Может быть, Жак Хелло ожидал, что между Фелипе и Варинасом разгорится спор относительно Вишады, так как ее можно было считать за главное русло реки с таким же правом, как Гуавьяре и Атабапо. Однако никакого спора не возникло. Оба противника были уже недалеко от места, где сливались излюбленные ими реки. Там они могли иметь достаточно времени для споров на месте и при полном знании всех деталей.
Следующий день приблизил их к этому пункту на 20 километров. В этой части реки, свободной от рифов, движение лодок сделалось легче. Рулевые смогли в течение нескольких часов воспользоваться парусами и достигнуть таким образом деревни Матавени, расположенной на левом берегу, около реки того же названия.
Здесь находилась всего дюжина хижин, принадлежащих гуахибосам, которые занимают прибрежные территории Ориноко, главным образом правый берег. Если бы путешественники имели время подняться по Вишаде, они встретили бы несколько таких селений, обитаемых этими индейцами, мягкими по характеру, трудолюбивыми и смышлеными, ведущими торговлю маниокой с купцами Сан-Фернандо.
Если бы Жак Хелло и Герман Патери были одни, они, вероятно, остановились бы у этого притока, как они это сделали в Урбане несколько недель назад. Правда, их экскурсия в Сьерра-Матапей могла окончиться плохо. Тем не менее Герман Патерн счел своим долгом сделать Жаку Хелло это предложение, когда «Мориша» остановилась у Матавени рядом с «Галлинеттой».
— Дорогой Жак, — сказал он, — нам поручено министром народного просвещения, если я не ошибаюсь, сделать научную экскурсию по Ориноко…
— Что ты хочешь этим сказать? — спросил Жак Хелло, удивленный этим замечанием.
— Вот что, Жак… Разве это поручение касается исключительно только Ориноко?
— Ориноко и его притоков…
— Так вот, если говорить правду, мне кажется, что мы несколько пренебрегаем притоками этой прекрасной реки с тех пор, как мы оставили Урбану…
— Ты полагаешь…
— Посуди сам, дорогой друг! Поднимались ли мы по Суапуру, Параруме и по Парагуаце, впадающим с правой стороны?..
— Я не думаю этого.
— Поднимались ли мы на нашей пироге по Мете, самому крупному левому притоку большой венесуэльской реки?
— Нет, мы проехали устье Меты, не проникнув в него.
— А Рио-Сипапо?..
— Мы пренебрегли Рио-Сипапо.
— А Рио-Вишада?
— Мы не исполнили также наших обязанностей и по отношению к Рио-Вишаде.
— И ты шутишь этим, Жак?..
— Да, Герман, ты должен был бы сказать себе, что то, чего мы не сделали на этом пути, никогда не будет поздно сделать на обратном. Ведь они не исчезнут, твои притоки, они даже не высохнут в период засухи, так что мы найдем их на том же самом месте, когда будем спускаться по этой великолепной реке…
— Жак!.. Жак!.. Когда мы будем приняты министром народного просвещения.
— …тогда, простота-натуралист ты этакий, мы скажем ему, этому чиновнику: если бы мы были одни, господин министр, то мы, конечно, сделали бы эти исследования, поднимаясь по Ориноко. Но мы были в компании… в хорошей компании, и мы предпочли сделать путешествие до Сан-Фернандо вместе…
— Мы пробудем там некоторое время, я полагаю? — спросил Герман Патерн.
— Столько, сколько это нужно будет для разрешения вопроса о Гуавьяре и Атабапо, — ответил Жак Хелло, — хотя он и кажется мне разрешенным уже в пользу Мигуэля. Во всяком случае, это отличный повод изучить эти два притока в компании Фелипе и Варинаса. Ты можешь быть уверен, что наша миссия только выиграет от этого и министр народного просвещения поздравит нас по этому поводу самым официальным образом!
Нужно сказать, что этот разговор обоих друзей слышал один только Жан, который находился в это время на «Галлинетте».
Вопреки всем усилиям сержанта Мартьяля, со времени встречи с Жаном Жак Хелло не пренебрегал ни одним случаем, чтобы проявить самую живую симпатию к юноше. Что последний заметил это, в этом не могло быть сомнения. Как же отвечал он на нее?.. Поддавался ли он ей, как можно было ожидать от юноши его лет по отношению к соотечественнику, который проявлял к нему такой интерес, так горячо желал успеха его планам, готов был помочь ему сколько возможно?..
Нет, и это могло даже казаться странным. Как ни был тронут Жан, как ни благодарен он был Жаку Хелло, он держал себя с ним крайне сдержанно, — не потому, что его разбранил бы сержант Мартьяль, если бы было иначе, а вследствие своей скромности и застенчивости.
Когда настал бы час разлуки, когда Жан должен был бы для продолжения своих поисков покинуть Сан-Фернандо, а Жак Хелло — вернуться из своего путешествия обратно, Жан сильно огорчился бы этим… Может быть, он даже сказал себе, что, если бы Жак Хелло был его проводником, он верней достиг бы своей цели…
Поэтому он был очень тронут, когда услыхал, как Жак Хелло говорил своему другу:
— И потом, Герман, этот юноша, которого случай заставил нас встретить и которым я так интересуюсь… Разве он не внушает тебе чрезвычайной симпатии?..
— Да, Жак!
— Потому что, чем больше я думаю о нем, Герман, тем больше боюсь, что если он хорошо сделал, подчинившись сыновнему чувству и предприняв это путешествие, то, с другой стороны, перед ним встанут скоро такие препятствия, которых он не сможет победить! Если он получит новые указания в Сан-Фернандо, разве не бросится он в область верхнего Ориноко или он захочет идти туда… В этом детском теле сильная душа!.. Достаточно немного понаблюдать его, достаточно видеть его, чтобы понять, что чувство долга доведено в нем до героизма!.. Не правда ли, это и твое мнение, Герман?
— Я разделяю, Жак, твое мнение о молодом Керморе, и ты прав, опасаясь за него…
— Кого он имеет в качестве руководителя, в качестве защитника? — продолжал Жак Хелло. — Старого солдата, который, конечно, позволит убить себя за него… Но разве ему нужен такой спутник?.. Нет, Герман, если хочешь знать мою мысль до конца, по-моему, лучше, чтобы этот несчастный ребенок не нашел никаких указаний, касающихся его отца…
Если бы Жак Хелло мог видеть Жана в тот момент, когда он говорил это, он заметил бы, что тот встал с поднятой головой, блестящими глазами, потом опустился, подавленный мыслью, что ему, может быть, не удастся достигнуть своей цели, что ему суждено вернуться, потерпев неудачу…
Однако после этой минуты слабости надежда вернулась к Жану, когда он услышал, как Жак Хелло говорил дальше:
— Нет! Нет!.. Это было бы слишком жестоко по отношению к Жану. Я хочу верить, что его поиски увенчаются успехом!.. Четырнадцать лет назад полковник Кермор был в Сан-Фернандо… в этом нет никакого сомнения… Там Жан узнает, что сталось с его отцом… Ах! Я хотел бы иметь возможность сопровождать его!
— Я понимаю тебя, Жак… Ему нужен был бы такой проводник, как ты, а не как этот старый служака, который не столько его дядюшка, сколько его тетка!.. Но чего ты хочешь?.. Наш путь не может быть его путем. Кроме того, эти притоки, которые мы должны исследовать на обратном пути…
— Разве за Сан-Фернандо нет притоков? — заметил Жак Хелло.
— Если хочешь, да… Я тебе назову даже замечательные: Кунукунума, Кассиквиар, Мавака… Но в этом направлении наша экспедиция завела бы нас к истокам Ориноко.
— А почему бы нет, Герман?.. Исследование было бы полнее, вот и все… И, конечно, министр народного просвещения не был бы недоволен этим…
— Министр… министр, Жак! Ты вертишь его так и сяк под всякими соусами!.. Ну а если Жан Кермор должен будет продолжать свои поиски не в сторону Ориноко… если ему придется углубиться в колумбийские льяносы… если, наконец, он должен будет спуститься к бассейну Рио-Негро и Амазонки…
Жак Хелло ничего не ответил, так как это было невозможно. В крайнем случае — он хорошо понимал это — можно было продолжать путешествие до истоков Ориноко, это все-таки было бы в пределах порученной ему области… Но оставить бассейн реки и даже территорию Венесуэлы, чтобы следовать за юношей в Колумбию или Бразилию… Нет, это было невозможно.