Линейность законов термодинамики придает направленность развитию системы, будь то общество или личность, создавая иллюзию необратимости времени, отраженной в непреложности судьбы. Обратимость как отрицание естественного порядка вещей может быть лишь результатом дьявольских козней. Однако искушение сделки с дьяволом периодически испытывают как отдельные личности, так и целые народы. В самом деле, в открытой системе взаимодействие с обратной связью приводит к изменениям направленности развития, носящим периодический характер. Связь времен при этом распадается. Это кризисы системы, за которыми следует возрождение.
Ребенок сначала быстрее развивается физически, чем духовно. Затем наступает период формирования «второго я», соотношение скоростей противоположное. В период полового созревания время снова меняет знак. Это кризисные точки, при прохождении которых система особо уязвима к внешним воздействиям, способным сравнительно легко ее разрушить.
В природе кризис наступает вследствие рассогласования скоростей изменения среды и приспособления организмов. Обычно он связан с внешними воздействиями — космическими, геологическими или антропогенными, ускоряющими изменение среды. Эволюционные процессы при этом оборачиваются вспять, как мы уже говорили.
Социальные кризисы обусловлены расхождением темпов индивидуального и общественного развития, появлением большого числа «лишних людей», для которых не находится социальной нищи, и неизбежным в этом случае антагонизмом между личностью и обществом. Ярким примером тому может служить расслоение российского общества после петровских реформ, возникновение интеллигенции — европеизированного слоя образованных людей. Обособленная от основной патриархальной массы населения страны, интеллигенция вынуждена была создавать духовную продукцию для собственного потребления, постоянно испытывая в связи с этим чувство собственной ненужности. На этой почве в интеллигентской среде сформировался устойчивый комплекс саморазрушения, принимавшего самые разнообразные формы, от опрощения и хождения в народ до бегства из страны и физического уничтожения. В силу этого интеллигенция, которую можно считать российским национальным явлением (конечно, и в других странах есть интеллектуалы, но они не составляют столь обособленного слоя и редко оказываются лишними), стала постоянно действующим фактором нестабильности и детонатором общественных катаклизмов. Трагизм российской истории в так и не состоявшемся формировании целостной социальной системы.
Кризисы принимают катастрофическую форму при наложении внешних причин, чаще всего метафизических (в отличие от этого, несоответствие экономического развития и социальной структуры, как показывает опыт успешно развивающихся стран, может быть преодолено без особых потрясений — не стоит приписывать экономике роль античного рока). Люди, как правило, стремятся не столько продвинуться вперед, к новой жизни, сколько повернуть время назад, к жизни старой. Так, пуритане Кромвеля и французские санкюлоты мечтали о раннехристианском равенстве и чистоте нравов. Толпы, шедшие за Пугачевым, хотели восстановить на троне мужицкого царя взамен европеизированной императрицы. Массы, следовавшие за красным знаменем, видели свой идеал в крестьянской общине, а не в распределении прибавочной стоимости по Марксу. В перестройке 1980-х участвовали люди, хотевшие восстановить сталинизм, вернуться к ленинским принципам и нэпу или еще дальше назад — к столыпинским реформам, российскому капитализму, абсолютной монархии. Когда все хотят жить по-старому, возникает революционная ситуация. В этом нет ничего удивительного, так как термодинамическая логика развития системы подавляет человека, порождая ностальгические чувства. Провоцируемый этими чувствами бунт против термодинамики ведет к развалу системы, заставляя затем мечтать о ее возрождении.
Метаэкологический кризис назревает как результат несоответствия темпов развития метаэго и среды его обитания, заваленной отходами духовной деятельности — метамортмассой (в средние века черти, ведьмы и колдуны были частью повседневной жизни; Возрождение сместило их из сферы обыденного в сферу фантастического, а наш технический век сделал из них НЛО). Но метаэкологические революции также нуждаются во внешнем толчке. Так, арии разрушили теократию востока, троянская война породила гомеровскую этику, пелопоннесская — афинскую философию, а иудейская — христианство.
В природе революции (Ж. Кювье пользовался этим термином; его оппоненты предпочитали говорить о катастрофах) сопровождаются массовым вымиранием господствующих видов. Социальные революции зачастую начинаются как протест против жестокости власть имущих и совершаются с неслыханной прежде жестокостью. Христианская духовность утверждалась на пепелищах античных библиотек. Храм в конце концов удается очистить от менял, но лишь ценой разрушения самого храма.
Считается, впрочем, что жертвы оправданы, если с их помощью преодолевается кризис системы и открывается перспектива прогрессивного развития. Еще Гераклит сводил сущность жизни к борьбе, и даже кроткий Иисус принес не мир, но меч, ратуя за тех, кто не прячет свечу и не тратит жизнь попусту, как собака на сене. Данте выделил людей, неспособных определиться в борьбе, в категорию «ничтожных», закрыв перед ними врата не только рая, но и ада. Европейская философия действия нашла воплощение в движении бури и натиска, активистом которого был молодой Гете. Предсмертный монолог Фауста о каждодневном сражении за жизнь и свободу, впоследствии перефразированный Марксом, стал манифестом либеральной интеллигенции, его заучивали наизусть.
Но с кем сражался Фауст? На склоне лет у него не было иных врагов, кроме времени, бег которого никак не удавалось задержать. Время коварно превращает жизнь в машину по переработке будущего в прошлое. Нет свободы, потому что каждый шаг ограничивает выбор последующего, каждое прожитое мгновение становится прошлым, так и не став настоящим. Договор с чертом, заключенный ради свободы, имеет смысл лишь в том случае, если включает в себя возможность остановить мгновение.
Борьба Фауста с временем не могла не завершиться трагически. Остановленное им мгновение Мефистофель называет пустым, ничтожным. Фауст разрушал, но так и не смог ничего построить. Возводимый на отвоеванных у моря землях город существует лишь в его воображении. Это лемуры имитируют строительный шум. Бог, правда, может оценить ситуацию иначе, чем черт. Намерения для него важнее результатов. Все же, повторяя монолог о борьбе и свободе как некий манифест, не следовало забывать, что стареющий Гете вложил его в уста слепого обманутого старика, выразив тем самым глубочайшее разочарование в философии действия и утопии свободы.
Ибо в бунтарстве смешиваются две концепции свободы — относительная и абсолютная. Относительная свобода означает, что каждый имеет не меньше свободы, чем любой другой, иначе говоря, она сводится к равенству (как в свободе, так и в несвободе). Революции совершаются во имя равенства — относительной свободы от кастовых, имущественных, сексуальных и прочих привилегий. Всякий раз, как один из видов неравенства снимается, другой приобретает довлеющее значение. Так в кастовом обществе имущественное неравенство само по себе не играло большой роли (аристократ презирал ростовщика, у которого брал деньги в долг). И даже природное неравенство отчасти сглаживалось, поскольку представители разных каст не конкурировали между собой. В эгалитарном обществе конкуренция всех со всеми обнажает природное неравенство как неизбежность, бороться против которой можно лишь одним способом — поднимая индивидуальность до уровня действительной уникальности, на котором конкуренция отмирает сама по себе.
Последнее, однако, возможно лишь в развитых системах, тогда как абсолютная свобода есть отрицание необходимости, т.е. системы как таковой. Логика абсолютной свободы приравнивает человека к единственному радиально-симметричному (как Гестия, Нус или многорукий Шива) обитателю первобытного хаоса. Уже первый акт творения трансформирует радиальную симметрию в билатеральную. Творец бунтует против складывающихся двусторонних отношений (ибо сыны Божий увидели дочерей человеческих, что они красивы, и стали входить к ним), устраивает потопы, заключает с человеком договор, накладывающий взаимные обязательства и, в конце концов, принимает основные правила игры, включая смерть.
