— Мы играли в догонялки! И в жмурки! А потом О-Най танцевал для него, а потом они пошли в спальню.

— Так, — прорычал Зиддик, еле сдерживаясь. — И что они там делали?

— Мы не знаем, папочка, мы не видели. Но О-Най кричал: "Приди ко мне, мой господин! Владей мной!"

— Довольно, мои сладкие, это всё, что я хотел узнать, — сказал Зиддик, спуская близнецов с колен и оделяя их обещанными сладостями. — Бегите, мои хорошие. Папочке нужно поговорить с О-Наем.

О-Най не пришёл на встречу с Фалконом, потому что Зиддик жестоко наказал его. Услав Хаифу с близнецами погулять, он избил О-Ная. Когда вернулись Хаифа и близнецы, Зиддик был ужасающе пьян, а О-Най рыдал, запертый в одной из комнат. Время от времени Зиддик туда заходил и жестоко насиловал его снова и снова. Хаифа и близнецы, дрожа от страха, сидели в спальне на кровати, прижавшись друг к другу: они думали, что настанет и их черёд. Но он не настал: Зиддик заснул глубоким пьяным сном.

— Моя говорить, что будет плохо, — вздохнула Хаифа.

После побоев и жутких, жесточайших изнасилований О-Най слёг и больше не вставал, и Хаифа ухаживала за ним, а Зиддик рыскал по всей Гавани, ища ненавистного соперника с намерением растерзать его в клочья и выпить всю его кровь. Когда в жилище Зиддика в его отсутствие ворвался Фалкон, Хаифа замахала на него руками:

— Ай, господина, уходить! Наша повелитель твоя искать, она хотеть твоя убивать!

Фалкон и не подумал её слушаться. Он закричал:

— Где О-Най? Что этот зверь с ним сделал?

Хаифа только трясла головой, отчего её серьги звенели. Фалкон побледнел.

— Он… убил его?! О-Най!

Он кинулся осматривать все комнаты, нашёл лежащего в постели О-Ная, замер на секунду как вкопанный, а потом бросился к нему, так что, глядя со стороны, можно было подумать, будто их действительно связывали глубокие чувства. Склонившись над О-Наем и приподняв его голову, Фалкон позвал:

— О-Най! О-Най, ты слышишь меня? Я здесь, я с тобой!

Тот открыл глаза, и на его лице отразилась мука. Его тонкие руки поднялись и обвили Фалкона за шею.

— Я хочу умереть, — прошелестел его шёпот. — Зачем ты не дал мне умереть?..

Его глаза закатились, и Фалкон затряс его:

— О-Най! О-Най!

Тот снова открыл глаза и устремил на Фалкона взгляд, полный нежности. Его посеревшие губы шевельнулись, сложившись в блеклое подобие улыбки, и он чуть слышно сказал:

— Забери меня… Увези меня… на край Вселенной. Я пойду за тобой… куда угодно.

Прижавшись губами к его лбу и погладив его по лицу, Фалкон сказал, глядя ему в глаза:

— Мой милый О-Най, я убью Зиддика. На самом деле я сюда прилетел, чтобы сделать это. Я — тот человек, который его как следует вздует. И покончит с ним раз и навсегда.

Глаза О-Ная снова стали закрываться. Фалкон опять стал его ласково тормошить:

— О-Най, О-Най, не уходи! Посмотри на меня!

О-Най смотрел на него из-под полуопущенных век далёким, нежным и усталым взглядом.

— Всё, что со мной в жизни случилось хорошего — это ты… Спасибо тебе, — смог сказать он, перед тем как его глаза закрылись, чтобы больше уже не открываться никогда.

Тихо плакала Хаифа, близнецы в недоумении смотрели на весёлого гостя, который держал в объятиях О-Ная, странно обмякшего, безжизненного, и уже не был весёлым. Крепко зажмурив веки и прижавшись губами к белому лбу О-Ная, он был неподвижен, как статуя, и не отпускал О-Ная очень долго. Потом он бережно опустил его на постель, поправил по его головой подушку, склонился и поцеловал его в губы. Выпрямившись, он смотрел на О-Ная, а тот как будто спал: глаза у него были закрыты. Ой, решившись подойти, тронул гостя за плечо. Тот открыл глаза и посмотрел на него. Глаза у него были странные, как будто пьяные.

— О-Най уснул? — спросил Ой.

— Да, мой хороший, — ответил гость и погладил его по щеке.

— Ему больше не больно? — спросил Ой снова.

— Нет, ему теперь хорошо и легко, — сказал гость.

Он был очень похож на пьяного, хотя от него ничем не пахло. Он бродил по комнатам, шатаясь, зачем-то передвигал мебель, а потом вдруг хлопнул об пол кувшин с вином. Вино разлилось большой лужей по ковру, и Хаифа вздрогнула всем телом.

— Повелитель будет сильно ругайся, — прошептала она. — Это очень дорогая ковёр.

— Ничего, Хаифа, — сказал гость. — Повелитель не будет ругайся. Он больше никогда не будет ни на кого ругайся, ни на твоя, ни на близняшки.

— Ни на О-Най? — спросила зачем-то Хаифа, а потом вдруг закрыла лицо руками.

Гость погладил её по плечу.

— Ни на О-Най, — сказал он. — Ни на кого больше. — И добавил, приложив руку к груди: — Моя это обещать. Но твоя должна помочь, Хаифа.

— Как моя может твоя помочь? — спросила та тихо.

— Возьми деньги, ценные вещи — сколько сможешь унести, — сказал гость. — Возьми детей и уходи с ними. Ищи себе другой повелитель, потому что этот — плохой, очень плохой. Он убивать О-Най, и моя будет его за это тоже убивать.

— Моя понимать, — сказала Хаифа, чуть подумав. — Твоя любить О-Най?

Гость чуточку помолчал и кивнул.

— Да.

Поиски Зиддика не увенчались успехом: никто не видел, с кем встречался О-Най. Злой и голодный, Зиддик возвращался домой, намереваясь ещё раз хорошенько задать коварному изменнику. Однако с порога он почуял неладное, а когда увидел разбитый кувшин и разлитое по ковру вино, взял оружие на изготовку. Дюйм за дюймом он обследовал своё жилище, но не обнаружил ни Хаифы, ни близнецов, а О-Най спал, на удивление спокойный и красивый как никогда. Ящики были выворочены, вещи разбросаны, мебель сдвинута, и Зиддик подумал, что его ограбили, да ещё и увели Хаифу и близнецов. Выругавшись, он откинул оружие за плечо и склонился над безмятежно спящим О-Наем.

— Эй, соня, проснись! — позвал он. — Что здесь произошло? Куда девались Хаифа и ребята?

О-Най не ответил, не открыл глаз. Зиддик потряс его за плечо — безрезультатно. Зиддик нагнулся, понюхал и всё понял. О-Най был мёртв.

Издав жуткий, звериный рык, Зиддик схватил хрупкое безжизненное тело на руки и встряхнул, как будто это могло его оживить.

— О-Най! — проревел он.

Но этим уже ничего нельзя было изменить. Жизнь ушла из этого красивого хрупкого тела, ушла безвозвратно, и оборвал её он, Зиддик: он не рассчитал силы, когда наказывал О-Ная за измену. Словно обезумевший, Зиддик бродил по комнате с телом на руках и выл, потом уронил его на кровать и, стиснув кулаки, издал над ним ещё один страшный, долгий рёв. После этого он начал безжалостно крушить всё в своём жилище. Он ломал мебель, бил посуду, рвал одежду, а когда не осталось ни одной целой вещи, он стал стрелять в стены. К счастью, Гавань была построена очень прочно, и ничего, кроме царапин и подпалин, выстрелы не оставляли. Зиддик стрелял и стрелял, но стенам было хоть бы хны, и тогда он, приставив дуло себе под подбородок, ожесточённо и даже с каким-то яростным удовлетворением нажал на спусковой крючок. Застрелиться не получилось: он израсходовал весь заряд.