– Счастье? – дон Манеко негромко рассмеялся, обнажив полоску крепких желтоватых зубов. – Мне трудно об этом судить, я же сказал, он был человек со странностями, считал, например, что местным индейцам следует вернуть их земли, те самые земли, за которые проливали кровь наши деды и прадеды…
– А разве раньше эти земли принадлежали индейцам? – спросил дон Росендо.
– Раньше… Сейчас… – рассеянно отозвался дон Манеко. – Мир изменчив, и то, что сейчас принадлежит нам, завтра, когда наш прах будет покоиться под забытым песчаным холмиком, вновь вернется в вечный круговорот природы… И кто, глядя на этих бродяг, мог бы подумать, что в их жилах может течь хоть капля крови могучих подвижников великого Монтесумы! – И дон Манеко с усмешкой махнул рукой в сторону двух слуг, неподвижно стоящих в отдалении.
– Но, как видите, кое на что эти парни еще годятся, – сказал дон Росендо, кивнув в сторону двери. – Я бы, впрочем, ни за что не нанял этих увальней, если бы не Остин, высмотревший эту парочку в толпе у подножия корабельного трапа…
– Н-да, внешность зачастую бывает обманчива, – задумчиво пробормотал дон Манеко, постукивая агатовой печаткой перстня по крышке своего золотого портсигара. Ужин уже подходил к концу, и теперь гость выжидал момент, когда он сможет предложить хозяину сигару. Из-под пола доносились негромкие и как будто не совсем трезвые голоса, перебиваемые стуком игральных костей; по-видимому, слуги несколько переборщили в своем усердии и, не особенно вдаваясь в различия между хозяевами и пленниками, передали в каморку пузатую бутылку рома из тех, что гроздьями висели в прохладном, обложенном кирпичом подвале. Порой голоса взрывались глухой неразличимой бранью, но дон Манеко не только не обращал на это никакого внимания, но и вообще напускал на себя несколько отрешенный вид; это, мол, ваши дела, и меня это нисколько не интересует.
Сперва дон Росендо отнес этот подчеркнутый холодок на счет культурных манер гостя, но внутренний голос все же нашептывал ему, что все не так просто и что с новым знакомцем надо держать ухо востро. К тому же он заметил, что Остин, весь день посвящавший дона Росендо в тонкости местных нравов, теперь умолк и лишь односложно поддакивал или уклончиво покачивал головой, когда кто-либо из сотрапезников обращал к нему вопросительный взор. Ни он, ни дон Манеко не стали скрывать от новых хозяев ранчо своего прежнего знакомства, но не выразили особой радости при виде друг друга. Более того, стряпчий весь как будто съежился и спрятался под невидимый панцирь, напомнив дону Росендо встреченного по дороге броненосца, а когда дон Манеко, словно не заметив этого, стал громогласно восхвалять его служебные достоинства: есть, есть еще среди наших развращенных канцеляристов истинные служители Фемиды, столь близко принимающие к сердцу как чужие беды, так и интересы справедливости не ради ничтожной мзды, но ради правоты как таковой! – сморщился, как от кислого, и едва пригубил свой бокал.
При этом Остин, в отличие от дона Манеко, не только не скрывал интереса к доносящемуся из каморки шуму, но даже как будто подчеркивал его, подскакивая на стуле каждый раз, когда из-под пола доносились взрывы пьяной брани или грубого разнузданного хохота. В конце концов, когда очередной шквал ругани завершился гулким звоном разбитой бутылки, дон Манеко на мгновение задержал перед собой поднятый бокал и, словно желая удостовериться в реальности этого звука, слегка склонил набок большую, коротко стриженную голову. При этом он вопросительно посмотрел на дона Росендо, как бы приглашая хозяина объяснить происхождение всех этих звуков. Дон Росендо готов был уже исполнить эту немую просьбу, но, наткнувшись на предостерегающий взгляд Остина, неопределенно развел руками, посмотрел по сторонам и, вместо того чтобы ответить, так громко расхохотался, что едва не опрокинул на себя недопитый бокал.
– При-приз-зраки! Везде п-приз-зраки! – хохотал он, тыкая пальцем по углам сумрачного зала. – У нас в Англии, знаете, тоже бывает, особенно в старых замках! Идешь ночью, и вдруг… Аве Мария! Скелет!.. Костями длык-длык – и на тебя!.. О-хо-хо!.. Умора!
– Н-да, забавно, – холодно усмехнулся дон Манеко. При этом он как бы невзначай выронил из рук свой портсигар, который с таким грохотом ударился об пол, что приглушенный шум и брань мгновенно стихли, словно на головы разгулявшихся собутыльников накинули плотные кожаные мешки.
– Это сейчас забавно, сударь, – дон Росендо вмиг оборвал смех и со стуком поставил на стол свой бокал, – а когда, знаете, он на тебя идет… это, скажу вам без ложного бахвальства, о-го-го!..
– Еще бы! Конечно! Всякий содрогнется! – кивнул дон Манеко, подвигая к хозяину поднятый с пола портсигар и щелчком откидывая тяжелую золотую крышку. – Я человек не робкого десятка, но случись такое… Не знаю, не знаю… О-го-го!.. Святая Дева, прости нам найти прегрешения!..
И дон Манеко усмехнулся, бросив быстрый лукавый взгляд на Касильду.
– Так вы никогда не сталкивались с подобными явлениями? – спросила она, тихонько позванивая серебряной ложечкой о края кофейной чашки.
– Представьте себе, нет! – воскликнул дон Манеко. – Конечно, я верю в то, что такие вещи существуют, пусть не в форме скелета…
– А в какой форме? – насмешливо перебил дон Росендо, принимая предложенную сигару и прикуривая от поднесенной слугой лучины.
– Ну, скажем, злодею может явиться душа, по его вине без причастия покинувшая тело убитого им человека, – обстоятельно начал дон Манеко, – близкий друг, живущий за сто миль от вас, может вдруг явиться вам накануне своей кончины…
– Вы счастливый человек, дон Манеко, – усмехнулась Касильда. – На вашей совести нет загубленных душ, а ваши друзья пребывают в добром здравии!
– Друзья?.. Какие друзья!.. – томно вздохнул дон Манеко. – Впрочем, в этой глуши поневоле приходится считать другом каждого собутыльника, партнера по бильярду, по карточному столу…
– Ворота нашего ранчо всегда открыты для вас! – с жаром произнес дон Росендо. – Что же касается местных призраков, то не встречался ли вам всадник в черной маске, закрывающей лицо почти до самого подбородка?
– Зорро? – спокойным и даже как будто равнодушным голосом спросил дон Манеко. – Да, я слыхал это имя. Года три назад этот разбойник причинял некоторое беспокойство уважаемым людям на севере нашего штата, но в одной из стычек его, кажется, пристрелили…
– О, если это и в самом деле так, то нынче мы видели призрака! – воскликнул дон Росендо. – Причем среди бела дня, что довольно любопытно…
– Вы хотите сказать, что по дороге вам пришлось отбиваться от какого-то негодяя, замаскированного под почти забытого мертвеца? – спросил дон Манеко.
– О нет! Отнюдь! – замахал руками дон Росендо – Отбиваться пришлось не нам, а самому призраку, причем он делал это так искусно, что буквально на наших глазах к нему – если он действительно был призраком – добавилось целых четверо приятелей, бренные тела которых, по-видимому, уже терзают полуночные койоты!
– Все это очень любопытно, – пробормотал дон Манеко, – но я все же позволю себе отнести случившееся на счет некоего самозваного мерзавца, укрывшегося под маской лишь для того, чтобы, как он думает, наводить ужас на почтенных плантаторов…
– О нет! Позвольте мне вступиться за этого человека! – поспешно перебил дон Росендо. – Его появление, возможно, а точнее, наверняка, спасло нам жизнь! А то бесстрашие и благородство, с которым этот таинственный…
– И вы верите в благородство замаскированного разбойника?! – со смехом прервал его речь дон Манеко. – В таком случае вы очень скоро окажетесь жертвой либо лошадиного барышника, либо карточного шулера, которые нет-нет, да и появляются в местной таверне в ярмарочные дни!..
Он хотел еще что-то сказать, но в этот миг дверь, ведущая на галерею, с силой распахнулась и из вечерней тьмы в зал шагнул человек в черной маске.
– Я устал слушать ваши оскорбления, сударь! – заявил он, отбрасывая полу плаща и опуская руку на эфес шпаги. – Впрочем, вы полагали, что ваши слова не достигают моих ушей, но это обстоятельство может служить вам оправданием лишь в том случае, если вы немедленно и в присутствии свидетелей принесете мне свои извинения!
