— Пустяки! — сказал Бирон. — Кому вам придется объяснять? Вы подадите просьбу мне лично, и я без всяких объяснений прикажу исполнить!

— Но, ваша светлость, если Эрминия к этому времени очнется, ведь она заявит, что никогда моей воспитанницей не была и что добровольно не хочет идти ко мне!

— Ну, так тогда, — топнув ногой, крикнул Бирон, — ее возьмут и привезут к вам насильно!.. Она должна быть, во что бы то ни стало, завтра же возвращена мне, потому что я этого хочу.

— Но что станут говорить в городе? — попытался было возразить Роджиери.

Герцог вскинул руками и решительно тряхнул головой:

— А не все ли равно мне, что будут говорить в городе или где бы то ни было! Я так хочу, и это так будет!.. А тем, кто посмеет сказать что-нибудь против, я велю вырвать язык! Вот и все!.. Эрминия должна быть возвращена!..

— Генерал Ушаков приехал, ваша светлость! — доложил Иоганн, появляясь в дверях.

— А-а, вот! Хорошо, по крайней мере, что недолго заставляет себя ждать! Его-то мне и нужно. Позвать его сюда!

Ушаков вошел со спокойною учтивостью, не лишенною даже изящества, которым Андрей Иванович, впрочем, отличался всегда.

— Вот, — показал Бирон на итальянца Роджиери, — воспитатель той молодой девушки, которую вытащили тогда из огня.

Ушаков слегка поклонился.

— Я приказываю вам, — продолжал герцог, — чтобы завтра же молодая девушка была доставлена…

— Во дворец вашей светлости? — спросил Ушаков. Бирон недовольно фыркнул носом.

— Почему ко мне во дворец? Что за вздор!.. Ее надо доставить к ее воспитателю, доктору Роджиери!

— И это особенно будет удачно, ваша светлость, — подхватил Ушаков, — ведь молодая девушка, как известно, находится в летаргическом обмороке, и доктор Роджиери, вероятно, своими заботами воскресит ее, так что именно следует отправить ее к нему на излечение.

— Ну вот, вот так, на излечение! — повторил несколько раз Бирон, видимо, довольный этим соображением. — А скажите, пожалуйста, генерал, где этот поджигатель?

— Это — тот человек, ваша светлость, который был найден в подвале? Он допрошен в присутствии господина Иоганна!

— Этот человек в подвале никак не мог быть поджигателем! — вмешался в разговор Роджиери. — Во имя справедливости я должен засвидетельствовать, что в подвал запер его я гораздо раньше, чем случился пожар.

— Вы изволите свидетельствовать, — сказал Ушаков итальянцу Роджиери, — что заперли этого человека в подвал задолго до пожара и что поэтому он не может быть поджигателем?.. А позвольте узнать, почему вы изволили запереть человека в подвал и какими законами руководствовались вы? Ведь, насколько мне известно, ни в русском кодексе, ни в итальянском нет такой статьи, которая позволяла бы делать это?

Несмотря на столь резко поставленный вопрос,

Роджиери не смутился и только дольше остановил свой агатовый взгляд на лице генерал-аншефа.

— Я действовал, — нисколько не смущаясь, ответил он, — в пределах самозащиты.

— Но в таком случае, доктор, — мягко возразил Ушаков, — вы, посадив русского подданного, а, может быть, и дворянина в подвал, должны были немедленно дать знать о том властям!

— Но сейчас не в этом дело, генерал! — проговорил Бирон, явно приходя доктору на помощь, так как разговор начинал принимать не совсем благоприятный оборот для Роджиери.

— Это был, очевидно, злоумышленник! — сказал Иоганн, который остался у дверей и присутствия которого никто не заметил.

— Злоумышленник? — переспросил герцог.

— О, да, ваша светлость!.. Сегодня на допросе я видел его, и это оказался тот самый, который обманом прыгнул ко мне в лодку.

Это показание Иоганна как будто дало разговору другое направление.

— Как же его зовут? — спросил герцог, обращаясь к Ушакову.

— Он своего имени не назвал, — пожал плечами Ушаков. — Он был, как помешанный!

— Но он должен был, — опять вмешался Иоганн, — назвать свое имя, когда его допрашивали в первый раз за то, что он вскочил ко мне в лодку! Тогда ведь он был в здравом уме.

— Надо посмотреть в протоколе; так я не помню! — сказал Ушаков.

— Но где он теперь? — опять спросил Бирон.

— Отпущен, ваша светлость, по распоряжению господина Иоганна.

— Но вы знаете, где он?

— Об этом господин Иоганн распоряжения не сделали!

— Да кто вам велел слушаться господина Иоганна, если господин Иоганн делает глупости! — воскликнул герцог, не щадя самолюбия своего доверенного.

— Господин Иоганн действовал по приказанию вашей светлости, имея подлинную доверенность на письме! Иначе я, конечно, никогда не согласился бы посту пить по его указанию! — деловито и уверенно произнес Ушаков.

— Но я же никогда не говорил… — начал было оправдываться Иоганн.

Однако Бирон не дал договорить ему:

— Молчи! Довольно!.. — крикнул он Иоганну и обратился вновь к Ушакову: — Чтобы завтра же этот человек был найден! Это я вам приказываю самым настоятельным образом! Никаких отговорок я слушать не буду!.. Человек должен быть найден завтра же, и завтра же утром вы доставите доктору Роджиери молодую девушку, которая находится теперь у польки…

— Ставрошевской! — подсказал Ушаков.

— Мне все равно, как ее зовут, но чтобы девушка была доставлена доктору!

— Слушаю-с! — коротко ответил Ушаков.

— Можете идти! — сказал ему герцог. Генерал-аншеф удалился, прижимая, по тогдашнему этикету, свою треугольную шляпу к груди.

От герцога Ушаков прямо отправился в Тайную канцелярию, где и день и ночь шли «занятия» и где уже должен был быть Шешковский.

И в самом деле, последний ждал генерала, читая бумаги при свете сильно трещавшей сальной свечи, потому что ни восковых, ни масла для ламп тогда в канцеляриях не полагалось. Шешковский знал, что генерал экстренно вызван к Бирону, и догадывался, по какому делу.

При первом же взгляде на Ушакова он увидел, что тот был доволен тем, что произошло у герцога.

— Приказано, — сообщил Ушаков, — отпущенного от допроса человека найти к завтра во что бы то ни стало, а девушку отвезти к доктору Роджиери. Поезжайте немедленно и сделайте все нужные распоряжения!

— Но, ваше превосходительство, если Соболев уже успел скрыться?..

— Кто такой этот Соболев?

— Тот, у кого в доме живет Жемчугов.

— Я не знаю никакого Соболева; мне нужно, чтобы, по приказанию герцога, был найден неизвестный человек…

— Ну, а если молодая девушка исчезнет?.. Ведь все может быть, ваше превосходительство!

— Мало ли что может быть! — сказал Ушаков. —

Все предвидеть нельзя.

Этих слов было достаточно для Шешковского, чтобы он знал уже, как действовать.

Шешковский сел в карету и отправился в дом Соболева, к Митьке Жемчугову.

Пропуск у него через рогатки, которыми тогда закрывались улицы на ночь, был беспрепятственный, и он легко добрался, куда ему было нужно.

Шешковский вообще очень редко бывал у Жемчугова, а если и бывал, то переодетым так, что его нельзя было узнать, и потому его появление теперь, да еще поздно вечером, почти ночью, после того как Митька долгое время сидел у него в канцелярии, вызвало у Жемчугова серьезное беспокойство.

— Соболев спит? — спросил Шешковский, входя.

— Да. Он только что рассказал мне все, что с ним было, и опять, кажется, заснул. А у тебя есть что-нибудь важное?

— Да то, что следовало ожидать: Бирон только что вызывал генерала к себе и приказал отпущенного от допроса человека во что бы то ни стало найти, а молодую девушку завтра же доставить к доктору Роджиери, этому итальянцу, который недавно появился у нас.

— Значит, девушка-то имеет соотношение и к итальянцу! Это надо заметить… Ну, как же теперь быть?.. Даны генералом прямые указания?..

— Нет, тут надо что называется «понимать масть». Впрочем, в отношении девушки ясно сказано, что с нею «все может быть»…