— Если это какой-нибудь фокус, — предупредила Катя, вынимая пистолет и садясь вполоборота к двери, — то он вам дорого обойдется.

— Ого, — сказал ничуть не испуганный Ульянов, — вот так «Минимед»! Я бы сказал, что это скорее похоже на макси-ган. Эта штука стреляет таблетками?

— Это просто универсальная клизма, — ответила Катя, стараясь одновременно уследить и за Ульяновым, и за дверью. — Отлично прочищает мозги.

Катя опустила пистолет дулом вниз так, чтобы он не сразу бросился вошедшим в глаза. Шаги замерли по ту сторону двери, но в комнату никто не вошел. Вместо этого Катя услышала звук, который, проживи она хоть сто лет, она ни с чем не смогла бы спутать. Раздавшийся за дверью сухой металлический щелчок мог означать только одно — там, на узкой лестничной площадке, кто-то опустил флажок автоматного предохранителя.

— Странно... — начал говорить Ульянов, но Катя в одностороннем порядке прервала беседу, ничком бросившись на пол и откатившись в сторону в тот самый миг, когда за дверью прогрохотала автоматная очередь.

Пули прошли сквозь дверь, как сквозь пустое место.

От двери полетели щепки, монитор компьютера взорвался с глухим кашляющим звуком, брызнув во все стороны стеклом. Свинцовый дождик пробежался по столу, взвихрив лежавшие на нем бумаги и оставив на полированной крышке цепочку непристойно белевших выщерблин. Звякнуло разбитое оконное стекло, и Ульянов, несколько раз подскочив в своем кресле, словно оно вдруг превратилось в электрический стул, мягко повалился под стол, выставив на обозрение испачканную кровью и вспоротую пулями спинку кресла.

Катя выстрелила в дверь, лежа на боку и держа тяжелый пистолет двумя руками. Звук получился слабеньким, словно чихнул котенок, но в изуродованном дверном полотне возникло еще одно отверстие. За дверью раздался взрыв матерной ругани, и новая автоматная очередь ударила в филенку, превращая ее в решето. Из злосчастной спинки кресла полетели клочья поролона, а изображенная на висевшем на стене напротив входа рекламном плакате белозубая гражданка, уверявшая посетителей Ульянова в том, что жевательная резинка «Орбит» спасет их от кариеса, получила пулю в нижнюю челюсть, навсегда избавившись от проблемы ухода за зубами.

Поняв, что последует за этим, Катя вскочила и бросилась к окну. Дверь за ее спиной начала открываться, точнее — ее попросту распахнули мощным ударом ноги, но время опять замедлилось, позволяя наполнить растянувшиеся секунды действием, — в тот самый момент, когда она, ударив плечом, вывалила двойную раму наружу и в водопаде стеклянных осколков и разваливающихся на лету кусков дерева выпрыгнула из окна, напоследок еще раз выстрелив из пистолета в сторону двери, чтобы хоть немного задержать нападавших.

Выпущенная ей вдогонку очередь ушла в голубое сентябрьское небо. Катя приземлилась в узкую, заросшую крапивой и заваленную мусором щель между бревенчатой стеной здания и высоченным забором дровяного склада. Падая, она больно ударилась о забор, порвав куртку и заработав парочку ссадин, и сильно растянула лодыжку. Она попыталась встать, но тут же, охнув, снова упала на одно колено — все-таки контора Ульянова помещалась на третьем этаже. «Могло быть и хуже», — подумала Катя, предпринимая новую попытку подняться и упираясь левой рукой в скользкие бревна, а правой, в которой все еще был зажат пистолет, в занозистые доски забора.

Из-за угла дома выбежал человек. Разглядеть его Катя не могла, она видела только темный силуэт на фоне яркого света, но автомат она рассмотрела очень хорошо. Автоматчик протиснулся в щель и тут же едва не упал, споткнувшись о догнивавший под стеной сломанный стул. Катя перенесла вес тела на здоровую ногу, оторвала правую руку от забора и выстрелила в этот черный силуэт, будто бы вырезанный из картона и небрежно вклеенный в яркий полуденный свет чьей-то бездумной рукой. Человек взмахнул руками, роняя автомат, и опрокинулся на спину так стремительно, словно с разбега наскочил на стену из упругой твердой резины, которая без церемоний отшвырнула его назад.

Услышав, как зашуршала у нее за спиной крапива, Катя начала оборачиваться, уже понимая, что делает это недостаточно быстро. Это было, как в вязком ночном кошмаре, когда убегаешь и никак не можешь убежать от чего-то страшного, надвигающегося на тебя со спины, — Катя оборачивалась и никак не могла обернуться до конца, чтобы встретить опасность лицом к лицу. Перед ее взглядом, словно в замедленной съемке, плыли неструганые, серые от непогоды горбыли покосившегося трехметрового забора, ржавые шляпки гвоздей, качающиеся верхушки темно-зеленой, почти черной крапивы, круглая дырка, образовавшаяся на месте выпавшего сучка... А в следующее мгновение все это взорвалось ослепительной вспышкой белого света и, разваливаясь на куски, стремительно провалилось в нахлынувшую черноту. Катя покачнулась и лицом вниз упала в заросли крапивы.

Стоявший позади нее человек с озабоченным видом повращал кистью правой руки — ему показалось, что он слегка растянул сухожилие, и убрал пистолет, рукояткой которого он только что ударил Катю по затылку, в кобуру, висевшую под мышкой. Сверху, звякнув, упал осколок стекла. Человек поднял голову и встретился взглядом со своим товарищем, выглядывавшим из разбитого окна.

— Ну, что? — спросил тот.

— Отдыхает, — ответил стоявший внизу. — Макарчук готов. Эта сука стреляет, как техасский рейнджер.

— Ладно, — сказал человек в окне. — Волоките ее в машину. Пусть Гаврилин сам разбирается, что с ней делать.

— Волоките... — недовольно буркнул нижний. — Ты ко мне, что ли, на «вы» обращаешься? Или думаешь, что Макарчук мне поможет?

— Ну, не бухти, — донеслось сверху. — Мы уже спускаемся. Да в ней и весу-то килограммов сорок — пятьдесят, не надорвешься.

— Давайте, давайте. Нашли себе носильщика.

Он наклонился, перевернул Катю и, взяв ее за воротник куртки, неторопливо поволок по узкому проходу, свободной рукой отводя в сторону стебли крапивы, поминутно спотыкаясь и матерясь сквозь зубы. Он еще не добрался до угла здания, когда откуда-то донеслись быстро приближавшиеся завывания милицейской сирены. Он быстро огляделся, явно пребывая в нерешительности. Его товарищей видно не было, зато за углом раздался звук запускаемого двигателя. Человек снова быстро нагнулся, запустил руку за отворот Катиной куртки, выхватил оттуда конверт с деньгами и бросился к своей машине.

Выбегая из узкого деревянного ущелья, он остановился, словно вдруг вспомнив что-то важное, обернулся и, быстро прицелившись, выстрелил в лежавшую метрах в пяти от него Катю. Он не видел, попал ли его контрольный выстрел в цель, но проверять было некогда: сирена выла все ближе.

Как только он запрыгнул на заднее сиденье, запыленный «джип» рванул с места и скрылся из вида за полминуты до того, как из-за поворота выскочил милицейский «уазик» с включенными мигалками и сиреной, из которого горохом посыпались вооруженные люди.

— Да, капитан, — сказал полковник Соболевский, так и этак вертя перед собой какие-то бумаги, словно не зная, как с ними поступить: продемонстрировать их капитану или, может быть, просто сжечь или даже прожевать и проглотить, как герой какого-то фильма.

Капитан молча наблюдал за его манипуляциями с несколько преувеличенным выражением туповатой сосредоточенности и готовности подхватывать расточаемые начальством перлы мудрости на своем тяжелом, грубоватом лице. Как следует рассмотрев и правильно оценив это выражение, полковник едва заметно поморщился: рожа у капитана была — хоть на доску почета вешай, а значит, тот продолжал переживать провал столь тщательно спланированной им операции... и еще кое-что, пожалуй. Полковник не знал подробностей, но очень сильно подозревал, что в тот момент, когда серый «Скорпио», потеряв управление, вмазался в столб и превратился в огненный шар, он сам, полковник Соболевский, находился на волосок от гибели — капитан запросто мог не сдержаться и отвернуть голову своему непосредственному начальнику... Так, во всяком случае, казалось полковнику. Поразмыслив, он решил, что свернуть ему шею было за что — поспешил, испугался, занервничал... В конце концов, это он, чертов старый зануда, угробил операцию, блеснув навыками в обращении со стрелковым оружием... Э, да что там!.. Ну, я же тебя удивлю, подумал полковник и, перестав вертеть в руках заключение экспертизы, положил его на стол, твердо припечатал ладонью и подвинул к капитану.