Было в разгаре веселье, когда внезапно стемнело

И в тишине, озаряя равнину серебряным светом,

Месяц взошел и звезды зажглись. Но светлее сияли

В свете домашних огней улыбки за дружеским пиром.

Сидя в возглавье стола, щедро пастух добродушный

Сердце друзьям изливал и вино разливал не скупее.

Сладким набив табаком нэкитошским любимую трубку,

Он задымил и к гостям обратился с такими словами:

«С добрым прибытьем, друзья! Окончились ваши скитанья.

Может быть, новый ваш дом окажется лучше, чем прежний!

Нету здесь лютой зимы, что кровь леденит и морозит;

Нет каменистой земли, приводящей пахаря в ярость;

Как под килем вода, здесь податлива почва под плугом.

Круглый год апельсинные рощи цветут, а трава вырастает

За ночь выше у нас, чем за все канадское лето

Здесь стада полудикие вольно средь прерий пасутся;

Здесь для каждого вдоволь земли и лесов в преизбытке:

Были бы руки, топор — так будет и дом деревянный.

Если же выстроен дом и желтеют созревшие нивы,

То никакой вас английский король не изгонит отсюда,

Не украдет ваших стад, не спалит жилищ и амбаров!»

Тут, пустив из ноздрей свирепое облако дыма,

Грохнул он по столу своим кулаком заскорузлым,

Так что вздрогнули гости, а Фелициан преподобный

Не донеся понюшку до носа, застыл удивленно.

Но успокоился храбрый Базиль и шутливо закончил:

«Только, друзья, берегитесь гуляющей здесь лихорадки!

Это не то что наша простудная хворь, от которой

Вылечишься, паука в скорлупке привесив на шею!»

Тут голоса донеслись от дверей и шаги застучали

На деревянных ступенях крыльца и открытой веранде.

Это креолы пришли и акадские переселенцы —

Все соседи Базиля, которых созвал он в тот вечер.

Радостной встреча была земляков и приятелей старых.

Даже и те, что досель чужаками считали друг друга,

Встретясь в изгнании, сразу себя ощутили друзьями,

Объединенными узами общей далекой отчизны.

Но долетевшие к ним из-за перегородки напевы

Скрипки Мишеля, задорные звуки знакомых мелодий

Все разговоры прервали. Как дети, мгновенно увлекшись,

Дружно они отдались стихии кипучего танца,

В вихре головокружительном мчась, и кружась, и качаясь,

В водовороте веселья, в плеске мелькающих платьев...

В это время пастух и священник, усевшись в сторонке,

Речь завели о прошедшем, о нынешнем и о грядущем.

Эванджелина стояла в оцепенении. Память

В ней пробудилась, как будто с музыкой скрипки нахлынул

В душу ей гул океана — и невыразимой печалью

Всю переполнил; и в сад незаметно она ускользнула.

Ночь была чудной. Над черной стеною дремучего леса,

Кромку его серебря, поднималась луна. Трепетали

Блики дрожащего света на ряби реки полусонной, —

Словно мечты о любви в одиноком тоскующем сердце.

Души ночных цветов изливали вокруг ароматы,

Чистые эти мольбы и признанья. И ночь проходила,

Как молчаливый монах, своею стезей неуклонной.

Так же и сердце девушки полнилось благоуханьем,

Так же его тяготили тени и росы ночные.

Лунный магический свет томил ее — и сквозь ворота,

Мимо огромных и смутных дубов, стороживших дорогу,

Вышла она на границу бескрайних таинственных прерий.

Тихо лежали они, облитые лунным мерцаньем,

И светляков мириады сверкали средь трав полуночных.

Над головой ее звезды, как искры божественных истин,

Миру светили, но мир перестал чудеса! удивляться, —

Разве когда в небесах ослепительно вспыхнет комета,

Словно рука, что огнем на стене начертала: «Упарсин».

Так одиноко, меж звездами и светляками, бродила

Девушка и восклицала: «О Габриэль! О любимый!

Ты так близко — когда же тебя наконец я увижу?

Ты так близко! — когда ж наконец я услышу твой голос?

Ах, сколько раз твои ноги по этой тропе проходили!

Ах, сколько раз твои очи глядели на эти деревья!

Ах, сколько раз, возвращаясь с работы, средь этой дубравы

Ты ложился в траву и меня представлял в своих грезах!

Скоро ль смогу я увидеть тебя и обнять, мой любимый?»

Вдруг возле самой тропинки жалобный крик козодоя,

Словно лютня лесная, послышался — и за опушкой

Вновь повторился — все дальше и дальше — и смолк среди чащи.

«Жди! — прошептал ей дуб, как оракул из темного грота,

И, дальним эхом вздохнув, откликнулись прерии: «Завтра!»

Утро пришло; и цветы омыли своими слезами

Светлые солнца ступни и кудри его умастили

Чистым своим благовоньем из маленьких чашек хрустальных.

«В добрый час! — промолвил священник с крыльца. — Возвращайтесь

С блудным сыном измученным и с неразумной невестой,

Что, заснув, пропустила приход жениха. До свиданья!»

«До свиданья!» — ответила девушка и, улыбаясь,

Вместе с Базилем сошла к уже поджидавшей их лодке.

Так с лучезарного утра надежд началась их дорога,

Их погоня за тем, кто вперед уносился, гонимый

Яростным ветром Судьбы, как увядший листок над равниной.

День и другой миновал, и не скоро еще удалось им

След беглеца разыскать средь озер, и лесов, и потоков;

Много дней миновало, но лишь ненадежные слухи,

Словно шаткие вехи, вели их по дикому краю.

И наконец в испанском селенье Адайес, в таверне,

Путникам изнеможенным поведал радушный хозяин,

Что накануне в компании всадников, с проводниками

Выступил в путь Габриэль и умчался дорогою прерий.

Есть далеко на западе край, где могучие горы

К небу вздымают, сверкая, свои снеговые вершины.

Там, по глубоким ущельям, сквозь узкие в скалах разрывы,

Где проезжают с трудом фургоны переселенцев,

К западу воды струят Орегон, Волливей и Овайхи;

А на восток, меж хребтов Уинд-Ривер, извилистым руслом

Через долину Суитуотер стремительно мчится Небраска.

К югу, по склону вулканов, с отрогов Сьерра-Невады,

Камни с песком волоча, обвеваемы ветром пустыни,

Вниз к океану несутся бесчисленные потоки,

Словно гудящие струны огромной немолкнущей арфы.

Между этими реками — области девственных прерий,

Буйные волны травы, игралище света и тени,

С яркими купами роз, с кустами пурпурной аморфы.

Лоси, бизоны, косули пасутся на этих просторах,

Волки блуждают и табуны одичалых мустангов,

Ветры усталые бродят, гуляют степные пожары;

Там племена кочуют отважных детей Измаила,

Землю кровью пятная, и над тропой их военной

Плавает в небе кругами стервятник, взбираясь все выше, —

Словно неистовый дух вождя, убитого в битве,

Нехотя к небу восходит ввысь по незримым ступеням.

Тут и там курятся дымки их воинственных станов;

Тут и там поднимаются рощицы пышной каймою

Вдоль речных берегов; и медведь, молчаливый отшельник,

Там по откосу сползает, ища себе сладких кореньев.

И надо всем этим небо, прозрачное, ясное небо,

Словно хранящая длань господня, навечно простерто.