Листок Ограда запертого сада. И туча сжатая в кулак. Ненастный вечер листопада, Холодный дождь, тоска и мрак. Бушует ветер злой и хваткий И воздух им в тиски зажат, И кажется, что в лихорадке Деревья темные дрожат. Все двери меж собою схожи И словно крепости дома, Они один другого строже, Враги им я и дождь и тьма. И вдруг один, в ночи бездонной, Возник, откуда ни возьмись, Листок дрожащий и бездомный И на плече моем повис… И показалось утешеньем Мне в этот безнадежный миг, Что он доверчивым движеньем Прильнул, согрелся и затих. 1972 Лес Старый лес тонкостволый, осенний С недоступно высокой листвой, Как ты тих — и лишь по воскресеньям Тайный мир нарушается твой. Лес намок… на дорожках трясины Пахнет воздух уже октябрем, Облетая трепещут осины И лепечут — мы скоро умрем… Пахнет прелым листом и грибами И подъем по тропинке не крут… Нет, деревья не станут рабами, Не согнутся. Падут и умрут. 1980 «В лесу мороз. А если я щекою…» В лесу мороз. А если я щекою Прижмусь к тебе, замерзшая кора, В дремотной глуби зимнего покоя, Ты, может быть, подумаешь: «пора, Пришла весна…» Потом задремлешь снова И будешь спать, как должно в феврале, Но, может быть, средь холода лесного Ты сон увидишь о моем тепле. Зимний День День мелькает серой мышью Из норы опять в нору. В сердце странное затишье — К думам слов не подберу. Раскатился звездный бисер. Ни собрать, ни нанизать… О морозной синей выси Как словами рассказать? Там, на лунных каравеллах Проплывают жемчуга И планет заиндевелых Серебрятся берега. Тайны Бога звезды пишут Хрусталем по серебру… Промелькнуло время мышью И запряталось в нору. 1950 «Муза промолвила робко…»
Муза промолвила робко, Лиру давая мне в дар: «Хочешь? Возьми на растопку, Хочешь? — снеси на базар. Лиру в обрывки газеты Там положи на весы — Весит не больше букета, Меньше куска колбасы… Только, пожалуй, не пробуй Лиру на плечи взвалить — Будет до самого гроба Тяжкою ношей давить». 1948 «Рождая истощается земля…» Рождая истощается земля И вот, зерно произрастает плохо… Оберегай же светлые поля От сорных трав: крапив, чертополоха. Приносится случайное зерно Весенним ветром или пылью звездной, И вот растет… а может быть оно От плевел злых, а ты заметишь поздно… Пускай полей нетронутая гладь Останется пустынной и суровой И ждет зерна, в котором благодать, В котором все — и жизнь, и свет, и Слово. Конец войны Сегодня кончилась война… В глазах людей восторг и влага И улица пьяным пьяна От смеха, возгласов и флагов Колокола зовут, поют, Толпа снует, спешит куда-то, Вот папиросы раздают Американские солдаты, Вот девушки несут цветы, Тут поцелуи, там объятья И переходят все на ты: В такие дни все люди — братья! Прекрасна светлая мечта, Но через день о ней забудут. Начнутся месть и клевета, Предательства и самосуды. 1945 «Нам хорошо и мы поем…» Нам хорошо и мы поем. Над нами солнечное небо Сегодня на столе моем Достаточно вина и хлеба. Цветы сплетаются вокруг, Не прерывается беседа И каждый может слово «друг» Сказать ближайшему соседу… Но темный взгляд, но резкий жест — И все меняется сурово. И вдруг за каждым — черный крест. И тишина за каждым словом. «У вещей особая душа…» У вещей особая душа. Часть души того, кто их лелеял, Кто осколки вазы, не спеша, Терпеливо и любовно клеил, Кто под вечер бронзовые бра Зажигал в молчаньи и покое, Кто любил по блеску серебра Проводить ласкающей рукою… И порою о вещах иных Говорят поблекшие узоры. Так в глубинах раковин немых Дремлет шум неведомого моря. 1949 |
