– Я кажется рано, – вздохнула она.

– Нет, нет,– возразил Матвей, – вовремя, а вот ВАМ ( это он поэту) пора. До свидания и не обижайтесь, – попросил он, захлопывая дверь.

Через пять минут Небушкин с трепетом показывал гостье чудесные крылья.

Женщина улыбалась одними уголками губ, скрестив на груди тонкие руки. Она решила полететь прямо сейчас. На этот случай у Матвея был припасен дубликат чердачного ключа. Прикрепляя крылья, Небушкин невольно обнял ее за талию и смутился. Сколько людей улетало с этой крыши! Седеющие музыканты, голодные художники, поэты – в погоне за вдохновеньем, влюбленные доктора наук. Всех не припомнишь. Реже случались журналисты, учителя, даже заведующие магазинами. И совсем не было военных. Разве что один участковый. Его вызвала бдительная соседка года два назад. В те времена Матвей практиковал полеты из собственного окна, для удобства. Обнаружив что визитеры пропадали бесследно за матвеевой дверью, Роза Арчибальдовна забеспокоилась и сообщила, куда следует. Растерявшийся сержант долго мял фуражку, осторожно задавая вопросы. Лицо участкового показалось Матвею симпатичным и он признался во всем. Милиционер робко попросил крылья для себя, и ему не отказали. Так что теперь над стрелкой Васькиного острова изредка по ночам пролетает человек в форме МВД.

Приподнявшись на цыпочках у края крыши, она зачем-то вытянула перед собой руки. Рукава пальто распахнулись, обнажив тонкие запястья и полупрозрачные пальцы. Матвей испугался, на мгновение усомнившись в своей работе. Но женщина, оттолкнувшись от ржавой кромки, сделала решительный шаг вперед, словно бросилась в чьи-то объятия. Легко развернувшись в воздухе, будто вальсируя, проплыла над крышами соседних домов.

«У нее дар. Летает, словно бы с рождения умеет, «– порадовался Матвей. Женщина парила. Снежинки преданно вились возле ее ног. «Счастливицы! Если бы он мог полюбить и так же кружить у милых ног, замирая от восторга.» Когда-то он был влюблен в дивную актрису. В седьмом явлении «Грозы» она так искренне хотела улететь, что, еле дождавшись окончания премьеры, Небушкин предложил актрисе настоящие крылья и свою скромную жизнь в придачу. Смывая Катерину с лица, та рассмеялась и выгнала Матвея из гримерки вместе с ненужными крыльями и предложенной жизнью…

– Расскажите, как там? Что Вы чувствуете, – кричал Матвей, отгоняя воспоминания.

– Так легко. И ни капельки не страшно! И еще щекотно вот здесь, у горла.

– Да, да, – радостно закивал Матвей. Он ждал лишь подтверждения слышанного уже много раз. В распахнутой тужурке, шароварах и тапочках стоял он на крыше, похожий на доблестного оруженосца. Женщина осторожно спустилась и поцеловала Небушкина в смущенную макушку:

– Никогда не переживала ничего подобного! И никогда не забуду. Вы наверное ангел!

– Ошибаетесь. Я всего лишь…

Но она, закрыв теплой ладонью его рот, посмотрела долго и странно в серо-голубые глаза с брызгами. Потом провела рукой по щеке его, гладкой как у ребенка. Уходя, попросила спрятать на время блестящие крылья.

В комнате задумчиво пахло томительно-нежными духами. Матвей, ссутулившись, качался в гамаке, мечтая о невозможном. Два резких звонка в дверь заставили его вскочить. Удивленно пожимая плечами (кто бы это мог быть?), помчался открывать.

– Я к Вам. Она была у Вас сегодня. Мне донесли. Где живете? Какая ваша дверь?– не вытирая ног, серьезный мужчина в шляпе и дорогом пальто, схватив Небушкина за шиворот, уверенно понес его по коридору. Бесцеремонно толкнув красную от гнева Розу Арчибальдовну, дотащил жертву до комнаты. Плотно закрыв дверь, уселся на диван и закурил:

– Давно встречаетесь?

С ревнивыми мужьями Матвею уже приходилось сталкиваться. Дело обычно заканчивалось бутафорскими слезами и реальной бутылкой, которую приговаривал сам ревнивец, поскольку Небушкин ссылался на язву. Выслушав путаные объяснения, Серьезный усмехнулся:

– Я что похож на идиота?

Матвей робко предположил, что не слишком.

– Дура набитая! Что она в тебе нашла?

– Вы ошибаетесь. Мы едва знакомы! Ей просто захотелось полетать. Так бывает. А я – лишь делаю крылья.

– Что за чушь?! Какие еще крылья!

– Вот эти! – Матвей схватил с верстака оставленные женщиной крылья и прижал к груди. Тут Серьезный ни с того, ни с сего достал пистолет. В театре Небушкину часто приходилось иметь дело с оружием, но этот пистолет не похож на бутафорский.

– Вот что! Одевай их на себя!

– Зачем же? – а сам уже покорно закреплял крылья, – Вы мне не поможите здесь и здесь?

– Все? Одел, ихтиандр долбаный?! А теперь, – мужик поднажал и окно с грохотом отворилось, впустив стайку испуганных снежинок, – Теперь лети, козел! А то, сам знаешь, что будет.

– Постойте! Вы не понимаете! Мне ее крылья не подходят. Мне нужны свои.

– Ну ты тупой! Лети, тебе говорят!

Небушкин стоял на подоконнике, в глубине души надеясь на чудо. Перекрестившись, приготовился он к прыжку. Серьезный, желая ускорить процесс, ударил Матвея по спине. Что-то хрустнуло, крылья, оторвавшись, со звоном упали на пол, рассыпавшись на тысячи осколков. Они были из стекла. Сколько трудов пропало! Жалко! Жалко и себя, как когда-то в детстве жалко было стрекозу, у которой соседский мальчишка оторвал слюдяные крылышки. Страшным нелепым зверьком ползла она по рукаву.

Не удержав равновесия, Матвей полетел вниз. Спина выпрямилась. Расправляющиеся крылья сделали три глубоких взмаха и Матвей, поменяв направление, поднялся вверх. Оказывается, он умел летать, просто забыл за давностию лет, как это делается! В распахнутом окне увидел он физиономию ревнивца, а в соседнем – зареванную Розу Арчибальдовну. Помахав обоим на прощанье и сделав круг, Матвей устремился выше. И вот уже дома, как детские кубики, потерялись в густом тумане. Золотая швейная игла Петропавловки, сверкнув сквозь облака, кольнула его в самое сердце. Унося с собой эту пронзительную сладкую боль навсегда, Небушкин продолжил полет. Упал в туман тапочек с правой ноги. Огорченный на мгновение потерей, Матвей рассмеялся и скинул ему вслед другой. Зачем ангелам тапочки?..

Жили-были Молодец да Молодуха, веселые, общительные. Все по гостям общались, а дома – хоть шаром покати! Встал утром Молодец – жрать охота, живот сводит. Растолкал жену:

– Иди, – говорит, – женка, сготовь чего-нибудь.

Та разоспалась, вставать лень:

– Сам сготовь.

Осерчал Молодец:

– А ну, живо – на кухню! На фига я на тебе жанился? По ресторанам бегать да самому стряпать?! Испеки мне колобка, а не то – развод!

Испугалась Молодуха, на кухню босиком пришлепала, стоит «в непонятках»: «Как бы этого колобка испечь? С чего начать?» Взяла огромадную кулинарную книгу, колобка в ней нет. Рукой махнула: «Сама справлюсь! Немудреное дело». Схватила квашню, муки сыпанула, воды плюхнула, сметаны грохнула и давай месить. Тесто к рукам липнет, хуже «орбита», спина ноет. Умаялась! Принялась катать колобка, но что-то у нее там не заладилось. Или встала не с той ноги?! Катала, катала, получился Квадробок, косой, неуклюжий. «Э, – думает, – и так сойдет!»

Поставила Квадробка в микроволновку, сама – в ванную, отмываться. Пока тесто от себя отдирала, мочалкой терлась, пригорел Квадробок. Ахнула Молодуха: «Опаньки! Ну, да ладно! Авось, спросонья не заметит и слопает».

Поставила Квадробка на окошко остывать и – к мужу. Пока они любимую передачу с Киркоровым смотрели, Квадробок соскучился. Прыгнул с окошка на улицу и поковылял по дорожке прямо в густой лес.

Ковыляет Квадробок, а навстречу ему Лисица – худая, как спица:

– Квадробок, Квадробок, я тебя съем.

– Где тебе, худобе, со мной справиться! Послушай лучше, какую я песенку сочинил:

А, вот я, Квадробок, сирота!

Ни ноги нет у меня, ни хвоста!

Ни мамки у меня нет, ни папки.

И денег нема, чтоб пришить себе лапки!

Документы все украли в вагоне.

Живу теперь на холодном перроне.