Первый залп обрушился на стену хевенитов. Оцепеневший мозг Димитрия автоматически отметил еще одно отличие от нормы. Тактические возможности подвесок диктовали вполне однозначную тактику боя: весь их боезапас необходимо было израсходовать в первом же залпе, до того, как на них обрушится огонь противника, – лишенные защиты, платформы при этом просто гибли. Так что платформы концентрировали огонь на тех целях, для которых атакующий флот располагал наилучшим огневым решением на дальней дистанции. Уж лучше стрелять как получится, чем выжидать удобного момента и дождаться, чтобы огонь противника превратил главное оружие в бесполезный металлолом.

В результате первый залп, как правило, обрушивался избыточной мощностью на достаточно скромное число целей. Но не в этот раз. Манти вели огонь с убийственной меткостью. В первом залпе было больше трех тысяч ракет, и хотя среди них, несомненно, заметную часть составляли носители помех и обманки, на каждый хевенитский корабль стены пришлось по сто пятьдесят лазерных боеголовок. Сбитые с толку, дезориентированные системы защиты смогли перехватить не более десяти процентов атакующих ракет, и вскоре корабли Народного флота начали содрогаться под ударами лазеров с ядерной накачкой, изрыгая из пробоин воздух и водяной пар. Там, где удар приходился на термоядерные установки, в пар обращались сами корабли.

Пока дредноуты и супердредноуты еще содрогались под ударами, защитников Энки настиг второй, не менее мощный ракетный вал. Настиг, но вместо того, чтобы покончить с подбитыми, хотя и выжившими кораблями стены, обрушился на более легкие и уязвимые линкоры, линейные крейсера и даже корабли более легких классов. Разумеется, на каждый из них пришлось меньше боеголовок, чем на супердредноут, однако больше в данном случае и не требовалось.

Третья ракетная волна, проигнорировав остатки пикета, обрушилась на орбитальные средства обороны, поразив находившиеся на орбите Энки автономные платформы, зонды-мины и спутники.

А затем, словно чтобы достойно увенчать всю эту вакханалию смерти, неведомо откуда вынырнули полторы тысячи вражеских ЛАКов и принялись добивать искалеченные корабли энергетическим оружием. Один проход – и от каждого из кораблей Димитрия остался только исковерканный кусок металла… или не осталось и того.

Правда ЛАКи, по крайней мере, оказались в пределах досягаемости огня космических фортов, но они были на удивление верткими, оснащенными прекрасными средствами РЭБ – они высыпали собственные генераторы помех и обманки пригоршнями – и великолепно защищенными: создавалось впечатление, будто их клинья вовсе не имеют открытых горловин, из-за чего даже умудрившиеся захватить их ракеты детонировали безрезультатно.

По всей видимости, маневр вражеских ЛАКов был спланирован исключительно тщательно: при относительно невысокой (не более пятнадцати километров в секунду) скорости они атаковали строй Димитрия под углом, выводившим их из-под огня и фортов, и его собственных ЛАКов. Правда, несколько подразделений последних попытались осуществить перехват, но корабли этих смельчаков исчезли во вспышках пламени, расстрелянные легкими, но смертоносными для уязвимых скорлупок ракетами.

И наконец ЛАКи манти («Те самые „суперЛАКи“ МакКвин, из-за которых все над ней насмехались», – оцепенело подумал Димитрий) исчезли, растворившись в пространстве под прикрытием систем маскировки. И, чтобы окончательно сделать тщетными любые попытки захватить в прицел эти крошечные вертлявые кораблики, невероятная армада манти прикрыла их отступление запустив тучу постановщиков помех и ложных целей.

Алек Димитрий в ужасе смотрел на дисплей, с которого исчезли все до единой метки звездных кораблей его пикета. Исчезли, не произведя по врагу ни одного – ни одного! – выстрела. Завороженным взглядом он следил, как в пространстве разлетались огоньки спасательных модулей.

Прикосновение к плечу заставило гражданина адмирала обернуться. Потревожившая его связистка, увидев глаза командира, отшатнулась. Он глубоко вздохнул и заставил себя разжать стиснутые зубы.

Люди в помещении уже не гомонили. В помещении царила могильная тишина. Собственный голос адмирала показался ему неестественно громким.

– В чем дело, Джендра?

– Я… – Гражданка коммандер сглотнула. – Послание от мантикорцев, гражданин адмирал. Адресовано гражданину адмиралу Тейсману. Наверное, им неизвестно, что его здесь нет. Это от их командира, гражданин адмирал.

– От Белой Гавани? – почти равнодушным тоном спросил Димитрий, но его равнодушие было притворным. Когда связистка кивнула, глаза хевенитского адмирала сузились. – Что за послание?

– Передано открытым текстом… вот.

Она вручила Димитрию планшет. Взяв прибор, он нажал кнопку воспроизведения, и на голографическом дисплее появилось изображение мужчины в черном с золотом мундире адмирала Королевского флота Мантикоры. Темноволосого, широкоплечего и с такими холодными и суровыми голубыми глазами, каких Димитрию еще не приходилось видеть.

– Адмирал Тейсман! – спокойно произнес мантикорец. – Я призываю вас заявить немедленно о полной и безоговорочной капитуляции системы и остатков пикета. Мы только что продемонстрировали свою возможность подавить все очаги сопротивления и уничтожить все боевые единицы в системе, как мобильные, так и стационарные, не подвергая себя ни малейшему риску. У меня нет ни малейшего желания убивать людей, не способных к сопротивлению, однако заверяю вас, что я не остановлюсь перед этим в случае вашего отказа, ибо желания подвергать ненужному риску моих собственных подчиненных у меня нет тем более. На обдумывание моего предложения вам отводится пять минут. Если по истечении названного срока мои требования не будут выполнены, я прикажу возобновить огонь… и мы оба знаем, каков будет итог. Жду вашего ответа. Белая Гавань, конец связи.

Дисплей погас. Несколько секунд Димитрий с отсутствующим видом таращился перед собой, потом расправил обвисшие плечи, вернул связистке планшет и, повернувшись к Сандре Коннорс, заставил себя произнести немыслимое.

– Мэм. – Его тихий голос разрезал тишину как клинок. – Я не вижу иного выхода.

Он сбился, набрал побольше воздуху и закончил:

– Прошу разрешения сдать вверенную мне систему противнику.

– Гражданин адмирал Тейсман! Свяжитесь с капитанским мостиком! Срочно!

Когда в динамике громкой связи зазвучал голос гражданина лейтенанта Джексона, Томас Тейсман вскинул голову, оторвавшись от электронного планшета. Джексон был типичным служакой, он идеально подходил для должности командира курьера и не имел привычки совать нос не в свое дело. Иными словами, не годился ни на что, кроме работы курьера.

Однако истерические нотки, донесшиеся из динамика, разительно отличались от обычно флегматичного тона Джексона. Тейсман понял, что дело серьезное, и отправился на мостик сам. На крохотном кораблике на это требовалось почти столько же времени, сколько на переключение связи.

«Что такое могло случиться?» – недоумевал Тейсман. Полет проходил рутинно, и они с Деннисом едва не умерли от скуки.

Но взбежав по лесенке на мостик, адмирал автоматически бросил взгляд на экран и оцепенел. Экран работал в боевом режиме. В трех миллионах километров от курьера зависли два линейных крейсера, и их сигнатуры ощетинились зловещими лучиками прицельных радаров и лидаров. Из динамиков верещал сигнал тревоги.

«Боже мой! – подумал он с ненормальным спокойствием, – они же готовятся открыть огонь!»

Сзади подошел лейтенант Джексон. Адмирал оглянулся через плечо. Лицо командира курьера побелело и покрылось потом, руки тряслись.

– В чем дело, гражданин лейтенант? – подчеркнуто спокойно спросил Тейсман.

Больше всего адмиралу хотелось вложить это спокойствие непосредственно в мозги Джексона, очевидно утратившие всякую способность к членораздельной речи.

– Н-н-не з-знаю, г-гражданин адмирал, – выдавил лейтенант. От судорожного дыхания его грудная клетка ходила ходуном.