– И вот еще что, – сказала королева так тихо, что ее трудно было расслышать. – Возможно, нам никогда не удастся этого доказать, но я убеждена: за событиями у звезды Ельцина тоже стоят хевы. Возможно, исполнителями действительно были Истинные, но оружием их снабдили хевы… и не исключено, что именно они посоветовали фанатикам заставить Мюллера вручить мне и Аллену маяки.

«И Мюллер за это уже поплатился», – мрачно подумала Хонор.

По обвинению в государственной измене его осудили на смерть. Процесс продолжался всего неделю, приговор был приведен в исполнение немедленно. Все знали, кто вручил королеве и премьеру «камни памяти», и с того момента, как в камне Елизаветы обнаружили маяк, судьба землевладельца была решена.

Хонор оторвалась от воспоминаний, поскольку Елизавета снова отвела взгляд от окна.

– Некоторые задаются вопросом, почему я так ненавижу Народную Республику, – тихо сказала королева. – Ответ очень прост. Тридцать четыре года назад агенты Законодателей убили моего отца. Теперь агенты Комитета общественного спасения и БГБ убили моего премьера, моего дядю, моего кузена, их сотрудников, весь экипаж моей яхты. Людей, которых я знала долгие годы. Они пытались убить меня, мою тетушку, Бенджамина Мэйхью, и их план провалился лишь благодаря вам, Хонор. Один режим, другой, но хевы остаются хевами. А эти имбецилы на протяжении десяти лет, пока мы с Алленом вели войну, без умолку долбили о «сдержанности», «взвешенной реакции» и «мирном разрешении конфликтов». А теперь хотят присвоить плоды наших трудов.

Она умолкла, покачала головой, а когда заговорила снова, голос ее звучал ровно и сухо, с устрашающим отзвуком звенящего железа.

– Может быть, мне и не удастся помешать им сформировать свой кабинет и удалить вас от дел, Вилли. Сейчас не удастся. Но я обещаю вам: придет день, и они вспомнят, что я их предупреждала.

Оскар Сен-Жюст закрыл файл и откинулся на спинку кресла.

Он был один, и ничьи глаза не видели того, что все равно посчитали бы невозможным: дрожь, сотрясавшую пальцы обеих рук, пока он не сцепил их и не сжал изо всех сил.

Бесконечные секунды он смотрел в пустоту, наполненную – впервые за долгое время – немыслимым спокойствием. Впервые после смерти Роба Пьера он почувствовал, как в душе зарождается надежда. Сен-Жюст несколько раз глубоко вздохнул. На самом деле он почти не верил в успех операции «Хассан», хотя даже перед собой сознался в этом только сейчас. Раньше он не мог допустить колебаний и наедине с собой, ибо его план должен был сработать. После того как фронт буквально рухнул, обезглавливание Альянса оставалось единственной его надеждой, и он заставлял себя верить в осуществимость, по сути, безумного плана.

И план осуществился! Пусть не полностью, но все же осуществился!

Когда из предварительных донесений стало известно, что Елизавета Третья и Бенджамин Мэйхью уцелели, он испытал разочарование, а узнав, кому они обязаны спасением, заскрежетал зубами. Пунктов, по которым между Оскаром Сен-Жюстом и Корделией Рэнсом царило полное согласие, было не так уж много, но в отношении к Хонор Харрингтон они сходились полностью. За одним исключением: Оскар в отличие от Рэнсом не стал бы устраивать дурацкое шоу, а пристрелил бы эту Харрингтон как можно скорее, закопал в безымянной могиле и в жизни не признался бы, что вообще ее видел.

Но когда стали поступать первые, отрывочные донесения о внутренней реакции манти на операцию «Хассан», Сен-Жюст начал понимать, что так, наверное, обернулось к лучшему. Погибни Елизавета и Бенджамин, сын Елизаветы унаследовал бы трон, а правительство сохранилось бы в прежнем составе. В лучшем случае это позволило бы несколько оттянуть неизбежный конец. А вот прикончив Кромарти, Сен-Жюст, сам того не ожидая, создал совершенно иную ситуацию. Мантикорская оппозиция объявила о намерении сформировать правительство без участия центристов и лоялистов, что стало для Оскара Сен-Жюста нечаянным подарком судьбы.

Он нажал кнопку внутренней связи.

– Да, гражданин Председатель, – послышался ответ секретаря.

– Свяжись с гражданами секретарями Кэрсэйнтом и Мосли, – распорядился он. – Скажи, что я хочу встретиться с ними немедленно.

– Будет исполнено, гражданин Председатель.

В ожидании нового министра иностранных дел Народной Республики и женщины, заменившей Леонарда Бордмана в Комитете открытой информации, Сен-Жюст снова расслабился. Оба их предшественника находились в Октагоне – то ли в качестве заложников, то ли примкнув к изменникам – и погибли, когда Сен-Жюст нажал кнопку. Новички не имели опыта и глубоких знаний, зато смертельно боялись гражданина Председателя, и он мог быть уверен, что они выполнят все его указания.

– Ладно, ладно, Элисон, – сказал граф Белой Гавани, протирая глаза, – я уже проснулся.

Он взглянул на прикроватный хронометр и поморщился. Корабельное время «Бенджамина Великого» исчислялось на основе двадцати четырех земных, а не двадцати двух плюс компенсор мантикорских часов. Сейчас было 03:00. Он провел в постели всего три часа и теперь должен был спешить на последнее адмиральское совещание перед атакой на Ловат, которая должна была начаться через пять часов.

«Лучше бы это оказалось что-то важное», – сказал себе адмирал и нажал кнопку коммуникатора.

Монитор, замерцав, ожил, на экране появилось лицо капитана Гранстон-Хенли. Визуальная связь была односторонней – адмирал не хотел, чтобы кто-то видел его помятое, заспанное лицо, – но все мысли о внешности вылетели у него из головы, едва он заметил выражение ее лица.

– Что стряслось? – Приготовленная язвительность частично испарилась из его голоса, поскольку Гранстон-Хенли выглядела не на шутку взволнованной.

– Только что прибыл курьер, милорд. От хевов.

– От хевов? – осторожно переспросил граф, и она кивнула.

– Так точно. Она совершила гиперпереход двадцать шесть минут назад, а пять минут и… – она сверилась с хронометром, – и тридцать секунд назад мы приняли их обращение. Очень четкое, сэр.

– И что там говорилось? – поторопил адмирал, видя ее растерянность.

– Это личное обращение Сен-Жюста к ее величеству, милорд. Он хочет… сэр, он предлагает начать мирные переговоры.

– Нет!

Елизавета стремительным движением вскочила на ноги и обрушила кулак на огромный круглый стол. Многие из присутствующих вздрогнули, но на министра иностранных дел Декро это, похоже, не подействовало.

– Ваше величество, предложение необходимо тщательно и всесторонне рассмотреть, – подал голос Высокий Хребет.

– Нет! – повторила Елизавета, буравя премьера взглядом. – Это уловка. Хитрость, к которой их вынудило отчаяние.

– Что бы это ни было и каковы бы ни были мотивы гражданина Председателя Сен-Жюста, – сказала Декро вкрадчиво-рассудительным тоном, который Елизавета в последнее время страстно возненавидела, – но факт остается фактом. Нам предлагается остановить военные действия и положить конец смертям. Не только со стороны хевов, но и с нашей.

– Если мы позволим Сен-Жюсту вывернуться сейчас, когда он стоит на краю пропасти, – заявила Елизавета, – это будет предательством по отношению ко всем, кто добывал победу. И предательством по отношению к нашим союзникам, которые надеялись, что наши поддержка и руководство обеспечат им безопасность. Есть только один способ достичь прочного мира с Народной Республикой: добиться ее полного поражения, уничтожить ее военный потенциал и убедится, что уничтоженным он и останется.

– Ваше величество, насилие ничего не решает, – возразила министр внутренних дел графиня Нового Киева. – Мое противодействие этой войне всегда основывалось на убежденности в том, что мирное разрешение конфликтов всегда предпочтительнее насилия. Если бы предыдущее правительство понимало это, мы могли бы заключить мир сразу после убийства Гарриса, еще десять лет назад. Я знаю, вы в это не верите, но многие из присутствующих со мной согласны. Мы уже никогда не узнаем, кто был прав тогда, вы или мы, но та возможность упущена. А сейчас к нам поступило конкретное предложение о прекращении кровопролития, и, как мне кажется, наш моральный долг предписывает серьезно рассмотреть все, что может этому способствовать.