Зия утверждал, что он Аллаха не боится, хотя обрезание ему в детстве делали — обычай! До армии он вкалывал где-то на буровой под Альметьевском, пил водку, ел свинину и вообще был для ислама потерянным человеком. Мудрость Зии состояла в немногословным и необыкновенном умении делать любую работу прекрасно. Он был единственным каменщиком во всей части, который мог сложить кирпичный свод или трубу круглого сечения. Вместе с тем его можно было посадить на грузовик, трактор, бульдозер. Мог он при необходимости и возглавить плотничный расчет, изготовляющий рамно-ряжевую опору для временного моста. Одно мешало его служебному продвижению — отсутствие сержантского образования. Ефрейтора он получил, и быть бы ему младшим сержантом, но вот — не повезло. Решили, что не стоит мучить старого человека командными заботами, и преподнести ему вторую лычку уже перед увольнением. В результате «великий и мудрый» оказался подчиненным у малограмотного и к тому же молодого Василия Лопухина.

Если мое начальствование «великий и мудрый» воспринял с недоверием, то старшего сержанта Кузьмина, замкомвзвода, он признавал безоговорочно. Именно на этом старшем сержанте и держался внутренний порядок во взводе и во всей

роте. Старшина роты вполне мог доверить Кузьмину вечернюю поверку -самоволки Кузьмин не терпел органически. Ни один «старик» не мог рассчитывать на снисхождение. Любой сержант, даже равный Кузьмину по должности, знал: прикроешь «самоход» — добра не жди. Но некоторое послабление получали мы — молодые «комоды». Нас таких в роте было четверо. В первый же день, когда нас распределили в эту роту, Кузьмин, прохаживаясь перед ротой, заявил:

— Персонально для всех шибко старослужащих. Две лычки — это святое! Тот, кто будет гавкать на моих юных коллег, называть их салагами, салабонами и иными дурацкими кликухами, будет жить плохо. Я лично обещаю всем старым, что они будут пахать долго и упорно, как папа Карло, когда строгал Буратино. Для каждого очень старого человека я найду нормальную кразовскую кучу щебня на будущем новом плацу. Если не дойдет через голову, будет доходить через руки. Я вам не ротный, я военнослужащий срочной службы, и времени на ваше воспитание у меня мало! Всем ясно?! Отлично. Рота, приготовиться ко сну! Дембель неизбежен! Ро-та-а… Отбой! Сорок пять секунд!

Наверно, поэтому у меня особых проблем не возникало. Были два гаврилы, на которых я не произвел впечатления поначалу: Уваров и Макаров. Первый был на полгода раньше призван, второй одного призыва с Кузьминым. Кроме того, конечно, были проблемы с «великим и мудрым», но о них — особо. Что же касается Макарова и Уварова, то они были прежде всего величайшие сачки. Первое время ими овладел наглеж и жуткая борзота. Вопреки предупреждению Кузьмина они на первой же зарядке не вылезли из коек и объявили, что «дедушки» спать хотят. Меня, конечно, послали, куда — не скажу, военная тайна.

— Двоих не вижу! — прорычал Кузьмин. — Второе отделение, где ваши люди, япона мать! Поставьте их в строй, младший сержант Лопухин! Бегом!

Я вышел из строя, но как поднять Макарова и Уварова, не знал — этому в учебке не очень учили.

— Сержант Бойко, ведите взвод, — видя мою растерянную рожу, пожалел меня Кузьмин и вместе со мной направился к койкам, где, закутавшись в одеяла, досыпали оглоеды.

— Показываю, — объявил Кузьмин, — на счет «раз» сержант берется за спинку койки. На счет «два» койка поворачивается набок… На счет «три» сачок вываливается на пол.

— Саня, не надо! Крыса буду — уже проснулся! — вскричал Макаров, глядя на то, как Уваров барахтается на полу, путаясь в одеяле и простынях.

— Подъем! Тридцать пять секунд! Лопухин, бегом догонять взвод. С этими я сам позанимаюсь.

Догоняя взвод, я думал, что все это так, для понта. Уварова, как молодого, они, может, и выгонят, а сами, как истинные «дедушки», никуда не пойдут.

Однако уже минут через пять, обегая со взводом очередной круг по стадиону, я увидел, что Макаров с Уваровым, как и весь народ, с голым торсом бегут вслед за поджарым, рослым и мускулистым Кузьминым. Бойко нас остановил и начал комплекс на шестнадцать счетов, а Макаров с Уваровым все еще мотали круги вокруг стадиона, причем Кузьмин гнал их в таком темпе, что они давно должны были языки высунуть. Уже уходя со стадиона, мы увидели, как он заставил их отжиматься от земли…

На следующее утро они поднялись уже по моей команде, без скрипа и матюков.

«Великий и мудрый» ефрейтор Ахмедгараев тоже был не сахар. Вся трудность заключалась в том, что он являлся очень хорошим солдатом и все умел делать лучше меня. Если б мне это было в помощь, я бы его на руках носил. Однако «великий и мудрый» все время демонстрировал свое превосходство и тем самым пытался доказать, что Лопухин — это салага с лычками, а он — величайший в мире военный специалист. С Зией мы столковались совершенно неожиданно на почве Высоцкого. Оказалось, что и в Альметьевске таганского Гамлета знали и слушали с удовольствием. Ни я, ни Зия на гитаре играть не умели, да и пели не шибко, но тем не менее стоило мне или ему процитировать какую-нибудь песню, как соответственно он или я тут же договаривали продолжение. А когда я нашел контакт с Зией, все вообще стало о`кей.

Петька в этом отделении тоже угодил на правый фланг. По сравнению с временами карантина после его регенерации — если все же считать, что он не жулик! — он здорово физически окреп, и теперь мне, пожалуй, уже не удалось бы так легко его завалить, как я это сделал в день нашего знакомства. Кроме того, на его руках и груди появились явно тюремного образца татуировки. По нашей части уже прошел слух, что Петька — человек из зоны, вор в законе или еще что-то в этом духе, чуть ли не убийца. Насчет воров в законе все были в порядочном неведении — что это такое. Потом выяснили, что воры такого класса в армию не вдут, ибо воровской закон им это дело запрещает. Говорить нам с Петькой приходилось мало, потому что в части не спрячешься — кругом народ.

Те, кто утверждал, что будет легче, не ошиблись. Войска наши не столько служили, сколько строили. БАМа для нас в этой местности не было. В результате мы занимались тем, что строили небольшой дом для семей наших офицеров и прапоров.

На стройке командует не тот, у кого лычек больше, а тот, кто лучше знает дело. Я, например, до армии ни одного кирпича не положил, в учебке меня научили класть и сбалчивать звенья железнодорожного пути, а каменные работы мы что-то не проходили. А мое отделение как раз и занималось каменными работами. Поэтому за главного оказался «великий и мудрый» ефрейтор. Я стал к нему в подсобники; таскал на совковой лопате раствор из бадьи и раскладывал его ровной и длинной лепехой по верхнему слою кирпичей. Зия покуривал и зорким оком глядел, как я это делаю, изредка подавая ценные указания. Потом

я подавал ему кирпич, а он быстро и ровно пришлепывал его на раствор,подстукивал рукоятью мастерка, ровняя по нитке и по отвесу, лихо, со звоном, соскребал лишний раствор со шва, набрасывал комок раствора на торец кирпича, хватал другой… и так далее. Угнаться за ним было сложно.

Петьку в первый день поставили подсобником к Макарову, но они очень быстро поменялись местами. Макаров работал так, будто через полчаса собирался помереть от истощения сил. Кирпичи он ставил то вкривь, то вкось, потом снимал, перекладывал, счищал раствор, зевал и все время глядел на часы. Петька постоял-постоял, поглядел-поглядел, а потом отпихнул сачка в сторону и стал работать и за подсобника, и за каменщика. Видно, было у него свойство все схватывать на лету. Как он пошел класть, тут даже «великий и мудрый» ефрейтор удивился! Сперва Зия не поверил своим глазам и решил, что Петька напортачил. Он полез проверять кладку с отвесом и уровнем, с ниткой и другими научными приборами.

— Четвертый разряд, — протарифицировал он Петькину работу, показал большой палец и сказал. — Годится!

Макаров в это время мирно спал на куче пакли, приготовленной для чеканки канализационных труб. Тут он был обнаружен бесшумно возникшим Кузьминым. Старший сержант даже обрадовался: видать, ему нужна была «жертва». Макаров аж на полметра подскочил, когда Кузьмин гаркнул.