— Бизнесмен именем Господним, — ехидничает Джимми, когда мы проезжаем мимо.
По нашему настоянию и с некоторым, заметным мне недовольством он показывает нам и оборотную сторону Соуэто, трущобный район, известный под названием «Деревня Манделы». Вдалеке, над жестяными кровлями и не оборудованными стоками улицами, поднимаются прямые контуры отвалов золотодобывающих рудников.
В Соуэто каждые пять минут рождается по младенцу, просвещает нас Джимми. Пятидесяти процентам населения меньше шестнадцати лет. И многие тысячи этих детей обитают в подобных условиях, во временных самодельных хибарах, которые можно соорудить за день из любых оказавшихся под рукой материалов. Здесь часты пожары, а мер санитарии, за исключением нескольких предоставленных советом пластмассовых туалетов, просто не существует. Лачуги обыкновенно состоят из одной комнаты, предметом местной роскоши может служить дряхлая переносная газовая плитка или старое автомобильное сиденье. Очень часто стены хибар изнутри оклеены страницами торговых каталогов или модных журналов. Трехкомнатные квартиры, телевизоры, души, холодильники и прочие предметы, которых не могут позволить себе обитатели этих жилищ, служат тем фоном, на котором разворачивается их жизнь.
Да, понедельник — день тяжелый. Постоянно видны скорбные персонажи, бредущие по пыльным дорожкам между хижин. Однако детишки смотрят на нас круглыми, полными любопытства глазами, готовы в любой момент рассмеяться или улыбнуться.
Теперь я направляюсь в район Орландо, чтобы повидать семейство Гвангва. Изгнанные из Южной Африки за принадлежность к АН К, Джонас, музыкант, в качестве композитора принимавший участие в создании музыки для фильма «Крик свободы»[64], его жена Вайолет и двое их детей искали убежище во многих городах. Я никогда не надеялся встретиться с ними в их собственном доме, и встреча приносит мне огромную радость. Вайолет приветствует меня дружеским объятием, от которого вот-вот треснет другое ребро, а на дворе их дома выложено сухим коровьим навозом традиционное африканское приветствие: «Добро пожаловать, Майкл, в семейство Гвангва!»
Вайолет извиняется за отсутствие Джонаса.
— Он сегодня встречается с Нельсоном Манделой.
Уважительная причина.
Отобедать мы отправляемся в гиибин. Так первоначально именовали кабачок, в котором из-под полы продавали алкогольные напитки. Но теперь это достаточно пристойная передняя комната на соседней улице. За банкой лагера «Касл» Вайолет рассказывает мне о своей жизни.
Проведя восемь лет за границей, она находит, что дела переменились к худшему: «…семьдесят пять процентов населения не могут позволить себе построить новый дом». Рост среднего класса сопровождается ростом насилия и неуверенности в завтрашнем дне, и все же она считает, что возвратившемуся назад изгнаннику незачем учить остававшихся здесь тому, как им строить жизнь. Путешествия по свету родили в ней родственное моему ощущение.
— В большинстве стран, где ты оказываешься, люди стремятся быть гостеприимными. Они, как ты знаешь, гордятся своей страной, богаты они или бедны, они хотят, чтобы ты чувствовал себя желанным гостем, хотят показать тебе, как и чем живут… То же самое происходит и здесь.
Чуть позже к нам присоединяется вернувшийся с приема Джонас, наносящий моей грудной клетке новое короткое и резкое потрясение. Я спрашиваю его о том, как там Мандела. Джонас улыбается:
— Рукопожатие у него столь же крепкое, как и прежде.
Джонас пробыл в эмиграции тридцать лет, но его до сих пор удивляет реакция старых знакомых.
— Люди, которых я не видел с шестидесятых годов, подходят и пожимают мне руку.
Я спрашиваю его о том, замечает ли он разницу в людях той поры и нынешнего времени, и он уверенно кивает:
— Понимаешь, они расправили плечи, разогнулись… раньше они ходили, уставившись в землю, ими было так легко командовать.
На этой оптимистической нотке мы оставляем Соуэто.
Воссоединение с семьей Гвангва и написанное коровьим пометом «Добро пожаловать!»
День 126: Йоханнесбург
Впервые после своего купания в Замбези высыпаюсь ночью, проспав без перерыва целых пять часов. Это и хорошо, ибо сегодняшний день не обещает отдохновения телу. Мы спускаемся в один из золотых рудников, на которых основано благосостояние не только Йоханнесбурга, но и всей Южной Африки. Золото приносит третью часть экспортных доходов страны, а уголь, платина, уран и прочие минералы, добываемые в этих краях, поднимают эту цифру почти до двух третей. Разработка нового рудника может обойтись почти в 20 млрд рэндов (3,8 млрд фунтов). Поэтому неудивительно, что горнорудная промышленность находится в крепких белых руках.
Рудник Западный Глубокий (Western Deep), который разрабатывает компания Anglo-American, одна из шести частных компаний, контролирующих 95 процентов производства золота, содержится не в патологической опрятности и чистоте. Невзирая на нехватку воды, дождевальные установки увлажняют лужайки на подходе к конторе, люди с заостренными палками убирают придорожный мусор.
Вестерн-дип. Две с половиной мили под землей
Нас принимают быстро и эффективно — как пациентов в дорогом частном госпитале, и препровождают в приемную, где угощают кофе и печеньем под строгими и чистыми взорами директоров Anglo-American, чьи фотографии в рамках являются единственным украшением комнат. Далее нас проводят в раздевалку, где каждый предмет нашей одежды заменяют на фирменный, и через какие-то минуты мы появляемся в белых комбинезонах, защитных касках и резиновых сапогах в качестве гостей Западного Глубокого.
Когда нас снабжают наголовными фонарями и батареями к ним, начинается длинное и, вне сомнения, ритуальное повествование Мартина де Бирса, солидного и усатого, — в стиле крикетистов Южного полушария.
Рудник Deep Mine присутствует в Книге рекордов Гиннесса как место самого глубокого проникновения человека в земную кору: глубина его — 3773 м, то есть почти две с половиной мили. Очень скоро этот результат будет превзойден новым стволом, который опустится ниже 4000-метровой отметки. В честь рудника выпущена тридцатицентовая почтовая марка, отмечающая его как одно из высших достижений южноафриканской науки и техники после 1961 г., наряду с пересадками сердца Кристианом Барнардом и устройством для использования энергии волн. В любой момент времени в шахте работают 7000 человек, чтобы спустить всех вниз, необходимо потратить четыре часа. В качестве рабочей силы на семьдесят два процента используются мигранты, в большинстве своем из Сискея и Транскея (двух псевдогосударств, созданных в годы апартеида, чтобы поощрить банту к самостоятельному развитию), а также из Мозамбика. «Очень спокойные люди, единственный народ, который легко уживается со всеми другими племенами», — говорят мне. Мартин предпочитает больше говорить, чем выслушивать вопросы. Я ощущаю, что под поверхностью здесь копится гнев, возможно куда более близкий к поверхности, чем что-либо другое в Западном Глубоком.
Если не считать садовников, я еще не встречал здесь черных лиц. И потому предполагаю, что все они находятся под землей. Мы грузимся в лифт, чтобы присоединиться к ним. Звякая и гремя, он отправляется в путешествие к центру земли со скоростью 70 м/с. Можем занести в свой актив еще один вид транспорта. На глубине двух километров нас выгружают в мир, столь же безукоризненно чистый, как только что оставленный нами. Пахнет свежим цементом, словно в только что построенном подземном гараже.
Я спрашиваю у Мартина, является ли этот рудник образцовым, так сказать, витриной компании.
— По стандартам Anglo-American образцовым считается рудник Южный. Там под землей все раскатывают на «лендроверах».
