Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Но тот не пожелал слукавить и выдать простую случайность за результат своей сообразительности.

— Нет, — сказал он, — на этот раз просто повезло! Я Соболева ни на что не направлял.

— Вот я и говорю, что тебе всегда везет… Счастливая рука у тебя!.. За это и Андрей Иванович тебя любит… Сегодня с ним насчет барона совсем и разговаривать не пришлось! Он так-таки сам и сказал, что будет докладывать об этом деле герцогу завтра же…

— Ас Соболевым как же произошло все? Шешковский прочел показание Ивана Ивановича, только что записанное.

— Тут не все мне ясно! — произнес Жемчугов. — Видишь ли: что он мог делать за городом, пред тем как опоздал на заставу, если он не пришел к нам в герберг, хотя туда направился из дома вечером… Это надо выяснить.

— Генерал предлагал даже спросить со строгостью.

— Ну, зачем со строгостью? Мы и лаской с ним покончим.

— А он не осведомлен о том, что ты имеешь отношение к Тайной канцелярии?

— И не подозревает ни о чем!

— Так как же ты с ним переговоришь?

— Да очень просто: пройду сейчас к нему…

— А под каким предлогом?

— Ну, не знаю, не все ли равно?.. Скажу, что так это здесь полагается, чтобы приходили свидетели для опознания, что ли, его личности… А не то вот что: вели запереть меня вместе с ним, я скажу ему, что меня тоже арестовали из-за него…

— Ну, хорошо, так и сделаем. Только, понимаешь, тут нужно знать всю подноготную.

XIII. ТАК И СДЕЛАЛИ

Соболев спал, растянувшись на соломе, так как был неприхотлив; он спал так крепко, что и не слышал, как в его камеру вошел и был заперт Митька Жемчугов, когда же последний стал будить его, то он долго не мог очнуться и, протирая глаза, спрашивал Митьку:

— А-а!.. Ты уже вернулся?..

— Да проснись ты!.. — будил его Жемчугов. — Пойми, что мы в каземате Тайной канцелярии.

В решетчатое окно светили уже предрассветные сумерки, и в каземате было настолько светло, что можно было все разглядеть.

— А?.. Да!.. — очнулся наконец Соболев. — Постой!.. А как ты сюда попал?..

— Меня, брат, тоже заперли.

— Заперли?

— Ну, да!.. Утром отделаться удалось, а сейчас, когда тебя захватили, забрали и меня.

— И посадили нас вместе?

— А это, видишь ли, — шепотом стал говорить Митька, — у них такая сноровка, чтобы тех, кто вместе арестован, сажать в один каземат; тогда, думают здесь, арестованные наверное будут разговаривать о деле, а тут их и подслушивают, и таким образом узнают все. Понимаешь?..

— Но ведь нам-то с тобой, — воскликнул Соболев, — скрывать решительно нечего; ведь мы же ничего дурного не сделали! Так мы можем говорить громко!

— Ну, хорошо. Но только скажи, пожалуйста, как же это ты пошел на такое дело и один-одинешенек! Хоть бы со мной посоветовался!..

— Да какое же это дело?.. Ведь это так, пустяки!..

— А, впрочем, и о пустяках можно было поговорить со мной… мы ведь, кажется, никогда исключительно умными делами с тобой не занимались?

— Ну, видишь ли, я думаю, что нас завтра отпустят!..

— Ну, это едва ли!..

— Отчего же едва ли?

— Да оттого, что тут замешан сам герцог…

— А ты почем знаешь?

— Да мне сказали, что меня арестуют, как и тебя арестовали, по приказу самого герцога…

— Да, вот это я понять не могу!.. — простодушно проговорил Соболев и рассказал затем все, что с ним произошло, точь-в-точь так же, как уже знал обо всем этом Жемчугов из прочитанного ему Шешковским показания.

Это убедило Митьку в том, что Соболев в своем показании ничего не солгал.

— Но позволь, — сказал он, — что же ты делал за городом вплоть до того, как закрыли заставу?.. Где ты шлялся и почему не попал в герберг?

— Да, видишь ли, я, собственно, в герберг и пошел…

— Ну?..

Соболев замялся. Ему не хотелось рассказывать все. Ему жаль было так же, как было жаль сегодня утром, расстаться со своей тайной, и ему казалось, что как только он откроет эту свою тайну даже Митьке Жемчугову, своему другу и приятелю, так точно что-то отымется от него.

— Послушай! — заговорил опять Митька. — Ты пойми — тут дело серьезное, и мне надо знать все подробности!.. Ведь если замешался сам герцог…

— Я вот не понимаю, при чем тут герцог? — живо перебил Соболев, ухватившись сейчас же за возможность отклонить разговор в сторону.

— Мы это сейчас выясним. Ты говоришь, на веслах сидел немец?

— Ни слова не понимавший по-русски.

— То есть желавший говорить с тобой только по-немецки?

— Ну, да!

— Ну, это еще ничего не значит… он мог говорить и понимать на всех языках и все-таки отвечать только по-немецки. Он сильно картавил?

— Да.

— Ты у него на правой руке, на указательном пальце, не заметил железного кольца?

— Да, именно, он, когда греб, держал так руки, и я видел у него железное кольцо, черное. Я еще внимательно пригляделся, желая определить, что у него на пальце.

— Ну, так и есть, это был он!

— Кто?

— Да сам герцог.

— Этот картавый с кольцом?

— Нет, один из тех, которые вошли в дом; вероятно, тот, кто был поменьше ростом, потому что если на веслах сидел немец картавый и с железным кольцом на пальце, то, кроме герцога, никого в лодке не могло быть.

— Но зачем же герцогу ездить ночью в этот таинственный дом?

— А это — не нашего ума дело. Мы и то, кажется, с тобой слишком много знаем.

— Но, видишь ли, для меня это очень важно!

— Что для тебя важно?

— А вот зачем герцог ездит…

— Да тебе-то не все ли равно?

— Нет, мне не все равно! — ответил Соболев и опять замолчал.

Ужасная мысль пришла ему в голову. Ему вдруг как бы стало все понятно: и зачем тот дом был заколочен, и почему ржавый ключ защелкивал замок в калитке, и зачем приезды герцога в этот дом были обставлены такой таинственностью. Но неужели это могло быть на самом деле? Ведь если его светлость герцог Бирон приезжал ради красавицы, гулявшей в этом чудном саду, то, конечно, он должен был скрывать свои посещения и являться сюда только ночью, с особенными предосторожностями, а самый дом, где была скрыта красавица, обставить так, чтобы и в голову никому не пришло, что тут живут.

Но сама красавица… Неужели со своим младенчески-прекрасным и чистым лицом, со своей ангельскою красотою она могла принимать у себя отвратительного, чуть ли не в отцы ей годившегося герцога?

Но кто же она, откуда взялась и как и где мог герцог Бирон обольстить и присвоить себе это нездешнее по своей красоте, неземное существо?

Но иначе не могло быть.

Соболеву стало ясно все, и он в отчаянии поник головою.

— Что с тобой? — спросил Митька, испугавшийся не на шутку — такая бледность покрыла лицо его приятеля и такое выражение горя отразилось на нем.

— Нет, Митька, я не переживу этого! — вырвалось наконец у Соболева, и слезы потекли у него по щекам, и он заплакал жалостно, навзрыд, как плачут маленькие дети.

— Да что с тобой? — повторил Жемчугов. — Какая, право, муха укусила тебя?

— Нет, Митька, не муха, — продолжал всхлипывать Соболев, — а, представь себе, этот герцог, этот злодей… он… ах, сказать тебе не могу!.. Он ездит по ночам в этот дом для свиданий…

— Для свиданий? С кем?.. — удивленно спросил Митька.

— Ах, если бы ты знал, как она хороша, как прекрасна и молода!.. Понимаешь, кажется, когда смотришь на нее, то забываешь, что ты тут, на земле, а не где-нибудь в другом, лучшем мире… И вдруг к ней… ездит на свидания по ночам герцог Бирон!.. Нет, это пережить невозможно…

XIV. КОМУ ГОРЕ, КОМУ УДАЧА!

Митька иронически усмехнулся и спросил:

— Да ты почем знаешь об этом? Ты разве видел ее?

— Видел… — ответил Соболев.

— И влюбился?

— В нее нельзя не влюбиться!.. Стоит лишь увидать…

— Да не может быть!

— Клянусь тебе.

— Но где же ты мог ее видеть?

— Да ведь я из-за этого и опоздал на заставу.

9
{"b":"29770","o":1}