По просьбе Елизаветы она задержалась на Мантикоре, деля время между собственным особняком, королевским дворцом и посольством Грейсона. Ее уникальный статус – принадлежность к высшей аристократии двух звездных держав – давал ей уникальные возможности, и, несмотря на тот факт, что фактически все члены правительства Высокого Хребта терпеть ее не могли (и почти всем она отвечала взаимностью), она являлась слишком ценным посредником, чтобы от нее можно было отвернуться. Бенджамин знал, что Елизавета прислушивается к мнению Хонор. Елизавета знала, что Бенджамин ей безоговорочно доверяет. Даже Высокий Хребет понимал, что когда ему требуется узнать мнение Бенджамина по какому бы то ни было вопросу, обращаться надлежит именно к леди Харрингтон.

Из этого следовало, что она находилась, можно сказать, в первом ряду партера, чтобы лицезреть один из самых постыдных эпизодов в истории Звездного Королевства Мантикора.

«Что-то в последнее время, – подумала она, – мне приходится наблюдать много такого, чего бы вовсе видеть не хотелось».

Хонор повернулась к Хенке. Мишель унаследовала титул графини Золотого Пика в связи со смертью отца и старшего брата, однако ее корабль входил в состав Восьмого флота. «Эдуард Саганами» не мог быть отослан, да и путь домой занял бы столько времени, что ей все равно пришлось бы пропустить похороны. Поэтому Мишель оставалась на фронте и топила свое горе в служебном рвении, пока граф Белой Гавани не командировал ее на Мантикору, чтобы доставить ко двору предложение Сен-Жюста о перемирии. Кэтрин Винтон-Хенке проявляла незаурядные способности в управлении только что перешедшим под руку Мишель графством, и Хонор знала, что для обеих женщин ревностное исполнение обязанностей является единственным болеутоляющим средством.

Но Мишель пробыла дома всего несколько часов. Сейчас она и Хонор впервые остались наедине (если не считать Лафолле с Нимицем).

Харрингтон глубоко вздохнула.

– Мика, прости меня, – тихонько сказала она.

Мишель, услышав в ее голосе боль, быстро повернулась от окна.

– Простить?

– Я могла остановить только одну ракету. У меня не было выбора, и…

Хонор замолчала, не в силах закончить фразу, и выражение лица Хенке смягчилось. Несколько секунд она молча боролась с наворачивающимися слезами, но когда заставила себя заговорить, ее хрипловатое контральто звучало почти нормально.

– Хонор, ты ни в чем не виновата. Господь свидетель, на твоем месте я приняла бы такое же решение. Это больно, видит Бог, как больно сознавать, что я больше не увижу ни отца, ни Кэла, но благодаря тебе осталась в живых моя матушка. И кузина. И Протектор Бенджамин.

Она обняла Хонор за плечи и энергично тряхнула головой.

– Никто бы не смог сделать больше, чем ты, Хонор. Никто. Даже не смей сомневаться!

Хонор заглянула подруге в глаза, ощущая неподдельную искренность, и кивнула. Умом она с самого начала понимала, что Хенке права, вот только очень боялась, что подруга может увидеть это в ином свете. Хонор продолжала винить себя за смерть отца и брата Мишель. Только сейчас она позволила себе смириться с их гибелью и отпустить себя.

– Спасибо за то, что понимаешь, – тихо сказала она, и Хенке досадливо зацокала языком.

– Хонор Харрингтон, ты, наверное, единственный человек на свете, который боялся бы, что я не пойму!

Она нежно встряхнула свою рослую подругу за плечи и, отступив, снова обратила взор на кобальтовую гладь залива Язона.

– Ну а теперь, когда с этим покончено, скажи: что ты имела в виду, сказав, что у Бет нет выбора.

– То и имела, – ответила Хонор, возвращаясь к менее болезненной теме. – Весь Кабинет сплотился против нее. Ей оставалось или принять линию правительства… или отвергнуть консолидированное мнение всех конституционно утвержденных министров. В теории такое право у нее есть, но на практике это грозит катастрофой. Мы не можем позволить себе затяжной конституционный кризис: в это болото легко войти, но из него очень трудно выбраться. Создание конституционных прецедентов всегда опасно. И неизвестно, кому пойдет на пользу новый прецедент – Короне или Кабинету… а стало быть, лордам.

– Господи, Хонор. А я-то думала, что ты не любишь политику!

– Терпеть не могу! Но с тех пор, как Елизавета вернулась на Мантикору, я оказалась в роли неофициальной советницы. Мне это не по душе, но она сказала, что я ей нужна, и вряд ли у меня после всего случившегося есть право отказаться. Кроме того, – губы ее изогнулись в невеселой улыбке, – Бенджамин получил таким образом доверенного человека, который может убедить его, что Елизавета, несмотря на позицию ее правительства, еще не сошла с ума.

– Значит, они действительно заключат перемирие? Когда мы всего в одном шаге от столицы хевов?

Слова Хенке звучали так, словно она не могла в это поверить. Однако…

– Именно так они и собираются поступить, – спокойно ответила Хонор.

Оскар Сен-Жюст поднял глаза на гражданина Секретаря Джеффри Керсейнта и сделал то, чего Керсейнт не мог себе даже представить.

Он улыбнулся.

Широкая ухмылка казалась совершенно неуместной на этом обычно лишенном эмоций лице. Но в данных обстоятельствах Керсейнт истолковал ее правильно, ибо гражданин Председатель (с его, Керсейнта, помощью) ухитрился совершить невозможное.

– Они купились? – переспросил диктатор, словно не поверил докладчику с первого раза. – Согласились на все?

– Именно так, гражданин Председатель. Они согласились прекратить огонь. Обе стороны сохранят системы, занимаемые в настоящее время, и приступят к полномасштабным переговорам. Они предлагают нам, – он взглянул на планшет, – немедленно направить делегацию для обсуждения процедурных вопросов, с тем чтобы начать официальные переговоры в ближайшие два стандартных месяца.

– Прекрасно! Великолепно! Мы свяжем их этими переговорами на месяцы! Если потребуется, то на годы!

Сен-Жюст потер руки, как приговоренный к смерти, получивший если не помилование, то по крайней мере отсрочку приговора.

– Именно на годы, сэр. И не исключено, что мы действительно придем к соглашению.

– Вот в это мне верится с трудом, – скептически хмыкнул Сен-Жюст. – Но все нормально, Джеффри. Единственное, что мне нужно, это время, чтобы навести порядок дома и придумать, что противопоставить их новому оружию. Гражданин адмирал Тейсман уже сделал на сей счет несколько интересных предложений. Ты прекрасно поработал! Просто прекрасно!

– Спасибо, сэр, – сказала Керсейнт.

– Набросай вместе с Мосли коммюнике. Как можно оптимистичнее. И скажи Мосли, чтоб она как можно скорее организовала интервью с Джоанной Гуэртес.

– Да, сэр. Займусь этим немедленно, – отчеканил Керсейнт и деловито вышел из кабинета.

Гражданин Председатель остался сидеть, глядя в бесконечность и радуясь тому, что он там видел. Но спустя несколько мгновений Сен-Жюст встряхнулся. Он сказал Керсейнту, что пора навести дома порядок. Вот именно.

Сен-Жюст нажал кнопку внутренней связи.

– Слушаю, гражданин Председатель?

– Свяжите меня с гражданином адмиралом Стефанопулосом. И закажите курьера БГБ на Ловат.

– Гражданин адмирал, мною получен вызов от гражданина адмирала Хеемскерка, – объявила гражданка лейтенант Фрейзер.

Лестер Турвиль, ощутив холодок, отвлекся от тактического дисплея Шэннон Форейкер, прервал разговор с Форейкер и Богдановичем и повернулся к связистке.

– Гражданин адмирал сказал, что ему нужно? – спросил Турвиль с поразившим его самого спокойствием.

– Нет, гражданин адмирал, – ответила Фрейзер и откашлялась. – Но примерно сорок пять минут назад в систему вошел курьер Госбезопасности.

– Понятно. Спасибо.

Кивнув Фрейзер, Турвиль оглянулся на Богдановича и Форейкер.

– Боюсь, мне придется ответить на этот вызов, – сказал он. – Продолжим разговор позже.

– Конечно, гражданин адмирал, – тихо ответил Богданович.