«Допустим, мне удастся заманить его сюда, — рассуждала Катя. — И что? Он не такой дурак, чтобы купиться на всякие глупости вроде неожиданного прилива страсти или не менее неожиданного поноса. К тому же у него пистолет, а у тебя, Скворцова, одни наручники, да и те на тебе, а не у тебя. Да и без пистолета... Вон он какой здоровенный. Даст разок промеж глаз — и весь разговор. И не надо думать, что его утонченное воспитание помешает ему пересчитать тебе ребра. Думай, Скворцова, думай, черт тебя побери!»
Ее размышления были прерваны скрежетом проворачиваемого в замочной скважине ключа. Потом лязгнул отодвигаемый засов. Катя напряглась, но не двинулась с места — она помнила, что перед тем как открыть дверь, лейтенант заглянул в глазок. В следующее мгновение глазок открылся, и лейтенант действительно заглянул в него.
Дверь распахнулась, и лейтенант втолкнул в камеру девицу, одетую и накрашенную таким образом, что не возникало ни малейшего сомнения в роде ее занятий. Мгновенно оценив простоватое, безвкусно размалеванное лицо и неказистую костлявую фигуру своей новой сокамерницы, Катя поняла, что добывать хлеб насущный той приходится в буквальном смысле в поте лица своего. «Дешевка, — подумала Катя, — шлюшка привокзальная. Однако, что же это такое? Тоже мне, международный аэропорт! Бомжихи и копеечные проститутки. Это ж надо, до чего страну довели!»
— У, мент поганый! — с пьяной бесшабашностью орала между тем вновь прибывшая. Она прислонилась к двери тощим задом и принялась барабанить по железу каблуком. — Открой, засранец! Свободу узникам совести!
Катя с трудом сдержала улыбку. Она никак не могла понять, что именно в манерах и поведении этой общипанной курицы кажется ей таким знакомым, чуть ли не родным, но потом догадалась — это была вылитая Верка Волгина в ударе. Конечно, по сравнению с этим чучелом Верка была настоящей королевой, но, как видно, всех профессионалок мира объединяет какое-то неуловимое общее качество, некая тщательно оберегаемая тайна. Придя к такому выводу, Катя решила, что, пожалуй, эта девка пользуется-таки успехом у клиентов: было в ней что-то подкупающее, что заставляло на время забыть о ее тощих конечностях и простоватой физиономии. В ее густо подведенных глазах светился тот же живой огонек, что так нравился Кате в Верке Волгиной.
Устав ломиться в запертую дверь, проститутка смачно сплюнула под ноги и вдруг насторожилась, поведя носом.
— Курево, — сказала она. — Хорошее курево.
Она обвела камеру пристальным взглядом, слегка поморщившись при виде продолжавшей храпеть и вонять в дальнем углу бомжихи, и с веселым удивлением уставилась на Катю.
— Привет, — сказала она. — Дай закурить.
— Привет, — ответила Катя. — Возьми в кармане, а то мне неудобно.
— Ого, — сказала ее новая соседка, с уважением глядя на наручники, — какие у тебя браслетики. Кто подарил?
Катя скорчила неопределенную гримасу. Несмотря на симпатию, которую вызывала у нее эта девица, откровенничать с ней Катя не собиралась. Вряд ли, конечно, это была подсадная утка. Катя подозревала, что в ее случае подобные сложности просто ни к чему, но времена, когда она с широкой улыбкой распахивала объятия первому встречному, давным-давно стали историей.
— Как знаешь, — сказала девица, вынимая из Катиной пачки сигарету и кладя пачку обратно в Катин карман. — Кстати, не надо быть такой тюхой. Я могла бы забрать всю пачку.
— А я могла бы свернуть тебе шею, — спокойно ответила Катя.
— Тогда ясно, почему ты в браслетах, — беспечно произнесла ее собеседница, прикуривая от Катиной зажигалки. Она нравилась Кате все больше — может быть, просто оттого, что была первым более или менее нормальным человеком, встреченным по эту сторону границы. Кроме того, она все-таки говорила по-русски, с напевной московской интонацией.
Катя и не подозревала, что так соскучилась по русской речи. «Да, — с легкой грустью подумала она, — гражданина мира из меня не получилось. Точнее, гражданки».
— Ты откуда такая?
— Из Сан-Франциско, — ответила Катя.
— Ну да? И как там?
Катя пожала плечами. «В самом деле, — подумала она, — как там?»
— Никак, — ответила она. — Как в кино.
— Да ну, — надулась ее собеседница. — Что тебе, трудно рассказать?
— Просто некогда, — сказала Катя. — Ты извини.
— Нет, — решительно заявила та, — так не пойдет. Я ведь помереть могу от любопытства. Надо поговорить в спокойной обстановке. Тебя как зовут?
— Кейт... тьфу ты, черт! Катя.
— А я Лизка Коновалова. Елизавета Петровна, значит. Надо бы выпить за знакомство.
Катя фыркнула.
— Хорошо бы, да вряд ли получится, — сказала она. — Лет через пятнадцать, может быть.
— Ого, — уважительно протянула Лизка. — А по тебе сроду не скажешь. Как это ты ухитрилась столько намотать?
— Просто не повезло, — сказала Катя.
— А, — откликнулась Елизавета Петровна, — бывает.
Она быстро докурила сигарету и швырнула окурок в сторону храпевшей в углу бомжихи. Окурок плюхнулся в лужу мочи и зашипел.
— В общем, так, — сказала она. — Ты, главное, не обижайся и кричи погромче.
— Че... — начала было Катя, но ее новая знакомая вдруг издала леденящий кровь визг и бросилась на нее, сразу повалив ее на пол.
Не переставая визжать, она вцепилась Кате в волосы с такой силой, что Катя вскрикнула от боли и неожиданности.
— Убью сучару! — вопила Елизавета Петровна, сидя на Кате верхом и молотя ее по чем попало. — Я тебе покажу, шалава, как чужих клиентов отбивать! Понаедут из своих санфранцисок, как будто тут своих не хватает!
«С возвращением, — подумала Катя, неловко прикрывая голову скованными руками. — Дом, милый дом и так далее».
Ей удалось наконец перехватить одну из беспорядочно молотивших рук проститутки. Резко крутнувшись, она вывернулась из-под прижимавшего ее к полу тщедушного тела и провела болевой прием. Она очень давно не посещала тренировок, но тело, оказывается, ничего не забыло, и Лизка Коновалова с воплем, в котором сквозило удивление, ткнулась носом в керамическую плитку пола.
— А-а-а!!! — заорала она так, что Катя невольно вздрогнула. — Больно! Пусти, сука-а-а!!!
Катя выпустила ее руку, сразу же вскочив. Она никак не могла вникнуть в смысл странной перемены, которая произошла с ее сокамерницей. «Наркотики? Очень может быть, — решила Катя. — Уж очень быстро она превратилась из дружелюбной болтушки в вопящее животное».
Коновалова тоже вскочила, не переставая орать, и широко взмахнула рукой. Зажатое в ней тусклое лезвие чиркнуло по Катиной сорочке. Катя отскочила назад и едва не свалилась, налетев на скамью. Лезвие снова рассекло воздух — неумело, неловко.
Катя легко уклонилась и с облегчением поняла, что то, что она поначалу приняла за нож, было просто пилочкой для ногтей.
За дверью послышалась ругань, лязгнул отпираемый засов, и в камеру ворвался лейтенант. Не обращая на него ни малейшего внимания, Елизавета Петровна снова бросилась в атаку и вцепилась в Катю, как клещ. Катя вяло отбивалась, ошеломленная увиденным: перед тем, как прыгнуть на нее в последний раз, Лизка Коновалова заговорщицки подмигнула.
— А ну, прекратить, сучье племя! — взревел лейтенант. — Коновалова, мать твою, я кому сказал!
— Убью паскуду! — выла Лизка, некрасиво распустив ярко накрашенный рот и норовя ухватить зубами Катино ухо. Лейтенант, поняв, видимо, что уговорами тут ничего не добьешься, ухватил Лизку за шиворот и резко рванул на себя. Прошитая блестками блузка затрещала, по полу со стуком запрыгал фальшивый жемчуг, Лизка взвизгнула в последний раз и, неожиданно легко выпустив Катю, вцепилась ногтями в лицо милиционера. Лейтенант оторвал ее от себя, как бешеную кошку, но тут острое костлявое колено Коноваловой вонзилось в его промежность, он охнул и присел, на глазах теряя интерес к происходящему. Одна рука его схватилась за травмированное место, а другая, отшвырнув Лизку в угол, как ворох ненужного тряпья, зашарила по кобуре, нащупывая застежку, и тогда Катя подошла к нему сбоку, сложила руки в замок, медленно, как во сне, подняла их над головой и обрушила на затылок лейтенанта, зашипев от боли, когда металл наручников впился в запястья.
