришлось как следует надавить на них плечом, чтобы провернуть в замке ключ. Изо всех сил упираясь в неподатливое железо, покрытое шелушащейся голубой краской, Катя думала о том, сколько лишних, никому не нужных усилий совершает рядовой россиянин ежедневно, даже не замечая того. Сил и времени, постоянно расходуемых на незаметные миру сражения с заедающими замками, слишком тугими дверными пружинами, барахлящими водопроводными кранами и смывными бачками, на стояние в очередях и приготовление вкусной и здоровой пищи из последней луковицы, стакана манной крупы и позавчерашних объедков, хватило бы, наверное, на осуществление любой утопии, когда-либо рождавшейся в мозгу полубезумных философов, бредивших раем на земле. Американцы давно решили бытовые проблемы, но им, увы, наплевать на утопии — они делают деньги и учат птиц, как правильно клевать червяка... причем в глобальных масштабах.

А может быть, мечты о справедливом устройстве общества и всеобщем благоденствии прямо вытекают из пустого желудка? «Ну правильно, — иронически подумала она, — чему же еще вытекать из желудка, если он пустой? А что вытекает из желудка полного — общеизвестно. Вернее, выпадает...»

Заперев наконец упрямые ворота, она вернулась за руль и вдруг замерла в полусогнутом положении, глядя на сценку, происходившую неподалеку.

Ворона дралась с кошкой, отвоевывая у нее какой-то темный лоскут, имевший, по всей видимости, немалую кулинарную ценность. Большая серая птица прыгала вокруг припавшей к земле грязно-белой кошки, грозно растопыривая крылья и делая стремительные выпады острым клювом. Кошка шипела, отмахиваясь передней лапой с выпущенными когтями. Радуясь удаче, Катя зашарила вокруг себя и по себе в поисках камеры, но тут же обмякла, поняв тщетность этих поисков.

"Что это на меня нашло, — думала она, запуская двигатель и вряд ли замечая, что изо всех сил стискивает зубы. — Вспомнила бабушка девичий вечер... Вот они, сделки с дьяволом, — думала она, слишком резко трогая машину с места и с ювелирной точностью вписываясь в арку, которая вела на улицу. — Сучка ты, Скворцова. Квартирочки, машиночки... Телевизор купила, курица... Екатерина Ивановна Воробей... Или не Ивановна? Вот черт, надо бы в паспорте посмотреть, что ли... Плевать... Хоть Ивановна, хоть Степановна, а простенький фотоаппарат купить даже не подумала. Да зачем он мне, простенький? Не надо прибедняться, Екатерина как-вас-там по батюшке, денег у вас теперь на ха-а-ар-рошую фотолабораторию хватит. А если продать эту дурацкую таратайку, то и на две. Только зачем мне две? Мне и одна-то без надобности...

А что, — оживилась она, выруливая на Новый Арбат и вливаясь в плотный транспортный поток, — это идея. Натянуть Щукину нос, продать к чертям квартиру, машину... все продать, купить аппаратуру и зажить, как раньше. А? Найдет? Найдет, наверное. Ну и застрелить его к чертовой матери — опять же, как раньше.

Ох, не к добру ты развеселилась, — одернула она себя. Это, между прочим, как раз и будет сделка с дьяволом: украсть и убить, чтобы жить, как раньше. Не получится, как раньше, Скворцова. Раньше ты была — человек, а теперь — человек с ружьем. Ощущаешь разницу? То-то и оно..."

Мысли ее, совершив небольшой скачок, снова вернулись к Лизке Коноваловой. «Кто же тебя приложил-то, подруга, — в который уже раз спрашивала она, — кому же ты помешала? Ох, найду я этого умника — живым не уйдет...» Мысль о таком убийстве ей почему-то не претила, по крайней мере, в данный момент, и она стала привычно прикидывать, кто же все-таки мог организовать нападение. Ничего нового она придумать, конечно, не могла, мысли крутились по замкнутому кругу, как белка в колесе: милиция — ФСБ — Щукин — мафия — Гоша — грабители, и опять: милиция — Гоша...

Но сегодня в этом гладком, отполированном до блеска колесе чувствовалась какая-то едва заметная щербинка, микроскопический изъян, зацепка, никак не дававшаяся в руки. Эта выбоина образовалась явно вследствие ее недавних размышлений — просто как след произвольно срикошетившей ассоциации. Какой? Что это было?

Катя стукнула ладонью по рулю и заставила себя думать, восстанавливая ход своих мыслей начиная с того момента, как она вышла из дома. Так... Ворота гаража, низкий КПД наших усилий... ага, утопии и антиутопии... ворона с кошкой... фотоаппарат... лаборатория, сделка с дьяволом... нет, все это было не то, хотя...