Как истинный рыцарь и спаситель человечества, Антошка любил порою прихвастнуть, но вот вранья ни в каком виде не терпел. А уж чтобы его принимали за лоха...

Брус как раз забрал одну из монет, и тут рядом с ним вырос Иванов.

— Говоришь, две медные монетки? — не без иронии спросил Антон. — А серебро куда дел?

Нищий посмотрел на своего недавнего благодетеля, и в глазах его отразился страх.

— А это за лоха. — Рыцарь от души отвесил лгуну пощечину.

Если бы рука была чистой, то лицо Прыща украсилось бы покрасневшим отпечатком пятерни, а так на нем обильно отпечатался соус.

— Отдашь все, — по-рыцарски восстановил попранную справедливость Иванов и, не желая больше иметь дело со всякими попрошайками, вернулся на место.

— Слыхал, чего пахан сказал? Выкладывай все на стол, ну! — раздался громкий голос Бруса. — И благодари судьбу, что барон сегодня сказочно щедр!

— Какая же это щедрость? — жалобно произнес Прыщ, выкладывая на стол содержимое котомки и роясь в лохмотьях в поисках остального.

— Он дарует тебе жизнь! — провозгласил Брус и непоследовательно добавил: — Хотя твоя жизнь не стоит веревки, на которой следовало бы тебя повесить.

Не доверяя людской честности, Брус обыскал нищего, но больше ничего не нашел.

— Вот, это все, — заявил воин, положив перед Антошкой Антошкину же монету, четыре медяка, огниво, нож с обломанным кончиком и заплесневелый сухарь.

Антошка внимательно посмотрел на трофеи. Злость на Прыша уже прошла, а очередной кубок вина вызвал желание совершить что-то из рук вон хорошее, дабы сказители и прочие менестрели в веках воспевали его доброту.

— Отдай это, — Антошка отодвинул в сторону сухарь, нож и огниво, а потом неожиданно добавил к кучке одну из медных монеток. — Пусть выпьет за мое здоровье.

Может, и не стоило проявлять подобную щедрость, но надо было хоть чем-то отметить человека, не без участия которого Антошка вошел в число благородных рыцарей. Да и не такие это деньги, чтобы о них пристало жалеть настоящему герою. Пусть знает наших, а наши зла долго не помнят. Прибьют и забудут, а порою даже не прибьют — лишь поколотят. Но в обоих случаях после этого простят обязательно.

Объезд своих новых владений и неизбежный вечерний пир в замке утомили Антошку настолько, что наутро он решил отложить на пару деньков поход на Чизбурека. Ничего страшного. Если планы поганого хана потерпели фиаско, то торопиться все равно некуда. Если же захват чужих земель развивается успешно — тоже. Все равно Чизбуреку надо их осмотреть, оприходовать да еще хорошенько отметить с приближенными это дело. Так что быстро двигаться он все равно не будет, а там и Антошка подоспеет, покажет завоевателю, что на чужое губу раскатывать не след, а то от самого следов не останется.

Другие проблемы заботили Антошку. Приходилось решать сложнейшую дилемму. Как князь Берендейский, Иванов мог разъезжать в своем привычном доспехе, но что надевать барону? Может, щегольнуть перед Полканом ведрообразным шлемом и пышным плюмажем? То-то зависти будет! Да и при встрече с рыцарем закрытое лицо гарантирует от удара по нему копьем или латной рукавицей.

Но шлем покойного барона был изрядно помят рухнувшим деревом и никак не желал налезать на Антошкину голову. Пришлось заказать новый деревенскому кузнецу. Так сказать, по образу и подобию. А на возражения, что он не оружейник, пригрозить замковым подвалом и близким знакомством с Хряком.

Подвал испугал кузнеца несильно, все равно работника там долго держать не станут. Зато неприкрытый ужас при имени Хряка сразу показал Антошке, какая из двух профессий повара является его истинным призванием. Так частенько бывает в любом мире. В сердцах готов обругать человека, вкатить ему выговор за, скажем, не очень качественный труд, а он на деле достоин одних похвал как истинный талант совсем в другой сфере.

Итогом талантов работника поварешки и пыточных клещей стало немедленное обещание кузнеца сделать все и даже больше, дабы избежать общения с даровитым человеком.

— Когда сделаешь? — уточнил Антошка.

— Дней через пять, — прикинул кузнец, тоскливо поглядывая куда-то в небо.

Возражать Антошка не стал и согласно кивнул:

— Договорились. Значит, через пару дней я пришлю Хряка. Ему шлем и отдашь.

Кузнец вздрогнул, наверное, от радости, но даже не поблагодарил за заказ своего господина.

Хотелось Антошке поучить наглеца вежливости, да времени не было. Тут дело простое: опоздаешь, могут и без тебя завтрак умять, а потом разведут руками, мол, думали, барон решил подкрепиться у признательных поселян.

Успеть-то князь Берендейский барон фон де Лябр Антон Иванов успел, но, как и бывает в таких случаях, позавтракать толком ему все равно не дали.

В самый разгар скудной трапезы (Антошка как раз подумывал, не навестить ли еще разок трактир Толстяка) дежуривший при воротах Болт ввел в зал какого-то зачуханного мальчонку. Пока малец пытался что-то вымолвить и успокоить сбившееся дыхание, Иванов пригляделся и вспомнил, что уже видел его все в том же трактире, где тот прислуживал на побегушках.

— Что случилось? — Ума барона вполне хватило сообразить, что вряд ли пацан бежал всю дорогу, дабы доставить любимому господину хороший кусок мяса.

— На нас наехали! — наконец смог выдавить из себя посыльный.

А вот это уже была наглость, и все присутствующие дружно выдохнули одно емкое слово:

— Кто?!

— Какие-то гастролеры. Рыцарь и с ним трое воинов. Платить не хотят, сами денег требуют!

Отдавать приказ не пришлось. Воины без всякой команды бросились облачаться в кольчуги, а Джоан со всех ног помчался наверх за доспехами своего сюзерена.

— Живьем! Живьем хоть одного привезите! — прерывающимся от волнения голосом выкрикнул в напутствие Хряк, и Антошка обещающе махнул ему рукой.

На этот раз ни о какой чинной езде не могло быть и речи. Кони шли быстрой рысью, и лишь тяжело бегущие кнехты не позволяли Антошке и Джоану послать их в галоп. Сердце барона пело в предчувствии битвы, тяжесть щита приятно оттягивала руку, и меч весело колотил по бедру, ожидая мгновения, когда хозяин выхватит его из сковывающих свободу ножен.

Ворота во двор были распахнуты, но дверь была закрыта, и Антошка хотел эффектно открыть ее пинком ноги, однако в последний момент вспомнил, что она открывается наружу.

Проскочивший Брус предупредительно рванул дверь на себя, и Иванов первым вошел в зал.

Там вовсю шла привычная рыцарская работа. На огне утюгом раскалялся металлический прут, сам Толстяк был привязан к одному из подпиравших потолок столбов, и незнакомый рыцарь как раз вопрошал с явной угрозой:

— Говори, где деньги запрятал, боров?

— Зачем же так невежливо? Или моего разрешения спрашивать уже не надо? — осведомился Антошка. — Борзеете, благородный братан!

— Чего? — кажется, рыцарь настолько увлекся, что до него не сразу дошло изменение ситуации.

— На чьих людей руку поднять изволили, борзота? — повторил иначе свой вопрос Иванов.

Меч сам просился в руку, но места для размахивания им в зале не было. Вместо этого Антошка шагнул к гастролеру поближе и со всей души врезал ему прямо в челюсть.

На свою беду, рыцарь был без шлема да и не ожидал такого панибратского отношения со стороны незнакомца. Душа Антошки оказалась изумительно щедрой, без малейшего намека на жадность, и рыцарь полетел назад, врезался головой в столб, переломил его и затих. Может быть, понял, что был неправ, и устыдился безобразности своего поведения.

Его подручные ничего не поняли и ничему не устыдились. В итоге в трактире вспыхнула короткая драка, чем-то напоминающая кинематографические потасовки в салунах Дикого Запада. И, как в кино, победа хороших парней над плохими была предопределена заранее.

Один из чужих кнехтов получил в грудь тяжелый арбалетный болт и разлегся в углу, второму Антошка всадил в живот кинжал, отчего воин упал в позе младенца и жалобно завыл, и лишь последний не пожелал умереть по-мужски, рухнул на колени с негероическим криком: