Чем больше я говорил, тем больше во мне рос экстаз, который заставил меня начисто забыть о предосторожности и такте. Перспектива остаться навсегда на шестом спутнике Юпитера показалась мне смертельным приговором, связывалась с захоронением.

Но не только разочарование было причиной моего волнения. Я чувствовал себя больным. К неистовой головной боли прибавились еще сильные судороги в области живота. Ауль оказалась права со своим предупреждением, мне следовало постепенно привыкать к твердой пище. Мое плохое самочувствие повысило мою раздраженность. Мне нужен был виновный, которого я смог бы обвинить; что было ближе, чем направить мое зло на незримого Сверхчеловека Ме? В конце концов, он поставил меня в такое положение.

Малышка никогда прежде не видела меня в таком состоянии. Она сидела на скамье, на ее бледном лице было выражение страха и ужаса. Это меня не тронуло — напротив, наконец я мог показать ей, что не смирился со всем безвольно. Мне уже давно была противна роль любовника поневоле. Я продолжил со злостью: «Ни одна цель не может быть такой возвышенной, такой великой, что прощает нечистые средства для ее воплощения — я однажды в это верил. Теперь я вижу, каким идиотом я был. Я был уверен, что с высшей цивилизацией должна быть связана и более глубокая, высшая гуманность. Здесь я научился лучшему.

Твой достопочтенный Ме родом из туманности Треугольника? Когда же в последний раз он был дома? Должно быть его планета уже прекратила свое существование. Он блуждает на своем супер-звездолете по вселенной, сегодня здесь — завтра там, космический цыган в своем роде. Ты не заметила противоречия между его мыслями и поступками? Что за чушь, якобы он может поручиться за твою безопасность, живи ты на Земле? Что на Земле небезопасно? Миллиарды людей живут там, глупые и смышленые, все равно, никто не согласится поменяться на этот спутник. Или, может быть, твой мудрый Ме что-то обнаружил? Я уверен, что он может наблюдать за жизнью на Земле. Снова где-то началась очередная война? Такое возможно. Жажда власти — этот инстинкт существовал не только во времена твоего отца. Он и по сей день распространен на Земле. Это ли не уважительная причина того, почему он тебя не отпускает обратно? Можешь ты поверить в это? Ты сама знаешь, Ауль, люди еще не построили империю полной справедливости и вечного мира. С глубоким убеждением я скажу тебе: Каким бы тернистым ни был путь к этой цели, он не будет оставаться утопией. Поэтому я не хочу скрываться в укромном местечке за пределами Земли. Пойми же, девочка, стерильность шестого спутника это погребение заживо. Никакой грызун не смог бы прожить здесь долго. Но в одном твой Ме прав. На Земле необходимо зарабатывать на жизнь каждый день заново. Грань между преисподней и небесным царством очень тонка. На ней рождаются вонючие отбросы и мечты о звездах. Но ваш таинственный комендант «Квиля» думает, что мы бы сокрушались, жаловались и отчаивались, потому что еще не все стало таким, каким мы представляли в лучших снах и возвещали? Однажды все переменится, наступит время, потому человеческий разум больше не думает о разрушении и работает… Звездочка, я хочу вернуться, любой ценой. В каждом из нас слезы и отчаяние, мечты и надежды прошлых поколений. Твой Ме должен знать: люди однажды как и он полетят к звездам. Я сейчас я заговорю как пророк: тогда мы не будем просто так смотреть на то, как фашистские орды угрожают жизни целой планеты. Мы не будем прятаться за планетой, а используем всю нашу силу и знания…

Я устало присел рядом с Ауль. Несмотря на усиливающиеся боли я взял ее руку и сказал тихо и настоятельно: «Ауль, крошка, ты же одна из нас. На Земле ты складывала первые слова, а здесь ты увидела небо и звезды. Забудь, что тебе здесь вдолбили в голову. Робот может долго вытерпеть это, но у тебя есть ощущения и тоска. У меня есть простой план: во входном шлюзе стоит транспорт. Роботы послушаются тебя. Мы загрузим транспорт камнями и металлом и полетим обратно. Твоего отца мы возьмем с собой. Как только мы совершим посадку, этот унылый мир нас больше не увидит. На Земле нам не будет никаких препятствий…

Ауль спрятала свое лицо в ладони, не отвечала. «Ну, скажи же мне что-нибудь, девочка. Одно твое слово, и мы свободны».

Она подняла голову, посмотрела на меня заплаканными глазами. Ее губы оставались закрытыми. Я прижал ее к себе.

— Я не хотел причинить тебе боль, Ауль. Пожалуйста, не плачь больше. Скажи мне, в чем я не прав. Я не могу существовать здесь долго. Кроме того, я не переношу еду. Мое тело спустится, словно воздушный шар…

В моем животе бушевала гражданская война, боли в животе стали невыносимыми, вдруг сразу я почувствовал усиливающуюся слабость. Мой лоб был влажным. Я встал, и, обессиленный, шатаясь побрел к кровати.

— Мне нехорошо, Ауль, думаю, я заболел. На Земле я смог бы сейчас проглотить таблетку или принять капли для желудка, — простонал я. — Только что случилось со мной? Раньше я хорошо переносил жареную картошку, и три кувшина вина никогда не смогли бы свалить меня с ног…»

Бледная и растерянная, Ауль склонилась надо мной. Ее ладонь скользнула по моему лбу. Затем она выкрикнула пару непонятных слов, принесла кувшин и приставила его к моим губам.

— Выпей немного», — попросила она меня.

Я выпил немного против воли.

— Я понял, — бормотал я, — у меня жар. Мои зубы стучали, мой лоб был влажным. «Со мной Ме потерпел неудачу. У меня, возможно, рак или язва желудка. Возможно, даже неизвестное заболевание, истощающий лунатизм или что-то в этом роде…» Я подчеркнул картины моей болезни ужасными проклятьями. «Были бы мы сейчас дома, ты могла бы сходить за доктором. Черт возьми, там целый год выплачивают социальную страховку, и если потом заболеешь, торчишь на этой чертовой луне…»

Меня тряс озноб. Ауль выбежала. Несколько позже она вернулась с шестью стекляшками, у которых были с собой носилки. Меня подняли с кровати и положили на носилки. На мой слабый протест никто не обращал внимания. «Сейчас ты верно поведешь меня к его личному врачу?» попытался пошутить я.

— Да, — сказала она серьезно.

Мне были знакомы земные операционные. По причине аппендицита, нескольких ножевых ранений и прочих повреждений я множество раз попадал под скальпели хирургов. Теперь я снова находился в помещении, у которого было, пожалуй, такое же назначение, несмотря на то, что он у него далеко не было ничего общего с операционной. Напиток Ауль избавил меня от боли, но я чувствовал себя уставшим и следил за странными процессами вокруг меня с частичным вниманием.

Сначала я стеснялся того, что стеклянные головы раздели меня в присутствии Ауль. Затем все же, случилось нечто, что чрезвычайно сбило с толку и одновременно впечатлило меня. Они приподняли меня и осторожно положили в середину помещения. Не на пол и даже не на стол, а просто в середину помещения. Я лежал вытянувшись на пустоте, был словно девица, подвешенная в варьете, невесомым.

Позже, Ауль пыталась объяснить мне феномен, но ее числа и символы остались для меня еще более загадочными, чем моя незримая опора. Одним словом, я лежал на каких-то силовых полях, которые на нескольких квадратных километрах преодолевали силу гравитации шестого спутника.

Ауль сидела рядом со мной на обычной табуретке, серьезная и заботливая. Справа от меня стояли шесть роботов в розовых трико, по левую сторону стояло столько же в светящихся красных трико. Они тихо совещались друг с другом. Что обсуждалось, Ауль мне не переводила. Надо мной находилось множество маленьких ламп и плоская, темная поверхность, таинственная, как все на этой луне. Я спросил о назначении этой установки, но Ауль только приложила палец к губам и издала звук «Псст». Она внимательно прислушивалась к диспуту ученых стекляшек.

Мне не нравилась моя роль пациента, несмотря на то, что я больше не чувствовал боли. Прежде всего мне мешало таинственное шушуканье. Я напрасно просил Ауль переводить. Она хранила молчание, словно дала клятву Гиппократа. Не было ли, в конечном итоге, тому виной мои приключенческие планы побега и жалобы? Несмотря на то, что Ауль сидела рядом со мной, у меня было такое ощущение, что она находилась очень далеко от меня. Я немного приподнялся.