– Мне нет дела до людских пересудов, – промолвил падре, подгибая дрожащие колени и опускаясь в пуховое облако невидимой перины.

– Этого не может быть, – твердо возразил его собеседник.

– Почему? – равнодушно поинтересовался падре.

– Потому что вы представляете здесь вашего бога, – сказал невидимка, – и о нем судят по вам, почтеннейший падре Иларио! Любят, проклинают, преклоняются – разве не так?..

– Не богохульствуй, еретик! – яростно взвизгнул падре, брызгая слюной. – Бог един, он не может быть чьим-то личным божком, как это водится у язычников, воздвигающих истуканов и марающих их жертвенной кровью!

– То же самое язычники могут сказать и о вашем боге, в жертву которому вы приносите целые народы, – сурово произнес незнакомец.

– Мы очищаем зерна от плевел, – сухо возразил падре, – а то, что эту страну с легионами дикарей три столетия назад захватили и поднесли в дар христианскому королю четыре сотни храбрецов, неопровержимо доказывает могущество Господа нашего! Ибо кто, кроме Него, мог сотворить такое чудо?..

Вместо ответа в тишине раздался сухой стук кремня, бросивший пучок искр на растрепанный конец трута, и когда огонек разгорелся, перед падре из темноты выступило забранное черное маской лицо.

– Так вы и есть тот самый Зорро? – прошептал падре внезапно пересохшими губами. – Значит, вы не разбойник? Не ночной грабитель, потерявший человеческий облик и не выдумавший ничего лучшего, как скрыть свой страх и бесстыдство под его грозной маской?..

– Неужели, падре, вы полагаете, что в наших краях найдется такой смельчак? – усмехнулся Зорро, устанавливая светильник перед кроватью и поднося к фитилю лампадки разгоревшийся трут. – Представьте себе, что сделал бы Зорро, то есть я, с тем, кто посадил бы хоть малейшее пятнышко на мою безупречную, в некотором смысле, репутацию? Мы с вами люди грамотные, читаем местную газетку, и я не помню, чтобы сеньор Хорхе, наш знаменитый репортер, забыл осветить на ее полосах хоть один, даже самый ничтожный из моих так называемых подвигов… А когда я в одиночку обратил вспять шайку бандитов, напавших на почтовый дилижанс, сеньор Хорхе не поленился расспросить очевидцев этого забавного случая и в итоге представил меня чуть ли не единственной надеждой тех, кто уже потерял всякую веру в силу и справедливость местных властей!

– У сеньора Хорхе не в меру бойкое перо, – нахмурился падре Иларио.

– Но мне всегда казалось, что репортер должен соразмерять бойкость своего пера лишь с тем происшествием, которое он описывает, – произнес Зорро.

– Вы ошибаетесь, – нетерпеливо перебил падре Иларио. – Сеньор Хорхе прежде всего не должен забывать о тех, кто будет читать его писания, и соразмерять свой темперамент с весьма недалекими умами большей части своих читателей, готовых не только принять на веру каждую сплетню в его паршивом листке, но и разукрасить ее плодами своего пылкого воображения!

– Интересно, к какой части читателей вы отнесете меня? – с усмешкой спросил Зорро.

– Вам так важно знать мое мнение? – падре пристально вгляделся в прорези маски, в глубине которых ограненными агатами сверкали глаза таинственного незнакомца. Порой в них как будто проскакивали удивительно знакомые насмешливые искорки, и тогда падре напрягал слух, дабы из сочетания зрительных и слуховых воспоминаний воссоздать ускользающий облик. Но плотная черная маска слегка прижимала нос незнакомца, отчего его голос звучал приглушенно и никак не связывался с теми голосами, которые приходилось слышать падре сквозь частую решетку исповедальни. «А если он не бывает на исповеди? – подумал падре Иларио. – Что ж, тогда круг подозреваемых значительно сужается…»

– Так кем же вы меня считаете, падре? – вторгся его мысли Зорро. – Ведь если выяснится, что в писаниях сеньора Хорхе и площадной болтовне на мой счет нет ни грана выдумки, вам придется признать, что сила далеко не всегда оказывается на стороне большинства! И тогда остается согласиться либо с тем, что наши предки покорили эту страну без божественного вмешательства, либо с тем, что за моими так называемыми подвигами скрывается невидимая рука Провидения!..

– Я думаю, вам помогает сам дьявол! – вздохнул падре, безнадежно махнув рукой.

– Браво, святой отец! – воскликнул Зорро. – Выходит, дьявол сошел на землю, дабы в моем лице слегка подправить пути божественного промысла!

– Я не слышу, – пробормотал падре, закрывая уши бледными холодными ладонями, – я ничего не слышу!..

– Нет, уважаемый падре, вы все прекрасно слышите! – резко перебил Зорро, поднося к его вытянутому лицу потрескивающий фитилек плошки. – А потому слушайте и запоминайте каждое мое слово! Я знаю, что завтра утром вы с доном Росендо отправляетесь в тот участок леса, где среди болотистых зарослей скрываются столь ненавистные вам каменные идолы! По закону они являются такой же частью земли, как пробковые дубы или пальмы, из ран которых сочится драгоценный каучук! Истуканы по наследству перешли к дону Росендо, и именно это обстоятельство привело вас в такое беспокойство, что вы взгромоздились на своего осла и до тех пор колотили его пятками по ребрам, пока он не уперся мордой в ворота этого ранчо…

– Дьявольское капище должно быть разрушено! – заявил падре, сверкнув на Зорро угрюмо горящими глазами.

– Не вы воздвигали здешних идолов, и не вам их сокрушать! – произнес Зорро, подхватывая четки, выпавшие из ослабевшей ладони священника.

– Но они требуют крови, – пробормотал падре. – Их лики ужасны! Истлевшая листва вокруг них полна человеческих костей на черенок лопаты…

– А, так вы и это успели проверить! – воскликнул Зорро.

– Это не я, – слабо возразил падре, – меня опередили…

– Кто?

– Люди дона Манеко, – сказал падре. – Они кинулись туда на другой день после смерти дона Лусеро и так заработали лопатами, что чуть не утопили в болоте все капище. И все потому, что слуга-француз Жером, живущий у дона Манеко, усмотрел в расположении идолов некую систему… А впрочем, это все чушь, болтовня кабацких пустозвонов и бездельников… – И падре умолк, невидящими глазами уставившись на свои четки, свисающие с ладони своего таинственного собеседника.

– Значит, вы не верите в то, что клад Монтесумы действительно существует? – негромким голосом спросил Зорро после некоторого молчания.

– Вы сказали: клад Монтесумы? – прошептал падре, сглотнув подкативший к горлу комок.

– Вот видите, падре, я же говорил, что у вас прекрасный слух! – усмехнулся Зорро, небрежно перекатывая между пальцами овальные бусины четок.

– Я лишь повторил ваши слова, – парировал падре Иларио, в упор глядя на своего собеседника. – А они лишний раз подтвердили мои подозрения…

– Подозрения? – быстро переспросил Зорро.

– Да, подозрения! – тонким голосом взвизгнул падре. – А насчет своей веры во что-либо я не обязан отчитываться никому, кроме папы римского!

– Ваше волнение, падре, обличает вас не хуже любого признания, – вздохнул Зорро, бросая четки в его раскрытую ладонь. – Что же касается вашей веры, то мне сдается, что верите вы только в силу золота и оттого так упорно преследуете этих несчастных индейцев, не сделавших вам ничего дурного…

– Но они верят… – нерешительно начал падре.

– Пусть верят, – перебил Зорро. – Их предки жили с этой верой тысячи лет, и не в вашей воле отнимать у них эту веру…

– Их истуканы обагрены человеческой кровью… – упрямо продолжал падре.

– Кровь давно высохла и смылась дождями. Теперь они тайком приносят к подножию своих идолов горсточку жареного маиса и сухую тыквочку с текилой.

– В Писании сказано: не сотвори себе кумира! – не сдавался падре.

– У каждого народа свое Священное Писание, – мягко возразил Зорро, – и чем их Писание хуже вашего?

– У дикарей и язычников нет и не может быть Священного Писания, – твердо стоял на своем падре.

– Вы уверены? – воскликнул Зорро. – Или вы в своем высокомерии просто не дали себе труда отыскать и прочесть его?