— Посмотри, племянник, где мы находимся сегодня…

Юноша, выйдя из каюты, поместился на носу лодки, парус которой надувался за его спиной. Прозрачный воздух позволял видеть далекие горизонты льяносов.

Тогда Мартьяль прибавил:

— Уж не вернулись ли мы в нашу Бретань?

— Я понимаю тебя, — ответил Жан. — Здесь Ориноко похоже на Луару…

— Да, Жан, на нашу Луару, выше и ниже Нанта!.. Видишь там эти желтые пески?.. Если бы среди них плавало с полдюжины шаланд с большими парусами, мне казалось бы, что мы сейчас прибудем в Сан-Флоран или Мов.

— Ты прав, дорогой Мартьяль, сходство поразительно. Впрочем, эти длинные равнины, которые тянутся по обоим берегам, напоминают мне скорее берега нижней Луары около Пеллерена или Пенбефа.

— Это правда, племянник, и я готов ждать, когда покажется пароход из Сен-Назера, — пироскаф, как говорят там, — греческое слово, которое я никогда не мог понять!

— Если мы и увидим этот пироскаф, — ответил юноша, — мы все же не сядем на него, дядюшка… пусть он идет своей дорогой… Нант для нас теперь там, где мой отец. Не правда ли?..

— Да, там, где полковник. Когда мы разыщем его, когда он узнает, что он не один на свете… он опять спустится по течению этой реки в лодке… потом на «Боливаре»… потом он сядет с нами на пароход, идущий в Сен-Назер, — уж на этот раз для того, чтобы действительно вернуться во Францию.

— Как бы я желал этою! — пробормотал Жан. Когда он произносил эти слова, его взгляд был направлен к деревьям, отдаленные силуэты которых вырисовывались на юго-востоке. Затем, вспомнив, по-видимому, замечание, которое справедливо сделал Мартьяль относительно сходства Луары и Ориноко в этой части последнего, он сказал:

— Есть кое-что, что можно видеть здесь, на этих реках, в известное время года и чего нет ни на верхней, ни на нижней Луаре.

— Что такое?..

— Это черепахи. Каждый год, около середины марта, они кладут здесь свои яйца и зарывают их в песок.

— А, здесь есть черепахи?

— Тысячи! Даже та речка, которую ты можешь видеть на правом берегу, прежде чем называться рекой Шаффаньона, называлась рекой черепах.

— Если она так называлась, то, вероятно, заслужила это имя… Но до сих пор я не вижу…

— Немножко терпения, дядюшка Мартьяль! Хотя время кладки яиц уже прошло, ты все же увидишь черепах в таком количестве, что просто не поверишь…

— Но если кладка яиц кончилась, мы не сможем полакомиться яйцами, которые, как мне говорили, очень вкусны…

— Великолепны! А их мясо, пожалуй, еще вкуснее. Я надеюсь, что наш рулевой Вальдес ухитрится поймать их несколько штук для супа…

— Суп из черепах!.. — воскликнул сержант.

— Да. На этот раз он не будет сделан, как во Франции, из телячьей головки…

— Не стоило бы и ехать сюда, так далеко, — возразил сержант, — чтобы поесть простого рагу!

Юноша не ошибался, говоря, что лодки приближались к местности, куда присутствие черепах привлекает окрестных индейцев. Теперь туземцы появлялись здесь только в период рыбной ловли, но раньше они занимали эти места постоянно. Тапаритосы, панаресы, ярусосы, гуагюсы, мапойосы жестоко враждовали между собой из-за черепах. Когда-то жили здесь также и отомакосы, в настоящее время рассеявшиеся в направлении к западу. По рассказам Гумбольдта, эти индейцы, которые воображали, что происходят от «каменных предков», были отличными игроками в мяч, более ловкими, чем даже переселившиеся в Венесуэлу европейские баски. Их считали также «землеедами», которые в случае недостатка рыбы питались глиняными шариками. Впрочем, эта привычка не совсем исчезла среди них и сейчас. Этот порок — трудно было бы назвать его иначе — развивается в них с детства. Землееды, или геофаги, поедают землю, как китайцы курят опиум: это их непреодолимая потребность. Шаффаньон встретил несколько человек этих несчастных, которые доходили до того, что слизывали глину с крыш.

После полудня фальки плыли с большими затруднениями, и их экипаж чрезвычайно утомился. Благодаря пескам фарватер реки здесь очень суживался и течение было очень быстрое.

С юга, где небо было покрыто грозовыми тучами, доносилось отдаленное громыхание. Против ветра шла сильная гроза. Скоро наступил штиль, только изредка прерывавшийся легким дуновением ветра.

При таких условиях благоразумие требовало отыскать убежище, так как никогда нельзя заранее знать, чем кончится гроза в Ориноко.

К несчастью, эта часть реки не представляла ни одного удобного пункта для стоянки. С обеих сторон тянулись бесконечные льяносы, огромные безлесные равнины, на которых ураган смел бы все, не встречая препятствий.

Мигуэль, желая знать, что намерен предпринять рулевой Мартос, спросил его, не думает ли он встать до завтра на якорь на самой реке.

— Это было бы опасно, — ответил Мартос. — Наш якорь не выдержал бы. Нас выбросит на пески и разобьет…

— Что же в таком случае предпринять?

— Постараемся достигнуть какого-нибудь ближайшего поселка, а если это окажется невозможным, спустимся к острову Казимирито, у которого провели прошлую ночь.

— Какой же это поселок?

— Буэна-Виста на левом берегу.

Необходимость этого маневра была настолько очевидна, что, не переговорив даже с рулевым «Марипара», Вальдес уже направил свою лодку к упомянутому поселку.

Паруса висели. Чтобы их не рванул случайный ветер, гребцы убрали их на дно лодок. Впрочем, можно было надеяться, что гроза не разразится раньше как через один-два часа. Облака на юге стояли неподвижно.

— Скверная погода, — сказал Мартьяль, обращаясь к рулевому «Галлинетты».

— Да, скверная погода! Постараемся ее предупредить.

Обе лодки находились в это время на расстоянии не больше пятидесяти шагов одна от другой. При помощи шестов едва удавалось преодолевать силу течения. Впрочем, другого способа передвижения не было. Оставалось поэтому приблизиться к левому берегу, вдоль которого можно было подняться при помощи бечевы.

На это пришлось употребить целый час. Сколько раз лодкам грозила опасность быть унесенными течением на камни! Наконец благодаря ловкости рулевых, усилиям гребцов, которым помогали, с одной стороны, Мигуэль, Фелипе и Варинас, а с другой — сержант Мартьяль и Жан, лодкам удалось пристать к левому берегу раньше, чем они были снесены течением.

Тут взялись за бечеву. Хотя тянуть было тяжело, но по крайней мере не было риска, что лодки унесет течением.

По предложению Вальдеса лодки были связаны одна с другой, и оба экипажа стали на бечеву.

Таким образом прошли острова Сейба, Курурупаро и Эстериллеро, а затем и остров Пассо-Редондо, лежащий ближе к правому берегу.

Временами гроза приближалась. Весь южный горизонт сверкал частыми молниями. Не переставая, гремел гром. К счастью, около восьми часов вечера, когда буря разразилась над путешественниками градом и ветром, обе лодки уже находились в надежном убежище, у деревни Буэна-Виста.

В течение ночи гроза натворила много бед. Ее разрушительное действие сказалось на протяжении 15 километров, до самого устья Ароки. В этом легко было убедиться на другое утро, 26 августа, при виде всякого рода обломков, которыми были усеяны желтоватые воды обыкновенно прозрачной реки. Если бы буря застала лодки в открытом месте, от них остались бы лишь бесформенные остовы, а экипаж и пассажиры погибли, и подать им помощь было бы немыслимо. К счастью, Буэна-Висту «чубаско» миновал; центр урагана сосредоточился западнее.

Буэна-Виста занимает наиболее высокую часть острова, оканчивающегося в сухую погоду обильными песками, которые в дождливую пору покрываются водой. Это позволило «Галлинетте» и «Марипару» добраться до самого поселка.

Поселка? В сущности, это была всего только кучка хижин, способных приютить до 150–200 индейцев; последние прибывают сюда для сбора черепашьих яиц, из которых добывают особого рода масло, пользующееся хорошим спросом на венесуэльских рынках.