Гроза Гроза пришла издалека, Блеснули дальние зарницы. Илья-Пророк на колеснице Сначала громыхал слегка… И вдруг сверканье колеса Мелькнуло в черно-синей туче. Огромный, грозный и гремучий Пророк промчался в небесах!.. И грянул ливень — Да какой! Пошла такая свистопляска, Что стала озером тераска. Дорожка сделалась рекой. А поутру прошла гроза И лишь земля осталась липкой И снова райскою улыбкой Сверкает в небе бирюза. 1969 «Старые стены увиты плющом…»
Старые стены увиты плющом, Солнцем палимы и биты дождем Вот уж столетия два или три… Двери, и двери, и двери внутри, Длинный пустынный углом коридор Вечером чудится всяческий вздор: Шепоты, шорохи, тихое «ах!» Странные тени мелькают в углах. Но клавесины в салоне молчат, Их не касаются руки внучат. Если же клавишу пальцем нажать Долгое эхо начнет дребезжать, Старые стены вокруг облетит, Люстры хрустальной качнет сталактит… Не поднимая опущенных век Слышу — поет восемнадцатый век… И хорошо мне в старинном дому, А почему — и сама не пойму. 1968 Breuil Август («Месяц планов и напутствия…») Месяц планов и напутствия, Возбужденной суеты, Месяц тайного присутствия Исполняемой мечты. Месяц писем и свечения В листьях первой желтизны, Перемены впечатлений Непривычной новизны. Месяц откликов и отдыха, Месяц чтенья и ходьбы, Холодеющего воздуха И неведомой судьбы. Месяц астры, месяц ауры, Августейший месяц-мост Месяц солнечного траура И срывающихся звезд. «Иных миров цвета и формы…» Иных миров цвета и формы Почти непредставимы здесь, Где узаконенные нормы, Непрочный цвет и прочный вес. Но иногда, мгновенным чудом, Почти дается угадать Чудесных замыслов оттуда Немыслимость и благодать. Август («В ногах у меня мой сеттер…») В ногах у меня мой сеттер Лежит и приятно греет, Но в окна влетает ветер И шепчет — «вставай скорее, Увидишь как солнце встало Во всей первозданной славе, Как облачко стало алым Потоком небесной лавы. Вставай же скорей, лентяйка, Собака уже у двери, Ты будешь в лесу хозяйкой, Хозяйкою в полной мере. Пустынно в лесу, безмолвно, Деревья прохладой дышат И радостно, будто волны, Листву на ветру колышет… Иди же пока идется, Пока не проснулись люди, Пока на душе поется И дышится полной грудью». 1979 «Улыбаюсь последним цветам…» Улыбаюсь последним цветам, А они отвечают поклоном… Увязался за мной по пятам Растопыренный листик зеленый, И летит, и спешит, и шуршит, И к ногам на лету приникает. Он коричневой ниткой прошит И пунцовой подкладкой мелькает, Провожает меня до дверей И, шурша, поникает устало — Словно шепчет; впусти, отогрей, Мне, бездомному, холодно стало… Но рванул его ветер, спеша, И когда его прочь относило Мне казалось — живая душа Понапрасну защиты просила. 1976 Чудо Виноградник возделан худо, Зарастает травой лоза… Стало людям доступно чудо: Ослепляя зрячим глаза, Оглушая имеющих уши, Лить рекою братскую кровь, И калечить живые души Отнимая у них любовь, Истощать и губить народы, Превращать святыню в игру… Чтоб вино превратилось в воду На последнем земном пиру. «Становятся листья тише…» Становятся листья тише, В саду ни души, ни звука. Желудь порой на крышу Падает с легким стуком. Стукнет, а сердце екнет, — Чудится стук уколом, Так безнадежно мокнет Астра на стебле голом, Так безнадежно никнет Розовым цветом в слякоть, И не умеет крикнуть, И не умеет плакать. 1953 «Растут два тополя. Они…»
Растут два тополя. Они Живут, как добрые соседи. Проходят ветреные дни В неумолкаемой беседе… Идут минуты, дни, года; С годами все труднее гнуться. Растут деревья. Никогда Они друг друга не коснутся. Но там, в подземной глубине, Где не тревожат дровосеки, — В глубокой тайне, в тишине. Их корни сплетены навеки. |