Что касается Мигуэля, Фелипе и Варинаса, то они — пусть не удивятся этому — все еще оставались в городе, менее чем когда-либо согласные относительно гидрографического вопроса о трех реках.

В тот же вечер пассажиры «Галлинетты» и «Мориши» смогли пожать руку трем пассажирам «Марипара».

Как хорошо встретили Мигуэль и его коллеги своих старых товарищей по путешествию! Можно также представить себе изумление, когда они увидели Жана… их милого Жана… под руку с Жаком Хелло, в дамской одежде.

— Почему он так переоделся? — спросил Варинас.

— Потому что я женился на нем, — ответил Жак Хелло.

— Вы женились на Жане Керморе? — воскликнул Фелипе, глаза которого буквально полезли на лоб.

— Нет, на мадемуазель Жанне Кермор.

— Что? — изумился Мигуэль. — На мадемуазель Кермор?..

— Она сестра Жана! — ответил, смеясь, Герман Патерн. — Не правда ли, как они похожи!

Все объяснилось, и самые сердечные поздравления посылались как на новобрачных, так и особенно на г-жу Хелло, нашедшую своего отца в лице миссионера Санта-Жуаны.

— А Ориноко? — спросил Герман Патерн. — Оно все на том же месте?

— Все на том же, — ответил, смеясь, Мигуэль.

— Ну так как же? Это его воды донесли наши пироги до истоков Сьерра-Паримы?

При этом вопросе лица Варинаса и Фелипе нахмурились. Глаза их метнули молнии, предвещавшие грозу; Мигуэль покачал головой.

И опять начался спор, горячность которого не уменьшилась от времени, — спор между сторонником Атабапо и сторонником Гуавьяре.

Нет!.. Они не были согласны между собой и никогда не будут согласны. Они охотнее уступили бы мнению Мигуэля в пользу Ориноко, чем один другому!

— Отвечайте, сударь, — воскликнул Варинас, — и отвергните, если решитесь на это, что Гуавьяре не обозначается много раз под именем восточного Ориноко чрезвычайно компетентными географами!

— Такими же некомпетентными, как вы сами, сударь! — воскликнул Фелипе.

— Брать свое начало в Сьерра-Сума-Паце, к востоку от верхней Магдалены, на территории Колумбии, — это гораздо почетнее, чем вытекать черт знает откуда…

— Черт знает откуда, сударь? — ядовито повторил Фелипе. — И вы имеете смелость употреблять подобные выражения, когда дело идет об Атабапо, которьи! спускается с льяносов, орошаемых Рио-Негро, и который является соединительной ветвью с бассейном Амазонки?

— Но воды вашего Атабапо черны и не могут даже смешаться с водами Ориноко!

— А воды вашего Гуавьяре желтоваты, и вы не могли бы их отличить в нескольких километрах ниже Сан-Фернандо! Ваш Гуавьяре не имеет даже черепах…

— А ваш Атабапо не имеет даже комаров…

— Наконец, Гуавьяре впадает в Атабапо — именно здесь… и это общее мнение.

— Нет, это Атабапо впадает в Гуавьяре, как с этим согласны все разумные люди, и количество несомой Гуавьяре воды не меньше трех тысяч двухсот кубических метров…

— И, как Дунай, — сказал Герман Патерн, цитируя поэта «Ориенталис», — он течет с запада на восток.

Этим аргументом Варинас еще не пользовался, но он не преминул включить его в актив Гуавьяре.

Во время этого обмена возражениями в пользу обоих притоков Мигуэль не переставал улыбаться, предоставляя спокойно течь Ориноко на расстоянии 2500 километров между Сьерра-Паримой и дельтой его 50 рукавов, которыми он впадает в Атлантический океан.

Между тем приготовления продвигались вперед. Пироги были осмотрены, исправлены, приведены в полную пригодность, снабжены провизией и к 9 января могли двинуться в путь.

Жак и Жанна Хелло написали тогда своему отцу письмо, в котором не были забыты ни сержант Мартьяль, ни молодой индеец. Это письмо должны были доставить в Санта-Жуану купцы, которые обыкновенно поднимаются по реке в начале сезона дождей. В этом письме было высказано все, что могли сказать два счастливых человека.

Накануне отъезда пассажиры были в последний раз приглашены к губернатору Сан-Фернандо.

В течение этого вечера произошло перемирие, и гидрографический спор не возобновился. Не потому, что он исчерпался, а потому, что спорщики имели впереди еще месяцы и годы для его продолжения.

— Итак, Мигуэль, — спросила молодая женщина, — ваш «Марипар» не уйдет вместе с «Галлинеттой» и «Моришей»?..

— По-видимому, нет, — ответил Мигуэль, решивший продолжить свое пребывание у слияния Атабапо и Гуавьяре.

— Нам нужно еще установить несколько важных моментов, — заявил Варинас.

— И произвести еще некоторые обследования, — прибавил Фелипе.

— Тогда до свидания! — сказал Жак Хелло.

— До свидания? — спросил Мигуэль.

— Да, — ответил Герман Патерн, — в Сан-Фернандо, когда мы будем возвращаться… через шесть месяцев… потому что не может быть, чтобы бесконечные споры об Ориноко не задержали вас здесь до нашего возвращения.

На другой день, 9 января, простившись с губернатором, Мигуэлем и его товарищами, путешественники сели в пироги и, увлекаемые быстрым течением реки — Ориноко, Атабапо или Гуавьяре, — скоро потеряли из виду Сан-Фернандо. Они без труда прошли пороги Мэпюр и Атур, миновали устья Меты и деревню Карибен, Изобиловавшие дичью острова и рыбная ловля доставляли им вкусную провизию.

Прибыв к поселку Мирабаля в Тигре, пассажиры пирог ввиду ранее данного обещания провели здесь в гостях сутки. С какой радостью Мирабаль поздравил их с успешным окончанием предприятия, которое привело не только к отысканию полковника Кермора, но и «ко всем дальнейшим последствиям».

В Урбане пироги должны были возобновить запас провизии на последнюю часть пути.

— А черепахи? — воскликнул Герман Патерн. — Жак, ты помнишь черепах?.. Эти тысячи черепах!.. Недурно… прибыть сюда на черепахах!..

— В этой деревне мы в первый раз встретились, Герман, — сказала молодая женщина.

— Благодаря этим великолепным животным… которым мы так обязаны… — объявил Жак Хелло.

— И мы докажем им свою благодарность, съев их, так как они очень вкусны, эти оринокские черепахи! — воскликнул Герман Патерн, который на все смотрел со специальной точки зрения.

Наконец, 25 января пироги достигли Кайкары.

В этом городе Жак Хелло, Жанна и Герман Патерн расстались с рулевыми пирог и их экипажами, поблагодарив их от всего сердца за самоотверженную службу и щедро наградив их.

Из Кайкары пароход доставил путешественников в два дня до Боливара, а оттуда они доехали по железной дороге до Каракаса.

Десять дней спустя они были в Гаване, в семье Эредиа, а через месяц — в Европе, во Франции, в Бретани, в Сен-Назере, в Нанте.

Затем Герман Патерн сказал:

— Знаешь, Жак, не показались тебе эти пять тысяч километров, которые мы сделали по Ориноко, слишком длинными?

— Когда мы ехали обратно — нет! — ответил Жак, взглянув при этом на счастливо улыбающуюся Жанну.