– Но какая связь… – нерешительно произнесла Касильда, с недоумением глядя на ликующего брата.

– Очень простая! – таинственно прошептал дон Росендо, поманив ее к себе. – Этот сеньор де ла Вега вовсе не такой простак, каким он тебе представляется!

– А кем же он представляется тебе? – прошептала Касильда, оглядываясь на дверь спальни.

– Мне сдается, что он как раз и есть тот… – Дон Росендо сделал загадочную паузу и, глядя в глаза сестры, глухим голосом произнес: – …страстный поклонник той самой печатной музыки, о которой ты говорила! Ты только вчитайся в эти вопли: даже его продажные писаки строчат своими перьями так, словно вопят на всю площадь, стараясь переорать толпу!

– «Я не я, и лошадь не моя!..» «Жеребчик-то тю-тю!..» – недоверчиво поморщилась Касильда, вглядываясь в строчки под черным снимком. – Зачем ему понадобилось поливать грязью самого себя?..

– Для того, чтобы отвести от себя подозрения, – уверенно сказал дон Росендо. – Этот сеньор де ла Вега далеко не так прост, и потому я бы не советовал тебе особенно ему доверяться!

– С чего ты взял, что я собираюсь ему доверяться? – насторожилась Касильда.

– Ты принимала его в мое отсутствие, – сухо заметил дон Росендо, – точнее, в то время, когда я пребывал в бессознательном состоянии, что вполне равнозначно физическому отсутствию!

– Дон Диего поднял тебя, когда ты без чувств лежал на песке, распорядился, чтобы тебя доставили сюда, обеспечил уход и даже позаботился о том, чтобы ты не накинулся на бифштекс после трехдневной голодовки! – возмутилась Касильда. – И после всего этого ты считаешь, что я должна была выставить его за дверь?

– Нет-нет, конечно, нет, – смутился дон Росендо, – но все же я хочу, чтобы ты была с ним поосмотрительнее! Я понимаю, совместные бдения у постели больного невольно сближают, но теперь я здоров…

– Я тоже здорова, – холодно перебила брата Касильда, – и потому позволь мне самой решать, как вести себя по отношению к дону Диего… К тому же я не считаю твои выводы совершенно безупречными, так как полагаю, что у Зорро найдутся враги страшнее и могущественнее сеньора де ла Вега!

– Кого ты имеешь в виду? – быстро спросил дон Росендо, глянув на сестру поверх газетного листа. – Я знаком с этим человеком?

– Возможно, – уклончиво» ответила Касильда.

– Имя! – воскликнул дон Росендо, отшвыривая газету. – Скажи мне имя!

– Я не вполне уверена в своих подозрениях, – нерешительно начала Касильда, – к тому же мы здесь люди новые, и потому нам надо быть крайне осторожными не только в наших действиях, но и в мыслях… Вспомни хотя бы, во что обошлась Чою Мескалито подаренная тобой свобода!

– Да, ты права, – сокрушенно вздохнул дон Росендо. – Но почему я не слышу шума за воротами? Разве мы успели удовлетворить всех просителей? Или те, кто принес деньги, чтобы выкупить клочок земли, устали ждать, когда я приду в себя и вновь прикажу выставить перед калиткой свой стол и кресло?..

– Я думаю, что они устали, – сказала Касильда, – очень устали.

– Тогда пусть наши увальни-слуги немедленно подадут мне одеться и заварят свежий кофе! – воскликнул дон Росендо. – И пусть Тилькуате скажет этим беднягам, что я сейчас спущусь!

Не дожидаясь, пока Касильда поднимется со своей скамеечки, дон Росендо сдвинул в сторону поднос и, путаясь в мятом подоле ночной рубашки, подбежал к окну.

– Хачита! Тилькуате! – закричал он, отдергивая занавески и распахивая рамы, затянутые сеткой от москитов. – Кофе, пять сандвичей, трубку, стол, кресло и мой журнал – все за ворота, быстро! А пока поднесите всем жаждущим по стопке рома в честь моего выздоровления!

Выкрикнув эти слова, дон Росендо на мгновение замер, ожидая восторженных криков из-за высокой бревенчатой ограды, но во дворе по-прежнему стояла тишь, и только Бальтазар радостным лаем откликнулся на призыв хозяина.

– Они что, так устали, что не в силах открыть рты? – недоуменно пробормотал дон Росендо, оборачиваясь к сестре. – Или разбрелись по своим хибаркам и засели в них, ожидая, когда я приду в себя?

Но Касильда лишь молча пожала плечами, как бы давая понять, что она уже не в силах отвечать на его бесчисленные вопросы.

– Да, сын мой, они разбрелись, – вдруг услышал он за спиной чей-то резкий незнакомый голос.

Дон Росендо быстро обернулся и увидел во дворе перед крыльцом высокого худого человека в долгополой черной сутане, подпоясанной обрывком волосяного лассо. Голову человека прикрывал складчатый капюшон, из-под которого виден был лишь острый восковой кончик носа и узкий, гладко выбритый подбородок, разделенный надвое неглубокой ложбинкой. Из широких, свисающих ниже пояса рукавов его сутаны виднелись худые бледные руки затворника, неторопливыми пальцами перебиравшие до блеска отполированные четки.

– Мое почтение, падре Иларио! – радушно воскликнул дон Росендо, перегибаясь через подоконник. – Что привело вас в наше скромное жилище? Слух о том, что его молодой хозяин и ваш покорный слуга может отдать богу душу прежде, чем вы исповедуете его и отпустите грехи?

– До меня доходили и такие слухи, – глухо прозвучал ответ из-под капюшона.

– Как видите, они оказались несколько преувеличенными! – весело рассмеялся дон Росендо. – А если верить тому, что заживо погребенный людской молвой как бы воскресает для новой жизни, то с этого дня я буду жить долго и еще очень не скоро призову вас для предсмертной исповеди!

– Все в руке Божьей, сын мой! – вздохнул священник и вновь быстро застучал четками, как бы отгоняя от себя скорбные мысли.

– Я совершенно с вами согласен, отец мой, – кивнул дон Росендо, – и сожалею лишь о том, что вам пришлось проделать весьма неблизкий путь для того, чтобы поведать мне столь бесспорную истину!..

– Бог повсюду, – сухо перебил священник, – для него не существует расстояний!

– Тогда тем более не стоило утруждать себя… – подхватил дон Росендо.

– Оставим этот пустой спор, – оборвал падре, – я пришел, чтобы ответить на ваш вопрос…

– Какой вопрос? – удивленно воскликнул дон Росендо, – в моей голубятне нет монастырских почтарей, а другого способа передать вам записку с каким-либо вопросом я не знаю…

– Вы, кажется, спрашивали, отчего устали и разбрелись эти несчастные, прежде сутками жившие под полотняными навесами у ваших ворот? – сказал священник, откинув капюшон и взглянув на дона Росендо черными, глубоко посаженными глазами.

– О да, конечно! – с жаром подтвердил дон Росендо. – Мне хотелось бы знать, каким ветром сдуло всю эту толпу, но…

– Что «но»? – остановил его падре Иларио.

– Вы появились под моим окном еще до того, как я окончил фразу, – произнес дон Росендо, недоверчиво глядя в горящие глаза священника, – а по моим расчетам, отсюда до монастыря по меньшей мере шестьдесят миль или три-четыре часа хорошей скачки! К тому же я нигде не вижу ни вашего коня, ни экипажа, из чего делаю вывод, что доставить вас могла только… – дон Росендо сложил ладони ковшиком, поднес к губам и, низко перегнувшись через подоконник, прошептал, – нечистая сила!..

– Не порите чушь, сын мой! – холодно и насмешливо оборвал падре, забрасывая четки в рукав сутаны. – Мили, скачки, экипаж!.. Богу было угодно, чтобы в этот миг я оказался под вашим окном, и Он сотворил это!.. Вы поняли меня?

– О да, падре! – шепотом воскликнул дон Росендо. – Для Бога это сущий пустяк! Вот и Бальтазар на вас не бросается, а ведь это совершеннейший дьявол!

– Дьявол и совершенство – суть вещи несовместные! – строго возразил падре.

– Простите, святой отец! – пробормотал дон Росендо, приложив руки к груди. – Никто толком не наставлял меня в столь тонком деле, как богословие, и если мои уста порой извергают хулу, поверьте, в этом нет злого умысла! Одно недомыслие, и более ничего! Сами видите, с какой радостью я открываю вам свое сердце!

– Я верю в чистоту ваших помыслов, сын мой! – сказал падре, прикрывая глаза пергаментными складочками век. – Но хотел бы предостеречь от соблазнов, ожидающих столь чистую душу в краю, населенном еретиками и язычниками!