Драко покровительственно улыбнулся. Восторг его сменился покоем, тихим и ровным, как осенние поля вдоль шоссе.

— Да. Я знаю, что справимся. Все не случайно, Гарри, и мы не случайно…

Мотор зарычал, машину дернуло и занесло на скользком проселке. Гарри, ругаясь и безуспешно, крутил руль. Под капотом раздался хлопок, а затем запахло горелой резиной, пережженным маслом. Автомобиль встал, и мотор замолчал.

— Черт. Гребаная тачка, — Гарри нервно дергал за рычаг. — Драко. Зажми эти два проводка, ладно? Держи их рядом.

Драко послушался, но в нем — так же быстро, как радость и спокойствие — разросся ужас. Гарри выскочил под мелкий дождь, побежал к капоту, открыл его. Свет в салоне померк. Драко разжал пальцы и открыл дверь.

Он вышагнул в осенний вечер, увидел знакомые — блюдцем — холмы и полоску деревьев на гребне самого дальнего.

Он почувствовал его, как животное чувствует запах норы — запах дома, близкого дома. Свой собственный запах.

Драко побежал по полю, перемахнул через низкую изгородь, воздух наполнил его легкие до отказа — а в следующий миг воздух исчез. Дыхание его пропало, пропало все, что заботило его, Драко Л. Малфоя, или заставляло чувствовать страх, боль, стыд, вину — он бежал, в буквальном смысле исчезнув, растворившись в огромном и живом, в чем-то, чему названия еще не придумали. Надежда? Слишком мало. Вера? Слишком просто.

Вот и все. Вот все и закончилось. Так легко? Нет, нелегко.

Но я стою у окна. Я вижу его, я знаю, что будет… что может случиться. И именно потому, что я знаю, ничего не случится.

В его мыслях и чувствах будущее и прошлое переплелись, настоящее стерлось, беспомощное перед определенностью прошлого и — особенно — перед чудом будущего.

Плоские подошвы ботинок скользили по мокрой низкой траве, он несколько раз упал и поднялся, цепляясь за травинки и комья холодной земли. Дождь прекратился. Осень затихла и присмирела, листья с платанов слетали по спиралям, ровным и гладким.

Все вокруг замерло в ожидании, и ожидание это было тревожным и терпким, манящим и сладким, пьянило и баюкало бегущего по холмам.

Драко остановился лишь когда увидел пустую лужайку, и свет в окнах собственного дома.

Там, за окнами гостиной, метались беспокойные тени.

Здесь, в траве, лежали метла и чернела круглая вязаная шапочка.

Он посмотрел на часы.

Ему хотелось кричать, он открывал рот, но не было ни звука — кто-то внутри его, а может быть, кто-то там, за окнами Малфой Мэнор, умолял его молчать, уговаривал и просил.

И Драко тошнило от этих уговоров, тошнило беззвучным криком, потерянными минутами, тошнило собственным бессилием, собственным горем.

— Нет, — Гарри схватил его за плечи, потянув назад, под деревья. — Ты туда не пойдешь.

— Мы опоздали? — выдавил Драко жалким, потерянным и просящим голосом.

— Прости меня. Драко, я… прости меня.

Гарри прижался щекой к его лицу.

— Не смотри туда, пожалуйста. Не смотри. Просто… дыши. И… все, все будет…

Драко затрясся. Вначале он думал, что слышит крик какой-то птицы в ветвях. Тонкие, короткие, полные печали, звуки.

Затем он почувствовал пальцы на своем лице, твердые, горячие пальцы. Они вытирали дождевые капли, но дождя ведь нет. Или он опять начался?

Драко согнулся пополам, сердце его сделало удар и осталось в пустоте. Он слышал свой плач: даже не плач, а нечто среднее между стоном и криком. Чувствовал, как мокрые ладони сжимают его лицо, и кто-то держит его, обнимает и отпускает, и опять обнимает за плечи, гладит его голову, шею.

А потом его горло сжалось, огонь побежал к груди и подбородку, и ошейник начал пульсировать.

Огонь появлялся и пропадал: промежутки затишья уменьшались. Гарри схватился за ворот своей рубашки, его глаза сверкнули от бессильной злости.

— Они хотят, чтобы мы возвращались.

— Не сейчас.

— Они же просто убьют тебя… Теперь-то ты видишь, что нельзя умирать?

Драко побрел по лужайке. Он подобрал шапку Скорпиуса и ткнулся в нее носом.

Гарри шел за ним, шипя от боли.

— Они ушли?

— Кто?

— Я. И Астория. И Скорпиус.

— Я никого не вижу в окнах. И хорошо, потому, что если нас заметят…

— Значит, нам пора.

— О чем ты?

— Мы войдем в дом. В мой дом.

Ошейник полыхнул, и Драко выронил шапку.

— Зачем?

— У меня есть дело.

— Драко, не глупи. Давай вернемся, извинимся, и… я не знаю? Черт. Что-нибудь придумаем.

Драко повернулся к Гарри.

— Это ты меня прости.

— За что еще?

— Я знаю, что ты… хотел бы увидеть их. Своих детей. Свою семью. Сейчас. Но я никуда не уйду, пока не закончу. Ты? Если хочешь, если… можешь. Иди. Хватит с тебя Малфой Мэнора.

Гарри медленно покачал головой.

— Ты плохо меня знаешь. Это — просто фотография.

— Фотография?

— Ну…Как смотреть на очень живую фотографию. Или в зеркало Еиналеж. Я больше не покупаюсь на такое фуфло. Мне не нужно шестое октября. Мне нужно… мне нужно то время, где у них есть я. А не… другой я.

Драко дернулся от боли, и Гарри прекратил объяснения. Его пальцы царапали ворот рубашки, ставший уже грязным и мокрым. На подбородке чернел след от сажи, дорогой галстук был заляпан маслом — машинным, скорее всего, отстраненно подумал Драко.

— Теперь. Только вернуться.

Поглядев на Поттера с жалостью, которая вдруг нахлынула поверх его горя и боли, и которая, странное дело — смягчала их — Драко показал на свой дом:

— Там сейчас никого. Я их не оставлю.

— Как насчет домовиков? — Гарри попытался улыбнуться и потерпел полное фиаско.

— Когда мы аппарировали в больницу, он увязался с нами. Нужно было взять кое-что из вещей, а мы не… мы же не думали, что…

— И дом оставался пустым?

— Да… если заклинания нас пропустят…

Гарри поплелся за ним, загребая ногами и ругаясь сквозь зубы.

— Кажется, теперь горит сильнее, — сообщил он в пространство, когда Драко поднялся на крыльцо.

Его пальцы легли на дверную ручку, она мягко повернулась, поддалась. Может быть, шестого октября все пошло настолько неправильно и страшно, что домовики позабыли о защитном заклятии. Может быть, оно было — но только магия Сомнии пересилила магию Драко.

Он решил, что об этом поразмышляет позже. Или никогда.

Холл перед лестницей был все тем же, оставленным много месяцев назад: идеальный порядок, приглушенный свет. Гарри, хромая и заваливаясь на бок, добрел до дивана и упал, он дергал ошейник, его шея покраснела и опухла, лицо было мокрым от пота.

Драко поднялся на второй этаж и остановился напротив комнаты сына. Он слышал, как внизу матерится Гарри, как в камине трещат поленья, как древесина старого дома поскрипывает, деликатно и настороженно, под шагами нежданных гостей.

Чувствовал запахи, прежде неощутимые, а теперь ставшие вдруг чем-то вроде книги: книги памяти, счастья, гербария прожитой жизни.

Духи Астории, шампунь Скорпиуса, воск для полировки панелей, масло для паркета, косметические зелья в ванной комнате, ужин, оставленный на плите — ростбиф, тушеный горошек. Привезенные позавчера фруктовые меренги от парижского кондитера. Печенье с кардамоном. Лимонад в стакане, карамель и недоеденный баварский пряник — рядом с постелью мальчика.

Газеты, разложенные на письменном столе. Чернила. Перья.

Книги. Их желтые страницы с сухим и пыльным, терпким, сладковатым ароматом клея, старой бумаги и множества прикосновений. Шелковые платья, отглаженные мантии, пальто в батистовых чехлах, начищенные ваксой ботинки, туфельки с потемневшей на изнанке кожей, атласные банты. Пудра, расчески, ночной крем — миндаль и кокосовое масло. Корзины с бельем в подвале — чистое пахнет холодом, ветром и мылом, грязное — потом, духами, спешкой и волнением, сном и радостью, похотью, любовью.

Все воспоминания и запахи окружили Драко, он прислонился лбом к прохладной древесине. Боль от ошейника отступила, почти исчезла под натиском боли иного свойства.