— Все мои неприятности в основном происходят именно из-за этого, — сообщила ему Катя. — А если честно, то мне кажется, я уверена, что клуб служит прикрытием для чего-то другого. Если честно, то я ощущаю себя втянутой в какие-то довольно грязные дела. Вот как это выглядит, если честно. И, если уж мы начали говорить честно, не пытайтесь больше проворачивать трюки вроде того, который стоил вам вашей машины и двух человек.

«Господи, что же это я такое несу?! Я же выболтала ему все, что знала! Я же у него теперь, как под микроскопом! Блин, Скворцова, — подумала она с отчаяньем, — ты только стрелять и умеешь, а думать — ну, ни грамма...»

Щукин издал горлом недовольный хрюкающий звук, легко спрыгнул со стола, обошел его и опустился в свое кресло. «Правильно, — подумала Катя, как можно более незаметно запуская руку за пазуху, — вот сейчас я и узнаю, в каком ящике стола он держит пистолет... а также и то, кто из нас обладает лучшими рефлексами». Все утро она провела за довольно странным занятием, отрабатывая сложный навык быстрого извлечения из наплечной кобуры громоздкого «стечкина» с глушителем. Это действительно оказалось сложно, но Катя решила проблему, укрепив кобуру немного под углом и приучив свою руку делать более широкий и плавный, чем обычно, жест.

Щукин, сохраняя озабоченное выражение лица, полез правой рукой в верхний ящик стола. Катя сделала стремительный плавный рывок, непривычно длинный из-за глушителя, и направила пистолет на Щукина намного раньше, чем тот успел хотя бы попытаться вынуть из ящика свой. Впрочем, «направила» — это было не совсем то слово, потому что толстая труба глушителя замерла не более, чем в сантиметре от глаз Щукина.

Щукин досадливо поморщился и небрежно отвел ствол пистолета в сторону.

— Ну, перестань, наконец, дурачиться, — проворчал он. — Что ты себе, в конце концов, позволяешь? Я тебе не мальчик, черт возьми.

Он достал из ящика стола пачку «Кента», щелчком выбил из нее сигарету и закурил, иронически наблюдая за тем, как слегка смущенная Катя убирала пистолет в кобуру.

— Тяжелая артиллерия? — снисходительно улыбаясь, спросил он. — Ты прямо как настоящий гангстер. Откуда такая игрушка?

— Отобрала у вашего «нужного человека», — буркнула Катя. — И даже не просите — не отдам.

— Вооружаешься, как «зеленый берет», а ведешь себя, как институтка, — заметил Щукин. — Запомни раз и навсегда: если ты будешь со мной работать, то ни о чем просить тебя я не буду. Я буду приказывать, а ты будешь выполнять. Это ясно?

Катя молча кивнула, решив проглотить это — пока.

Громоздкий бульдозер, в кабине которого она сидела, как дрессированная мартышка, изображающая водителя для киносъемки, снова делал крутой поворот, и Кате не хотелось осложнять дело закатыванием скандалов по мелочам.

Щукин еще некоторое время смотрел на нее в упор, словно ожидая возражений, но в конце концов расслабился и вернулся к своей сигарете, сделав глубокую затяжку.

— Пистолет можешь оставить себе, — сказал он. — В конце концов, будет дураку наука. Теперь по делу. Ты права, клуб — просто «крыша» для настоящего бизнеса. Но, я подчеркиваю, для бизнеса, а не для банды, как ты, похоже, решила.

— Угу, — сказала Катя, — понятно.

Она осталась при своем мнении, но решила помалкивать: она сегодня уже и так наговорила много лишнего.

— Мы посредничаем в торговле между западными производителями и нашим потребителем, — продолжал Щукин. Теперь речь его лилась плавно, словно он выступал на пресс-конференции. — Само собой, не бесплатно. Тот уровень секретности и конспирации, который ты можешь здесь наблюдать, — а он, поверь, гораздо выше, чем это кажется на первый взгляд, — является вынужденной и, надеюсь, временной мерой. Одно время мы пытались работать легально, но в этом деле столько бюрократических рогаток, ненужных ограничений... И потом, знала бы ты, какие с нас драли налоги!..

— Вот, — не удержавшись, вставила Катя. — Это уже другое дело. А то хоть икону с вас пиши. А что за товар? Наркотики?

— Темень, — сказал Щукин. — Наркотики идут с востока на запад, а не наоборот. Лекарства.

— Наркосодержащие?

— Да что ты прицепилась к этой наркоте?! Ничего подобного. И вообще, не изображай из себя следователя — для этого у тебя кишка тонка.

— Гм, — сказала Катя.

— Вот тебе и «гм». Кстати, о следствии... Насчет машины... ну, той самой... забудь. Это была случайность, и это не имело к тебе ни малейшего отношения. Договорились?

— Гм, — повторила Катя. — Хорошо. Будем считать, что договорились.

— Мне не нравится твое «гм», — сказал Щукин, — но Бог с тобой. Так ты будешь с нами работать?

— Да я, по-моему, и так работаю, — старательно изображая удивление, сказала Катя.

— Актриса из тебя, как из веревки кочерга, — усмехнулся Щукин. — Это была не работа, а испытательный срок. Ну, что скажешь?

— А куда мне деваться? — на этот раз совершенно искренне сказала Катя. — Правда, это будет зависеть еще и от того, какая работа. Отстреливать налоговых инспекторов мне бы не хотелось.

— Думаю, что и не придется, — успокоил ее Щукин. — Будешь развозить товар по точкам. Работа довольно тонкая, поскольку потребитель, как правило, знает про нас столько же, сколько и милиция, то есть буквально ничего. Ну и конкуренты, конечно, и любители заграбастать чужие бабки... в общем, не соскучишься. Зато платить буду по-настоящему.

— А до сих пор было не по-настоящему?

— До сих пор ты получала половинную ставку, — ответил Щукин. — В связи с прохождением испытательного срока.

— Ого, — сказала Катя.

— Ага, — в тон ей подтвердил Щукин.

Когда Катя вышла из кабинета, навстречу ей попался веселый и одновременно, как всегда, сильно озабоченный Гоша, торопившийся в кабинет Щукина с ворохом каких-то шелестящих бумаг.

— Привет, лисичка! — весело крикнул он, увидев Катю.

— Здравствуй, Колобок, — ответила Катя.

Веселый Гоша исчез за дверью щукинского кабинета, а Катя осталась в коридоре со своими раздумьями и сомнениями. По правде говоря, в голове у нее была жуткая, совершенно непроворотная каша, и разбираться, что к чему в этом месиве, у нее в данный момент не было ни малейшего желания. Поэтому прежде чем вернуться домой, она отправилась в зоопарк и провела там два с половиной часа, наблюдая за плескавшимися в знаменитых прудах птицами.

Смотреть на сидевших за решеткой зверей ей сегодня почему-то не хотелось.

Мама привела мальчика в зоопарк. Мальчик увидел обезьян и говорит маме: «Смотри, сколько программистов!» Оказывается, они, как и папа мальчика — программист, естественно, небритые, волосатые и все время чешутся... Н-да.

Инженер-программист Павел Смирнов, безработный инженер-программист, кряхтя выбрался из кровати. Электронный будильник, стоявший ввиду отсутствия такой мелкобуржуазной роскоши, как прикроватная тумбочка, прямо на полу, показывал половину двенадцатого. Некоторое время Павел смотрел на светящийся циферблат, тупо моргая и пытаясь сообразить, день сейчас или ночь. Не придя к какому-либо определенному выводу, он отправился в туалет, шлепая по линолеуму босыми заплетающимися ногами, к подошвам которых неприятно прилипал мелкий мусор.

Даже не потрудившись закрыть за собой дверь, он встал над унитазом и долго мочился, приспустив мятые красные трусы и придерживаясь левой рукой за стену, чтобы не упасть. Он все еще чувствовал себя совершенно пьяным и испытывал желание избавиться от излишков алкоголя простейшим народным методом, а именно путем введения двух пальцев поглубже в горло. Он посмотрел на свои пальцы. Пальцы были грязные, с траурной каймой под ногтями и с полустершейся засохшей кровью на фалангах, и Павел решил не экспериментировать.

Вернувшись в комнату, он снова остановился перед кроватью, глядя на будильник. Без двадцати двенадцать. Так ночи или дня все-таки? Если это ночь, то надо ложиться досыпать, а если день, то, напротив, давно пора вставать. Да я и так стою, подумал он, почесывая дрожащими пальцами небритую щеку и переводя взгляд на окно. За окном было светло. «Белая ночь, — подумал Павел и поддернул сползавшие трусы. — Куда же это я заехал?»