— А для чего здесь эти ветки? — спрашиваю я уже в задумчивом состоянии.

— Это березовые ветки. Их нарезают в середине лета, когда листья еще мягкие…

Лассе берет веник и начинает охлопывать им лицо и верхнюю часть туловища, после чего передает мне.

Я машу веником на себя. Нейл недоволен.

— Нет, вам нужно восстановить циркуляцию…

Перехватывая прутья, он возлагает их на меня. Лассе смотрит на него с одобрением:

— По лицу, очень хорошо по лицу… тогда впитываешь такой аромат…

Порка вызывает приятное, ароматное и бодрящее ощущение, и я понимаю, что пора предложить услуги коллегам. Лассе принимает мое предложение, и я приступаю к работе.

— Скажете, когда…

Занятие оказывается очень энергичным, и я еще остаюсь в задумчивом и философском настроении, когда Нейл предлагает немедленно окунуться в озеро.

Сегодня купание освежает и особого вреда не приносит — если не считать легкого испуга среди купавшихся неподалеку школьников. Зимой здесь делают прорубь во льду.

— Ну, в ней проводишь не более полминуты… а потом катаешься в снегу.

Вернувшись в интимную обстановку сауны, мы обсуждаем Финляндию и финские нравы. Они стремятся рассеять миф о том, что скандинавы все время разговаривают о сексе, однако Нейл утверждает, что на севере страны девицы достаточно прямолинейны. На танцах и дискотеках они всегда делают первый шаг.

По какой-то причине моя память возвращается к эльфам, трудящимся над корреспонденцией Сайты и мечтающим об отдыхе…

Финны как будто бы настроены эгалитарно, они пренебрегают формальностями и всякими классовыми признаками. Чувством юмора они одарены, но вот с иронией плоховато. Юмор носит личный и интроспективный характер; здесь нет обычая вместе отправиться в театр, чтобы посмеяться в компании.

— Простой деревенский народ, — говорит Лассе, — они еще не сделались горожанами.

День 24: Из Хельсинки в Таллин

В хельсинкском отеле «Гесперия» есть плавательный бассейн, и, хотя для того чтобы поплавать надо встать пораньше, я ощущаю потребность воспользоваться подобной роскошью. Ведь сегодня мы отправляемся в Советский Союз, где дела обстоят иначе.

Через полтора часа я на пристани. Утренний туман рассеялся, и день снова обещает быть жарким. В гавани полно корабликов, приходящих с окрестных островов Суомалинен. Некоторые подвозят товар на рынок картошку, морковку, лук, клубнику, вишню и сливу; рыбацкие лодки доставляют раков, морского лосося и балтийскую селедку, некоторые из паромов везут на работу жителей пригорода. В Эстонию нас доставит «Георг Отс», стройный и опрятный, зарегистрированный в России корабль, принадлежащий Балтийской судоходной компании.

Дав звучный гудок, «Георг Отс», названный в честь эстонского оперного певца, отваливает от финского берега ровно в 10:30. Медные купола и зеленые крыши домов исчезают вдали, пока корабль пробирается в лабиринте узких проливов между крохотными островами и песчаными отмелями, направляясь в Финский залив, на южном берегу которого в 50 милях отсюда находится Эстония. Ширина этого пролива невелика в географическом смысле, но огромна во многих других отношениях.

Ощущая себя экзотикой в местном масштабе, я разглядываю прочих пассажиров, пытаясь подобрать ключ к их национальности. Первый читает Daily Май, второй — Newsweek. К одной из переборок изящно прислонилась, обратив лицо к солнцу, потрясающая девица в черных очках и черно-белой шляпке колоколом. Прямо Одри Хепберн в «Завтраке у Тиффани», если бы не лайкровые велосипедные шорты. Без особого удивления узнаю, что она подвизается в индустрии моды. Она немка и едет на фестиваль в Риге, столице Латвии. Она объясняет, что в Советском Союзе это единственный праздник моды, на котором русским модельерам позволяется общаться с западными коллегами.

Многочисленные островки у южного побережья Финляндии

Мужчина с Daily Mail в руках — английский подданный. Его отец, эстонец и уроженец города Тарту, оставил родину в конце войны, стремясь избежать развязанных Сталиным чисток эстонских националистов. По его словам, в одну из ночей 1944 г. неизвестно куда увезли 60 000 человек из всех Балтийских государств.

— Вполне возможно, что мой дед оказался среди них или там был кто-то из моих родственников… я не хочу ни на что рассчитывать… но мне кажется… что меня ждет приключение…

Черепичные крыши и закоулки старого Таллина

Он смотрит на спокойное, гладкое море, и я в известном смысле понимаю его. Три недели, проведенные в пустынной и ничем невозмутимой Арктике, никак не помогли мне, убаюканному уютным материализмом скандинавов, приготовиться к тому, что ждет меня в стране, долго являвшейся объектом такого насилия.

В отделанном блестящим хромом баре «Георга Отса» можно купить пиво, водку и кофе. Кадры сработанных в Америке видеопрограмм MTV безмятежно плывут по экрану. Все вокруг меня кажутся какими-то механическими. Молодой эстонец Петер, отслуживший по призыву два года в Советской армии, теперь занимается обменом валюты и сидит возле симпатичного чемоданчика, купленного им в Сингапуре. Он учит меня здороваться по-эстонски.

Первый взгляд на Таллин, появившийся в час дня над низким зеленым берегом по правому борту, излишне волнует меня. По сути дела, я никогда не верил в существование Эстонии. Она всегда казалась мне сказкой, эта страна, расположенная на краю полуострова, вдающегося в Балтийское море. Однако политика гласности сделала существование или несуществование Эстонии критически важным вопросом, и, приближаясь к ее берегам, я ощущаю не только предвкушение скорого удовлетворения давнего любопытства, но и сопереживание ходу истории.

Над светло-коричневыми стенами города поднимаются шпили, башни и башенки средневекового города, однако пристани создают унылое впечатление. В подчеркнутом контрасте оживленной космополитической гавани, оставленной нами три часа назад, у причалов в Таллине нас встречают только облезлые угольщики и сухогрузы, отчаянно нуждающиеся в покраске. На кормовых флагах обязательные серп и молот. Иммиграционные формуляры скопированы на слабом ксероксе, и, заняв место в долгой очереди на регистрацию, я возвращаюсь, чтобы в последний раз отснять «Георга Отса». Ко мне немедленно подъезжает машина, из которой выходит солдат, подозрительно изучающий меня взглядом.

Я уже пытался изучить начатки русского языка, однако никак не предполагал, что первая попытка диалога произойдет в подобной ситуации.

— Я из Лондона, делаю телепрограмму, — выпаливаю я.

Едва ли он понял хотя бы слово, ибо выражение его лица не меняется. Солдатик возвращается в автомобиль, который с пренебрежительным фырканьем отъезжает.

Ощущение того, что я нахожусь под наблюдением, не оставляет меня и когда я выхожу из отеля на свою первую прогулку. На улице много солдат и полицейских. Солдаты — тощие и сухощавые призывники, среди них встречаются и смуглые представители далеких азиатских республик. Они кажутся растерянными по сравнению с полицейскими, столь же тощими и сухощавыми, вполне целеустремленно патрулирующими улицы группами по пять-шесть человек с дубинками в руках. Я ощущаю себя окруженным со всех сторон. Ко мне подходят мальчишки, предлагая обменять мои доллары по необыкновенно щедрому курсу. Так происходит, потому что рубль сделался практически бесполезным. Когда я только что попытался купить некоторое количество, кассир посмотрела на меня как на сумасшедшего. Она спросила меня о том, сколько я намереваюсь пробыть в Советском Союзе.