Появился Осуми из учебного отдела и приказал всем немедленно собраться во дворе. Когда построились, нами занялся армейский чиновник Ото. С дрожью в голосе, столь необычной для него, он обратился к нам:

— Теперь, когда Советский Союз вступил в войну, мы должны немедленно принять меры к ликвидации отряда с целью сохранения тайны. Сейчас вы должны быстро позавтракать и ждать дальнейших указаний… Обслуживающий персонал также переходит в подчинение учебных групп.

Подгоняемые начальниками, мы быстро позавтракали. Затем из каждой группы было выделено по пять человек. Взглянув на Морисима и Хаясида, я вышел вперед. Они последовали за мной.

Утро было сырое, но дождя не было. Впрочем, едва мы приступили к работе, как стал накрапывать дождь, который постепенно превратился в настоящий ливень.

Разместившись на двух грузовиках, мы выехали за ворота и подъехали к складам производственного отдела, где, по словам вольнонаемного Коги, хранились фарфоровые бомбы. Часть их уже перевезли в котельную. Эти бомбы были заряжены бактериями и насекомыми, зараженными чумой. Когда мы прибыли, бомбы уже бросали в огонь. По указанию военного врача мы стали отвозить на грузовиках пустые корпуса бомб и разбивать их о каменную стену. Покончив с одной партией, мы возвращались за другой. Так мы сделали несколько рейсов. Каждая бомба весила около четырех килограммов. Работая под проливным дождем, мы промокли до нитки. Нам все время твердили: «Разбивайте тщательнее, чтобы не оставалось больших осколков». Поэтому мы старательно разбивали хрупкие корпуса бомб на мелкие кусочки. Обычно это удавалось с первого же удара. У стены вырастали холмики разбитого фарфора. Около полудня работа была закончена.

Вернувшись в казарму, мы никого там не застали. По-видимому, все остальные были посланы на другие работы. Мы разделись догола и, помогая друг другу, выжали промокшую насквозь одежду и развесили ее на просушку, а сами пошли обедать.

Дождь к этому времени несколько утих, и мы услышали далекий гул мотора советского самолета, по-видимому, разведчика. Из-за сплошной облачности самолета не было видно, и слышался только отдаленный назойливый гул мотора, похожий на писк комара. Нервы у нас были напряжены до предела.

Пришел начальник группы Осуми и приказал быстрее заканчивать обед и собираться во дворе казармы. Жуя на ходу, мы отправились одеваться и затем снова вышли под дождь.

Миновав ворота, мы увидели, как у главного здания стелется по земле огромными клубами густой дым с резким запахом, какой обычно бывает при сжигании трупов в крематории или когда горит нефть. От этого ужасно неприятного запаха меня чуть не стошнило. Хаясида не вынес, и его стало рвать.

Когда нам навстречу вышло начальство из главного корпуса, большинство из нас уже мучилось от тошноты и рвоты. Нам сообщили, что советские самолеты совершили налет на Сянфан, восточнее Харбина, и на железнодорожную станцию Ачен и что войска противника ведут наступление в нашем направлении, стремясь любой ценой захватить лаборатории и персонал отряда.

Из главного здания вышел один из вольнонаемных и, обратившись к нам, сказал:

— Идите сюда, помогите нам.

Его одежда была вся перепачкана нефтью.

Двери центрального коридора, обычно закрытые, на этот раз были распахнуты настежь, и из них клубами валил дым. Коридор вел в секретную тюрьму, в которой содержались «бревна». Сегодня впервые был открыт доступ туда такому большому количеству людей. Войдя во внутренний двор, мы увидели на южной стороне закрытую дверь, которую охраняло пять-шесть человек, вооруженных винтовками с примкнутыми штыками. Нас пропустили через эту дверь, и она снова захлопнулась.

Мы знали, что обстановка серьезная и что можно ожидать всего, но, войдя в помещение, остолбенели: «Что это — ад или бойня?» — мысленно спрашивал себя каждый при виде окровавленных трупов людей, наваленных в коридорах и в камерах. Перекошенные в конвульсиях лица говорили о том, что жертвы умирали страшной, мученической смертью.

В тюрьме кипела работа. Одни вытаскивали трупы за руки и за ноги из камер, другие подтаскивали их к ямам во внутреннем дворе. Дым с отвратительным запахом, который вызывал у нас тошноту, шел из больших ям, в которых пылал огонь. Одежда и лица работавших были перепачканы кровью и нефтью, а руки стали совершенно черными даже у тех, кто работал в перчатках.

Я знал, что месяц назад во внутреннем дворе было вырыто восемь больших ям, и я думал, что они предназначены под бомбоубежище. Может быть, так и планировалось, но обстоятельства заставили использовать их иначе…

Тюремное помещение делилось коридором на две части. Западная сторона называлась секцией «ро», а восточная — секцией «ха». «Бревнам», содержащимся в них, давали номер с соответствующей литерой «ха» или «ро»[15]. Я вошел в одну из камер секции «ро» на первом этаже.

Раздалась команда выносить трупы.

Часть рабочих работала в перчатках. У нас их не было. Приходилось за все браться голыми руками. При прикосновении к трупу у меня мурашки пробегали по телу.

Судя по внешнему виду упитанных тел, заключенные обладали крепким здоровьем и не были похожи на умерших от болезни. Порой мне казалось, что некоторые из них были еще живыми и могли схватить за руку. Картина была ужасная, но мне ничего не оставалось делать, как действовать решительно.

Я стал вытаскивать трупы во двор и складывать их у огня. Другие сбрасывали их в яму и обливали нефтью. Несколько десятков трупов, сваленных в кучу, горело, распространяя ужасный запах.

В этой кошмарной операции участвовало около двухсот человек. Все были одеты в рабочую форму цвета хаки, и я не знал, кто возглавлял нас. Да и выяснять было некогда.

Постепенно я почти успокоился и стал думать о том, как, бы облегчить свою работу. Я пробовал таскать тяжелые мертвые тела то за ноги, то за голову. Непривычное занятие скоро вымотало все силы. Промокший до нитки от дождя и пота, у огня я немного обсыхал и согревался, но стоило отойти, как начинался озноб.

Чтобы не оставалось живых свидетелей, которые могли бы рассказать о существовании необычной тюрьмы, заключенных умерщвляли цианистым калием, отравив им пищу. А тех, кто, предчувствуя беду, не принял в тот день пищи, расстреливали из пулеметов через окошки в дверях для передачи пищи. Раненых потом добивали из пистолетов.

Постепенно весь первый этаж был очищен от трупов. До подхода советских войск нам предстояло уничтожить трупы, разрушить тюрьму и укрыться в безопасном месте. Поэтому нас ни на минуту не покидала мысль о том, что мы не можем считать себя в безопасности, пока останется несожженным хоть один труп. Много трупов было еще на втором этаже. Вечером началась уборка второго этажа. Мы подносили трупы к лестничной клетке и сбрасывали вниз.

Скоро стало очевидным, что сжечь все трупы в восьми ямах невозможно. Не успевала сгореть одна партия трупов на дне ямы, как на нее сбрасывали другую. Если бы трупы сгорали полностью, то хватило бы места для всех, но нас торопили. К семи часам вечера все восемь ям были заполнены пеплом и костями с остатками несгоревшего мяса, но у ям оставались еще груды мертвых тел.

— Просчитались… Что же делать? Не вырыть ли ямы за оградой? Успеем ли? — переговаривалось между собой начальство. К командованию был направлен посыльный, чтобы доложить о возникшем затруднении. Некоторые предлагали на рытье ям использовать саперов. Но командование не хотело, чтобы саперы, которые жили в казармах по соседству с нами, знали о том, что произошло в тюрьме. Кроме того, трупы за оградой могли увидеть китайцы, использовавшиеся на тяжелых работах. Время шло, и нужно было что-то предпринять. Вскоре был отдан приказ носить воду, чтобы гасить огонь в ямах.

Мы начали по цепочке передавать ведра с водой и заливать пламя. Сначала горящая нефть вспыхнула еще сильнее, но затем огонь постепенно ослаб. Двор погрузился в полумрак. Когда огонь полностью погас, мы начали извлекать трупы из ям. Полностью сгоревшие трупы рассыпались, и мы выбрасывали пепел и кости лопатами и вилами. Но большинство трупов сгорело лишь частично. Обезображенные огнем, они до некоторой степени сохраняли форму: можно было различить туловище, голову, конечности. Мы пытались поддевать отдельные части вилами, но вилы не задерживались в сгоревшем мясе, и поддетые куски падали обратно в яму. Поэтому ничего не оставалось делать, как вытаскивать их руками. Но и руками было работать очень трудно. Вздувшееся и, казалось, упругое человеческое мясо в руках расползалось, как размокшее мыло, и проскальзывало между пальцев. Кроме того, поскольку трупы сжигались наваленными друг на друга как попало, их трудно было вытаскивать даже руками.