Литмир - Электронная Библиотека
A
A

IV

Радостно солнце наутро в лучах разлилось над деревней,
Радостным блеском сверкнуло над волнами Минасской бухты.
Где корабли англичан раскачались под бризом.
Жизнь уже пробудилась в Гран-Прэ, и труд многошумный
Сотнями рук стучал в золотые ворота рассвета.
С ферм соседних и хуторов, со всей сельской округи
Шел беспечный народ, принаряженный, словно на праздник.
Шутки, приветствия, оклики, радостный смех молодежи
В воздухе ярком звенели. С полей и лугов отдаленных
По неприметным тропинкам, по следу телеги на дерне
Новые группы крестьян подходили, сливаясь друг с другом.
Вскоре, задолго до полдня, все звуки работы в деревне
Смолкли. Толпою заполнились улицы. Люди сидели
Возле дверей на скамейках, смеясь и болтая под солнцем.
Стал каждый дом бесплатной харчевней, открытой любому;
Ибо у этих простых людей, живущих как братья,
Все было общим, и с ближним делиться им было в привычку
Но Бенедиктов дом казался гостеприимней
Всех остальных: ведь была там хозяйкою Эванджелина;
Ласковой речью она привечала, и слаще был вдвое
Кубок, который с улыбкою гостю она подносила.
Прямо под небом, в саду, еще аромат сохранившем
Снятых плодов золотых, раскинулся пир обрученья.
Там под навесом в тени сидели — священник почтенный,
Честный нотариус, и Бенедикт, и Базиль добродушный.
Неподалеку, где яблочный пресс и пчелиные ульи,
Расположился Мишель-музыкант, не стареющий сердцем.
Быстро водил он смычком, и его поседелые кудри
По сторонам разлетались от ветра, и очи сверкали,
Словно горящие уголья, если сдунуть с них пепел.
Весело пел старик под хриплый мотив своей скрипки
«Tous les Bourgeois de Charte»[1] и «La Carillon de Dunkerque»[2],
Такт отбивая усердно ногой в башмаке деревянном.
Весело, весело вместе старые и молодые —
Даже и дети меж ними — в танце задорном кружились
Между деревьями сада и вниз, по зеленому склону.
Самой прекрасной была там из девушек Эванджелина,
Был Габриэль среди юношей самым красивым и статным.
Так это утро прошло. Но вот прогремел с колокольни
Звучной меди призыв, и бой барабанный разнесся.
Вскоре наполнилась церковь мужчинами. Женщины ждали
Их во дворе, украшая надгробья для них дорогие
Яркой осенней листвой и свежею хвоей из леса.
Гордо прошел мимо них отряд корабельной охраны
К Двери храма. Ударила резкая дробь барабана,
Гулким эхом отпрянув от потолка и оконниц;
Смолкла тревожная дробь, и тяжелые двери закрылись;
И в тишине ожидали люди, о чем им объявят.
Вышел вперед офицер и, став на ступени алтарной,
Поднял в руке высоко рескрипт с королевской печатью:
«Собраны вы согласно Его Величества воле;
Милостив был он и добр; но чем вы ему отплатили —
Пусть вам совесть подскажет! Природный мой нрав и характер
Не соответствует миссии этой суровой; но должен
Выполнить я порученье свое. Вот вам воля монарха:
Ваши земли, жилища, равно как и скот всевозможный,
Ныне отходят короне, а сами вы подлежите
Переселенью в другие края. Да сподобит господь вас
Жить там честно и верноподданно, в мире и счастье!
Пленными я объявляю вас ныне согласно приказу!»
Как в безмятежный полдень летнего солнцестоянья
Вдруг разражается буря и с неба свергается страшный
Град, побивая посевы крестьян, барабаня по окнам,
Застя солнце и с крыши охапки соломы срывая,
Скот заставляя мычать и метаться в тесном загоне, —
Так на акадцев обрушилось страшное это известье.
Оторопели они поначалу, но через мгновенье
Шум прокатился по церкви, ропот печали и гнева —
Громче и громче — и вдруг все бешено ринулись к двери.
Тщетны были попытки прорваться, и взрывы проклятий
Храм святой сотрясли, и над морем голов возмущенных
Выросла вдруг кузнеца Базиля фигура, как в бурю
Мачты обломок, взлетевший на гребень ревущего вала.
Побагровев от ярости, громко и дико вскричал он:
«Хватит покорствовать злобе! Долой английских тиранов!
Смерть солдатне, посягнувшей на наши поля и жилища!»
Он продолжал бы еще, но жестокий удар наотмашь
Речь кузнеца оборвал и на пол его опрокинул.
В самый разгар суматохи и яростного возмущенья
Дверь алтаря отворилась и Фелициан преподобный
Вышел к толпе прихожан и, важно сойдя по ступеням,
Поднял спокойную руку, повелевая умолкнуть
Шуму и крикам, и так он к пастве своей обратился —
Голосом низким и звучным, мерным торжественным тоном,
Словно часов отчетливый бой после звона набата:
«Что с вами, дети мои? Или вас обуяло безумье?
Сорок лет неустанно трудился я здесь между вами,
Словом и делом уча взаимной любви и терпенью!
Это ль плоды моих бдений, горячих молитв и усердья?
Так ли вы скоро забыли любви христианской уроки?
Или хотите вы дом оскорбить милосердного бога
Диким буйством и ненавистью сердец распаленных?
Се — наш Спаситель распятый на вас терпеливо взирает!
Видите, сколько в очах его кротости и состраданья!
Слышите, губы его тихо шепчут: «Отец мой, прости им!»
Так повторим же молитву его пред лицом нечестивцев,
Скажем теперь по примеру Христову: «Отец наш, прости им!»
Немногословен был старца укор, но глубоко проник он
В души людей и слезы раскаянья вызвал у многих.
И покорились они и сказали: «Отец наш, прости им!»
Час вечерней службы настал; и затеплились свечи
На алтаре, и священника голос звучал вдохновенно,
И не одними губами — сердцами ему отзывались
Люди, и «Аве Мария» звучало, и с жаркой молитвой
Души их ввысь устремлялись, как Илия, к небу всходящий.
вернуться

1

«Все граждане Шартра» (фр.).

вернуться

2

«Дюнкеркский перезвон» (фр.).

4
{"b":"286203","o":1}