С давних времен компетентность разума в вопросах этики подвергалась не совсем безосновательному сомнению. Если говорить о врожденной — инстинктивной — этике, то попытки перевода на сознательный уровень могли разрушить ее, что и произошло в действительности. Туповатый Аякс нравственно выше хитроумного Одиссея. Поэтому важно было, чтобы категорические императивы, заменившие этические инстинкты, носили императивный характер. Во всяком случае, оказалось более надежным доверить этическое учение неграмотному рыбаку, чем интеллектуалу из фарисеев. Появление (в средние века) и тиражирование (вплоть до наших дней) литературного злодея из ученых показывает, насколько несовместимыми представлялись интеллект и мораль. Наука, пытаясь несовершенным инструментом препарировать человеческую натуру, не находила в ней нравственного закона. Реакцией на эту неудачу была обширная морализирующая литература второй половины XIX в. «Разум открыл борьбу за существование, а любовь открыть не мог, потому что она неразумна.»

Однако попытки вывести этику из русла интеллектуального развития, предпринимаемые для защиты идеалов гуманизма, привели к мировым нравственным катастрофам, свидетелем которых стал двадцатый век. Мы теперь больше знаем о законах развития систем, в которых возникают этические нормы как условие продуктивного взаимодействия между элементами. В системе биосферы человеческий вид занимает особое место благодаря развитию интеллекта, открывающего возможность нравственного выбора. Последний предполагает понимание целей, которые вытекают из анализа эволюционных тенденций.

Локальное учение превратилось в мировую этическую систему благодаря бывшему фарисею, а не рыбаку. Первичные этические нормы, не то внушенные создателем, не то унаследованные от животных, с развитием сознания утратили органичность врожденных инстинктов. Они могут снова обрести ее как завоевания разума.