Харрингтон частенько пыталась представить себе реакцию гранд-адмирала Мэтьюса на просьбу не кого-нибудь, а землевладельца Оуэнса о зачислении его дочери в гардемарины. Зная Мэтьюса, Хонор могла предположить, что внешне он сохранил хладнокровие, хотя на самом деле с трудом сдержался, чтобы не запрыгать от радости. Как грейсонский мужчина он вырос с инстинктивным убеждением в необходимости всячески лелеять женщин, оберегая их от малейшей угрозы, однако на его отношение к прекрасному полу существенно повлиял опыт общения со служившими на флоте иномирянками. Кроме того, он лучше кого бы то ни было осознавал остроту кадровой проблемы и понимал, что преодолеть ее без привлечения составлявших большую часть населения планеты женщин практически невозможно. Но и возлагая немалые надежды на проводимые Протектором Бенджамином реформы, адмирал, как полагала Хонор, не надеялся в этой жизни увидеть женщин на действительной военной службе.
На острове Саганами, понятное дело, никто не возражал, а когда на Грейсоне стало известно о «воскрешении» Хонор, лорду Оуэнсу было уже поздно менять свое решение. Из того немногого, что удалось выудить Хонор у Абигайль, она поняла, что землевладелец, с одной стороны, боялся за дочь и был ошарашен ее напором, но с другой – испытывал гордость. И еще одно: отпуская дочь в новую жизнь, отец делал вид, будто вся эта идея, целиком и полностью, принадлежит ему – что, пожалуй, было свидетельством его исключительной ментальной гибкости.
Оправившись от потрясения, которое испытала, обнаружив среди гардемарин грейсонку, Хонор, разумеется, постаралась не выказывать по отношению к ней особого расположения. Абигайль прекрасно училась, да и как человек вызывала несомненную симпатию. Однако Харрингтон понимала, что, публично демонстрируя особое отношение, окажет девушке медвежью услугу. Это, впрочем, не мешало ей втайне следить за успехами молодой аристократки, которой пришлось столкнуться с немалыми трудностями.
Разумеется, она получила хорошее образование и была подготовлена технически, однако спартанская обстановка острова Саганами имела мало общего с изысканным великолепием покоев землевладельцев. В некоторых военных учебных заведениях бытовали традиции, позволявшие воспитанникам старших курсов подшучивать над младшими, порой довольно жестоко. На Саганами всякого рода неуставные отношения решительно и сурово пресекались, однако это с избытком компенсировалось строгостью дисциплинарных требований, постоянной изнурительной муштрой и огромными нагрузками, как физическими, так и психологическими. Гардемарины первого курса постоянно чувствовали себя вымотанными: их гоняли до упаду, а когда они валились с ног, поднимали и начинали гонять снова. Кое-кто возмущался, однако Хонор считала такой подход правильным. Молодым людям и девушкам предстояло прямо из учебных аудиторий отправиться на войну, и любые поблажки могли сослужить дурную службу как им самим, так и их будущим подчиненным. Повышенная требовательность и работа на пределе возможностей требовались, чтобы по-настоящему подготовить их к будущим тяготам и опасностям.
Однако при всем своем одобрении порядков, царивших в Академии, Хонор прекрасно понимала, что гардемарину Хернс приходится труднее, чем кому бы то ни было. Взгляды ее были прогрессивны для Грейсона, а здесь ей довелось столкнуться с практическим воплощением бытовавшего на Мантикоре представления о полном равенстве полов, такими, например, как совместные занятия по физической подготовке или рукопашному бою. Не говоря уже о том, что ее красота и грация привлекали внимание молодых людей, которые, будучи воспитанными в традициях куда более вольных, не считали нужным скрывать свое восхищение и выражали его с откровенностью, способной повергнуть благовоспитанную грейсонскую девушку в ужас.
Абигайль, однако, проявила недюжинную стойкость. Хонор, со своей стороны, ненавязчиво дала ей понять, что как единственный землевладелец в радиусе множества световых лет чувствует особую ответственность за всех грейсонских курсантов и всегда готова служить им советчиком и наставником. Эти слова вполне соответствовали действительности, а на том, что они имеют еще больший вес, когда речь идет о единственном грейсонском курсанте женского пола, Харрингтон благоразумно акцента не делала. Абигайль поблагодарила ее и пару раз действительно обратилась к ней за советом. Так поступала не только она, и никто из однокурсников не имел оснований утверждать, будто девушка находится на особом положении.
Между тем Хонор радовалась не только за нее, но и за флот, ибо Абигайль обнаружила явную одаренность в области тактики и, в отличие от самой Харрингтон, оказалась прекрасным математиком. Несколько хуже дело обстояло с командными навыками, ибо женщины Грейсона по традиции не занимали руководящих постов, но здесь помогло ее аристократическое происхождение. Для дочери землевладельца привычно отдавать распоряжения слугам, среди которых были и мужчины.
Но хотя Хонор относилась к Абигайль с искренней симпатией, присутствие девушки на обеде объяснялось вовсе не тем, что она являлась единственной уроженкой Грейсона женского пола, штудировавшей военные премудрости в стенах Академии. Существовало две причины, по которым курсанты получали приглашения на званый обед, к герцогине Харрингтон. Во-первых – кстати, именно по этой причине число гардемаринов за столом колебалось от полутора десятков до двадцати пяти, – это была форма знакомства, и хотя бы один раз такое приглашение непременно получал каждый слушатель ее курсов. Во-вторых, право на дополнительные приглашения давали успехи в учебе, а здесь Абигайль была в числе лучших. Хонор даже удивлялась тому, как стремились гардемарины попасть за адмиральский стол. Разумеется, она готова была поощрять такого рода соревнование, ибо оно способствовало повышению успеваемости, но в ее время гардемарины из кожи вон лезли, лишь бы держаться подальше от высокого начальства. Однако ситуация, похоже, радикально изменилась: все курсы адмирала Харрингтон с самого начала ее работы в Академии пользовались неизменной популярностью, а повторное приглашение к ней на обед служило предметом особой гордости. Это было мощным воодушевляющим фактором в усвоении учебного материала, хотя все обучающиеся знали, что их ждет после того, как уберут со стола.
Хонор подавила ухмылку. Вообще-то оказаться на званом обеде рядом с любым из инструкторов элитных Высших тактических курсов, по прежним понятиям, было для простого гардемарина неслыханным делом. Младшая из присутствующих офицеров, Ярувальская, имела звание полного коммандера. Все эти обладатели звезд, петличных знаков и золотого шитья приглашались не только ради застольной беседы. На самом деле званые обеды леди Харрингтон представляли собой своеобразную форму группового инструктажа, и она ощущала, что юные гости ждут предстоящего с нетерпением.
– Мы почти закончили, – сказала Хонор подошедшему узнать, не добавить ли ей какао, МакГиннесу. – Будь добр, передай мистрис Торн, что ее обед, как всегда, великолепен.
– Непременно, ваша светлость.
– Ну а мы, наверное, переберемся в игровую комнату, – сказала она, отодвинув кресло и встав.
Протез все еще ощущался как посторонняя тяжесть, но она уже начинала привыкать к нему. Гардемарины тоже приучили себя не обращать внимание на непроизвольные подергивания искусственной руки во время лекций и столь же тактично не замечали неподвижность искусственной руки во время обеда. Мысленно усмехнувшись, Хонор сняла блокировку, высвободила протез из перевязи и осторожно взяла Нимица обеими руками.
Операция, сделанная ему, удалась даже лучше, чем ей, и теперь к Нимицу, по мере того как он осваивал почти атрофировавшиеся от долгого бездействия мускулы, быстро возвращалась былая подвижность и гибкость. Харрингтон в полной мере разделяла с ним радость полноценного движения, но и он вместе с нею восторгался заново обретенной ею способностью брать его на руки. Когда она, почти с прежней уверенностью, посадила Нимица себе на плечо, кот разразился довольным, вибрирующим урчанием.
