Кн. Алексей Щербатов. Из воспоминаний. Публикация Л. Криворучкиной-Щербатовой. — «Новый Журнал», Нью-Йорк, 2003, № 233.

О том, как в 1945 году в Баварии был обнаружен вывезенный немцами — известный ныне — Смоленский архив. Мемуарист на тот момент служил в американской армии.

Михаил Эпштейн. Проективный словарь философии. Новые понятия и термины. № 5. Общество и его фикции. — «Топос», 2003, 19 декабря <http://www.topos.ru>.

«В 1990-е годы „как бы“ становится фирменным словцом российского общества — как знак стирающихся граней между „есть“ и „нет“. Это можно истолковать и как слабеющее чувство реальности в условиях почти невероятного, „чудесного“ крушения советского режима и непрерывной череды последующих кризисов, подрывающих ощущение стабильности. Все становится „как бы“: как бы демократия и как бы капитализм, как бы деньги и как бы контракты, как бы общество и как бы семья, как бы жизнь и как бы не-жизнь… Виртуальность, в форме вездесущего „как бы“, проникает во все клеточки российского языка, миросозерцания и общественных отношений и как бы заранее готовит их к поголовной компьютеризации».

Это критика. Выпуск 19. Беседу вел Михаил Эдельштейн. — «Русский Журнал», 2003, 11 декабря <http://www.russ.ru/krug>.

На этот раз — беседа с составителем «Периодики». За ней следует комментарий Михаила Эдельштейна, и хотя бы часть этого постскриптума мне хочется сохранить для истории (литературы): «<…> на мой взгляд, „Периодику“ нужно рассматривать еще и как своего рода стратегический ход. Или, если заимствовать приговское выражение, использованное самим Василевским в одной из его старых заметок, „назначающий жест“. Появление подобной рубрики „назначает“ „Новый мир“ „‘золотой серединой’, условной осью, по отношению к которой… позиционируются другие журналы“. Тот, кто обозревает и структурирует литературное поле, тем самым как бы приподнимает себя над ним. И в этом плане „Периодика“ восходит не к „Библиографической службе ‘Континента’“, на чем настаивает Игорь Виноградов, а к столетней давности практике тотального рецензирования — к деятельности Брюсова в „Весах“ и „Русской мысли“, к „Письмам о русской поэзии“ Гумилева. <…> В пользу этой версии свидетельствует и эволюция рубрики, описанная самим Василевским в интервью. От авторского комментария к объективной подборке цитат — так и должна она была развиваться в рамках избранной стратегии. Боюсь, правда, что Василевскому в силу его темперамента не слишком уютно в роли беспристрастного арбитра, которая так легко давалась тому же Брюсову…»

«Я человек ностальгический…» Беседу вела Юлия Качалкина. — «Книжное обозрение», 2003, № 49, 1 декабря.

Говорит Евгений Рейн: «Мы все проживаем комическую жизнь. И мои любимые писатели не случайно — Чехов, Зощенко. Сейчас, правда, ни тот, ни другой не модны в среде интеллигенции. Я считаю Зощенко абсолютным гением, великим писателем, совсем не только юмористом и даже юмористом в малой степени. Он был великий философ…»

Составитель Андрей Василевский ([email protected]).

«Вопросы литературы», «Дружба народов», «Звезда», «Знамя»,

«Новое литературное обозрение», «Октябрь», «Рубеж»

Марина Адамович. Внутренняя сторона ветра. Проблема времени и вечности в прозе Милорада Павича. — «Вопросы литературы», 2003, № 6, ноябрь — декабрь <http://magazines.russ.ru/voplit>.

О выявившемся «несоответствии» мировоззрения и книг мэтра идеям и задачам постмодернизма, в особенности отечественного.

На самом деле — о Павиче как таковом, сложной структуре его произведений, о проблеме вечности в хронотопе его прозы, о важной для писателя теме смерти и его, павичевском, понятии «внутреннего времени» («внутреннее время обладает огромными скоростями — скоростью сна, но величина его скорости равна нулю, — это движение внутри Истины, внутри Цели, внутри круга <…> Герой Павича и не может существовать в мире простом, материальном, — его скорость не совпадает со скоростями земного мира»).

«[Виктор] Ерофеев упрекает Павича в том, что „игра ума“ сербского прозаика нарушает им же провозглашенное „правило литературы“ — „не мешайте словам“. Здесь опять — подмена: Павич имеет в виду не эстетизированное слово прозы вроде ерофеевской (ну уж. — П. К.), не игру словесами, которая вообще свойственна постмодернизму, эксплуатирующему на самом деле традицию устной, разговорной речи. Думаю, что Павич имеет в виду иную традицию, согласно которой Слово есть одно из имен, ипостасей Божиих. Потому слово — само ведет, только не нужно ему мешать».

Конечно, от книги к книге Павич и его слово меняются. «Но как бы ни менялся текст Милорада Павича, он по-прежнему напоминает нам о принадлежности. О принадлежности к истории в ее вечном, метафизическом круговращении, вне которого человек действительно превращается в ничто, в пустоту. Выстраивая хронотоп своей прозы на принципе историзма, в самом традиционном понимании историзма как „чувства принадлежности к истории“, Павич тем самым вводит нас в метафизику истории и действительно выглядит „инородцем“ в мире современного постмодернизма».

В. А. Анисимов. Исповедь снабженца. Литературная запись В. С. Балиной. — «Звезда», Санкт-Петербург, 2003, № 11 <http://magazines.russ.ru/zvezda>.

Рука не поднимается назвать эту постоянную рубрику «Звезды» — «Люди и судьбы» — проектом или акцией. Но это именно проект. Раз за разом публикуемые свидетельства живых совопросников еще не остывшего времени достойны того, чтобы впоследствии составить поучительную и интереснейшую книгу. Этот человек, действительно удачливый советский снабженец (род. в 1934), ныне живет в Питере. Замечателен ровный тон его рассказа. Так говорят опытные, много повидавшие и много понявшие люди. И — честные, как можно убедиться из его исповеди. Процитированные им собственные самодельные стихи о нынешнем безжалостном времени только добавляют краски его искренности.

Андрей Битов. Текст как поведение. Воспоминание о Мандельштаме. — «Рубеж». Тихоокеанский альманах. Владивосток, 2003, № 4 (866).

Следует помнить, что во многом благодаря именно А. Г. Битову во Владивостоке установили бронзовый памятник поэту — на месте его гибели. Устанавливали дважды — первая скульптура, бетонная, была разрушена варварами. Много хлопот нес на себе и главный редактор альманаха «Рубеж», представитель Русского Пен-центра во Владивостоке Александр Колесов.

«[9]. Не один я такой. Мандельштама — любят. Не всенародной любовью, а — каждый. <…> В 1997 году, во Владивостоке, во дворе скульптора Валерия Ненаживина, я столкнулся с самой невероятной историей такой любви.

Воспитанный на ненависти к монументальной пропаганде, я еще ни разу не любил памятника конкретному человеку, даже писателю, с трудом смиряясь лишь с андреевским Гоголем, да с Опекушиным (опека над Пушкиным), да с дедушкой Крыловым (по подсказке того же Мандельштама) в Летнем саду.

Здесь, в тесном дворике, в толпе пограничников и горнистов, я видел подлинного Мандельштама! Предсмертный, он вытянулся к квадратику неба, гордо по-птичьи задрав свою птичью голову, поднеся задыхающуюся руку к замолкающему горлу. То самое пальто, те самые чуни… Он успевает сказать нам свое „прости“. Невыносимо!

Памятник был поставлен у себя и для себя.

Скульптор не совершил античной ошибки Пигмалиона: он любил человека, а не статую. Ненаживин! — бывают же фамилии.

Историю создания он излагает так.

Конечно, он знал, что в его родном городе погиб поэт, но не больше. Однажды, в тексте современного автора, набрел на цитату. Строчка потрясла его. Он достал книгу Мандельштама и погрузился в нее. Он прочитал всего Мандельштама и все о Мандельштаме. Он почувствовал и пластику, и массу всех его слов. Он вылепил Мандельштама из этого материала, а не из глины».

Татьяна Бек. Николай Заболоцкий: далее везде. — «Знамя», 2003, № 11 <http://magazines.russ.ru/znamia>.

Это предварительные итоги анкеты, подготовленной в связи с прошлогодним столетием поэта. Анкета рассылалась самым разным стихотворцам, содержала четыре вопроса и получила около сорока откликов.