Санта-Барбарой в Гвоздилино именовался монастырь святой великомученицы Варвары, находившийся в такой стадии разрушения, что приехавшие из Мурома попы, полазив полдня по зарослям бурьяна и грудам битого, почерневшего от времени кирпича, плюнули и уехали восвояси, оттерев предварительно подошвы от налипшего на них дерьма. Тихое это местечко располагалось в трех с небольшим километрах от города и как нельзя лучше подходило для дел, требовавших покоя и уединения. Поразмыслив, Мутный Папа решил, что если он не поторопится, то к великомученице Варваре в ближайшее время присоединятся еще два великомученика.

Он гаркнул во все еще продолжавшую тараторить трубку, заставив своего собеседника заткнуться и слушать, и велел собирать людей. Отключившись, он остановил машину и закурил. Нужно было сосредоточиться, настроиться на разборку, проверить пистолет и вообще поразмыслить.

Мутному Папе было ясно, откуда дует ветер, — московский хлыщ решил свести счеты на Папиной территории, вот только делал он это как-то странно. Складывалось совершенно определенное ощущение, что противник действовал наугад: просто взял на базаре первых двух попавших под руку «братанов» и теперь выбивал из них имя главного городского авторитета.

— Козлы, блин, — сказал Мутный Папа, круто разворачивая машину.

В Санта-Барбаре было тихо. У главных ворот в монастырской стене с покинутым видом стоял потрепанный «Чероки» с помятой дверцей и треснувшим лобовым стеклом. Вид у машины был самый что ни на есть затрапезный, рабочий, на такой впору было картошку возить, а не ездить на разборки. С другой стороны, люди, приехавшие в Гвоздилино на этой колымаге, явно не собирались шиковать и пускать пыль в глаза.

Кавалькада, состоявшая из «Паджеро», «Дискавери», двух «Фордов» и одного микроавтобуса «Ниссан», подлетев к монастырю, остановилась, подняв густое облако пыли. Из машин горохом посыпались вооруженные до зубов — спасибо усатым прапорщикам! — люди. На глаз, здесь было больше двадцати человек. Мутный Папа не стал пересчитывать — он и так знал, что приехали почти все.

— Проверьте тачку, — негромко приказал он.

Три человека немедленно бросились к «Чероки». Двое остановились в метре от машины, наведя авто маты, а третий рывком распахнул дверцу.

— Мать твою по башке коромыслом, — сказал Мутный Папа, когда все, что взлетело в воздух, уже упало и они смогли подняться на ноги.

На месте «Чероки» яростно и дымно полыхал огромный костер. Одежда на двух валявшихся поодаль трупах тоже горела. Третьего — того, что открыл дверцу, нигде не было видно, и Мутный Папа предположил, что его никто и никогда больше не увидит — ни живого, ни мертвого, поскольку шандарахнуло так, что слышно, наверное, было даже на противоположном конце города.

— Фраера столичные, — сплюнув, произнес кто-то у него за спиной. — «джипов» у них, понимаешь, хоть задницей жри, можно в них бомбы подкладывать вместо сигнализации.

— Вперед, — сказал Мутный Папа, сплевывая под ноги окурок. — Найти и замочить всех до единого.

Он вернулся к своему «Паджеро» и уселся на водительское место, оставив дверцу открытой и небрежно опершись левой ногой о хромированную подножку. Вооруженные люди, настороженно оглядываясь, начали по одному проходить в ворота. Когда последний из них скрылся внутри, Папа вставив губы сигарету и вынул из кармана зажигалку. Прикурить он не успел — внутри монастырской ограды хлопнул пистолетный выстрел, с треском лопнула граната, и вдруг оттуда донесся басовитый уверенный грохот пулемета, сквозь который лишь время от времени пробивался истеричный треск автоматных очередей.

Мутный Папа выронил сигарету из разом помертвевших губ.

Сомнений быть не могло — в загаженных развалинах Санта-Барбары, не жалея патронов, стреляли из ручного пулемета, причем съевший собаку на стрелковом оружии Папа мог бы поклясться, что это был, как минимум, трижды трахнутый немецкий «МГ-34», одним выстрелом из которого можно было завалить бешеного слона. Ничего подобного на вооружении у Папиных орлов не было сроду, пока что им хватало автоматов, и те три пулемета Калашникова, что имелись в наличии, были припрятаны до лучших времен в надежном месте.

Пока он думал, в монастыре еще трижды грохнули взрывы. Пулемет все не умолкал, и теперь в его остервенелый лай начали вплетаться крики. Это были самые настоящие вопли тех, кого убивали.

Папа все еще сидел со спущенной на подножку ногой и разинутым от удивления ртом, не чувствуя, как нагревается в ладони продолжающая гореть зажигалка, когда из ворот, шатаясь и придерживая левой рукой правую, по которой ручьем стекала кровь, выбежал человек. Папа не сразу узнал это белое, как простыня, лицо с фарфоровыми шариками выпученных в смертельном ужасе глаз, а узнав, ужаснулся — он и не думал, что боль и страх могут до такой степени изменить человека.

— Папа, рви когти! — прокаркал тот. — Заводи, тут засада!

Он не успел произнести слово «засада» до конца — последнее "а" обрезало возобновившимся грохотом пулемета. Арка ворот бурно вспенилась известковой пылью, из-под ног у него фонтанами и клочьями полетела земля, но он еще некоторое время продолжал стоять, нелепо кренясь вправо и дергаясь, как дервиш, а на груди у него один за другим стремительно распускались огромные красные «цветы». Потом позади него треснуло, грохнуло, его швырнуло вперед, арку заволокло дымом, и оттуда, крутясь и разваливаясь в воздухе, полетели какие-то черные клочья.

Мутный Папа пришел в себя. Резво убрав ногу с подножки, он захлопнул дверцу, запустил двигатель и рванул с места так, что из-под колес ударили струи песка. Боковым зрением он увидел, как из лениво ворочавшихся в кирпичной трубе арки клубов желто-серого дыма выбежал незнакомый ему человек, державший на весу тяжеленный черный пулемет. Длинный конец пулеметной ленты свободно свисал почти до самой земли. Папа не ошибся — это и в самом деле был легендарный «МГ-34». Толстый ствол в дырчатом кожухе повернулся вслед уходящему «джипу», плюясь бледным огнем, лента затряслась, извиваясь, как живая змея, и поползла в вороненую коробку казенника. Заднее стекло «джипа» со звоном вылетело к чертовой матери, а через секунду за ним последовало лобовое. Мутный Папа закричал, ловя бешено разинутым ртом ворвавшийся в машину теплый тугой ветер, напоенный запахами полевых цветов и мягкой дорожной пыли.

Позади снова коротко прогрохотало, он услышал это даже сквозь рычание двигателя, больше не приглушаемое отсутствующим лобовым стеклом, и его шею обожгло короткой острой болью. «Убит», — подумал Папа, но мир, вопреки его ожиданиям, не погрузился во тьму, а продолжал мчаться навстречу с бешеной, все увеличивающейся скоростью. Папа давил на газ так, словно хотел дотянуться ногой до дороги. Он сообразил, что его всего-навсего задело, и постарался упорядочить свое стремительное бегство, но сделать это было не так-то просто: за ним, оказывается, уже пустились в погоню, и он с яростью узнал в настигавшем его автомобиле серебристый «Дискавери», свою вторую машину, которую он время от времени одалживал ребятам. Московские догоняли его на его собственной машине, стреляя вслед. Слава Богу, удержать «МГ» в одной руке было трудно, так что палили они из пистолета, но Папе хватало и этого.

Мутный Папа выхватил из бардачка ТТ, забросил руку назад и, более или менее ориентируясь с помощью чудом уцелевшего зеркала, выпустил в преследователей всю обойму до последнего «масленка». И — недаром все-таки ходил он в церковь, не напрасно башлял толстопузому попу из партийных! — случилось маленькое чудо: он попал. «Лендровер» сделал крутой и какой-то неуверенный вираж и ткнулся носом в канаву, задрав кверху серебристый пыльный зад. Вслед Папе дали длинную очередь, но это была ерунда на постном масле — Мутный Папа был уже далеко и с каждой секундой уходил все дальше. На рассвете следующего дня Мутный Папа прибыл в Москву и приступил к завершающей стадии своих поисков.